Беглецы

— А я хочу, чтобы мои губы достались звезде рок-н-ролла, — говорит Коннор.

— Ноги — олимпийскому чемпиону.

— Уши — дирижеру оркестра.

— Желудок — ресторанному критику.

— Бицепсы — культуристу.

— Мои носовые пазухи врагу не пожелаю.

Они продолжают болтать и смеяться, когда самолет касается взлетно-посадочной полосы.

28. Риса

Риса не имеет ни малейшего представления о том, что происходит в корзине, в которой летит Коннор. Впрочем, она уверена, что мальчишки будут говорить о том, о чем они всегда говорят, куда бы ни попали. Риса не подозревает, что в их клетке происходит ровным счетом то же самое, что и в той, где находится она, да и почти что в любом другом контейнере, стоящем в багажном отделении: люди стараются побороть страх, высказывают невероятные предположения, задают друг другу вопросы, которые вряд ли решились бы задать при других обстоятельствах, и делятся сокровенными историями. Детали конечно же меняются от корзины к корзине, как и сидящие в них люди, но общий смысл происходящего остается неизменным. Выйдя на свободу, никто уже не будет говорить о том, о чем говорилось в корзинах, а многие даже себе не признаются в том, что говорили об этом, но после всего, что им пришлось пережить вместе, невидимые узы товарищества, скрепляющие их, все равно станут крепче.

В попутчицы Рисе достались: толстая плакса, девочка, взвинченная неделей никотиновой абстиненции, и бывшая жительница государственного интерната, ставшая, совсем как Риса, невольной жертвой сокращения бюджета. Ее имя Тина. Другие попутчицы тоже назвались, но Риса запомнила только имя другой сироты.

— Мы с тобой очень похожи, — сказала ей Тина в начале полета, — могли бы запросто быть близнецами.

Несмотря на то что кожа у Тины цвета умбры, Риса не может не признать того, что в ее словах заключена истина. Всегда утешительно сознавать, что человек, с которым ты попал в грудную ситуацию, обладает схожим жизненным опытом. Впрочем, есть в этом и негативный момент — Рисе кажется, что ее жизнь напоминает одну из мириад пиратских копий, сделанных с настоящего, лицензионного фильма. Естественно, дети из государственных интернатов не все на одно лицо, но со многими случается одно и то же. Даже фамилию им дают одну и ту же, и Риса часто проклинает того, кто придумал называть их всех на один лад — Сирота, — как будто быть сиротой и помнить об этом всю жизнь так уж приятно.

Самолет заходит на посадку, и все начинают ждать.

— Почему так долго? — спрашивает нетерпеливая девочка, страдающая от никотиновой зависимости. — Я этого не вынесу!

— Может, нас перегрузят в машину, а может, в другой самолет, — высказывает предположение толстуха.

— Лучше бы этого не было, — говорит Риса. — В клетке недостаточно воздуха для второго полета.

За стенкой клетки раздаются какие-то звуки — рядом явно кто-то есть.

— Тихо! — говорит Риса. — Слушайте.

Рядом кто-то ходит и стучит. Раздаются чьи-то голоса, но что именно говорят, непонятно. Потом кто-то приоткрывает крышку клетки, и внутрь врывается горячий сухой воздух. В багажном отделении сумрачно, но после долгих часов, проведенных в темноте, тусклый свет кажется девочкам ярче прямых лучей восходящего солнца.

— Есть кто живой? — спрашивает кто-то снаружи.

Риса точно знает, что это не кто-то из отправлявших их надзирателей — голос незнакомый.

— Все в порядке, — отвечает она. — Можно выходить?

— Нет еще. Нужно открыть остальные корзины, чтобы впустить воздух.

Через щель Риса видит, что разговаривает с парнем примерно своего возраста, может, даже моложе, в бежевой майке и брюках цвета хаки. Он весь потный, и щеки загорелые. Даже не загорелые — обожженные солнцем.

— Где мы? — спрашивает Тина.

— На Кладбище, — отвечает мальчик и отходит к следующей клетке.

* * *

Через несколько минут все крышки открыты, и можно выходить. Риса на мгновение задерживается, чтобы посмотреть на попутчиц. Все три девочки выглядят не так, как думала Риса, сидя с ними в одной корзине. Видимо, знакомясь с людьми в темноте, всегда представляешь их не такими, какие они есть на самом деле. Толстуха не такая уж и толстая, как думала Риса. Тина не такая высокая. Курящая девочка не так уж уродлива, как ей казалось.

К краю багажного отделения приставлен транспортный трап, но, чтобы сойти по нему, приходится встать в длинную очередь, потому что многие ребята успели выбраться из корзин. Уже поползли какие-то слухи, и все обсуждают их. Риса слушает, стараясь отделить факты от выдумки.

— В одной корзине все мертвые.

— Да быть этого не может.

— Я тебе говорю, половина ребят мертвые!

— Да чушь!

— Ты оглянись, балда. Разве похоже, что нас только половина осталась?

— Не, ну я за что купил, за то и продаю.

— Только в одной корзине все мертвые.

— Да! Кто-то мне говорил, что у них так крыша поехала, что они начали есть друг друга — ну, знаешь, как на пикнике.

— Да ерунда это, они просто задохнулись.

— А ты откуда знаешь?

— Да я их видел, братан. В соседней корзине. Туда случайно пять ребят попало, и они задохнулись.

Риса оборачивается к тому, кто сказал это:

— Это правда или ты только что придумал?

Вид у парня обескураженный, и Риса решает, что он говорит правду.

— Я бы не стал так шутить, знаешь, — говорит парень.

Риса ищет Коннора, но толпа у трапа скопилась такая плотная, что за головами мало что видно. Она решает подсчитать: ребят было человек шестьдесят. Пятеро задохнулись. Шансы, что в их числе был Коннор, один к двенадцати. Хотя нет. Парень сказал, что в корзине ехали мальчики, а их было всего тридцать. Значит, на самом деле, один к шести. Кажется, его одним из последних затолкнули? Могло ли случиться так, что в той корзине уже было четыре человека? Ответ на этот вопрос Рисе неизвестен. Утром их разбудили так внезапно, что девушка не успела прийти в себя. Хорошо, что хоть о себе была в состоянии позаботиться. Господи, лишь бы только не Коннор. Только не он. Последний раз, когда они разговаривали, она накричала на него. Он спас ее от Роланда, а она на него разозлилась. «Видеть тебя не могу!» — крикнула тогда Риса. А теперь он, не дай бог, мертв, и им, может быть, никогда больше не придется встретиться. Это невыносимо. Если он мертв, ей тоже не жить. И точка.

Спускаясь по трапу, Риса ударяется головой о верхний край люка.

— Эй, осторожней, — говорит один из встречающих, парень в одежде цвета хаки.

— Да, спасибо, — говорит Риса, и парень приветливо ей улыбается. Одет он в военную форму, но на солдата не похож — слишком уж тощий.

— Что за одежда на тебе? — спрашивает Риса.

— Из армейских запасов, — отвечает парень. — Краденая одежда для краденых душ.

Выйдя из темного багажного отделения, Риса в течение нескольких секунд практически ничего не видит — настолько немилосердно слепит солнце. На улице так жарко, что воздух, касаясь кожи, обжигает, как утюг. Трап достаточно крутой, и Рисе приходится, щурясь, внимательно смотреть под ноги, чтобы не упасть. Впрочем, к тому моменту, когда она оказывается на земле, глаза уже настолько адаптировались к яркому свету, что Рисе удается разглядеть место посадки. Кругом, кроме самых разных самолетов, ничего нет, хотя не похоже, чтобы это был аэропорт — лайнеры стоят неподвижно, рядами, и, куда ни глянь, конца и края им не видно. На бортах многих машин нарисованы логотипы давно переставших существовать авиакомпаний. Риса оглядывается, чтобы посмотреть, что написано на борту самолета, в котором прилетели они, и видит логотип «FedЕх», но на лайнер больно смотреть — впечатление такое, что ему давно пора на свалку. Или на кладбище…

— Это же глупость, — ворчит парень, стоящий рядом с Рисой, — самолет что, невидимый, что ли? Вычислят моментально, куда он делся. И нас тут найдут!

— Ты не понимаешь? — спрашивает Риса. — Это списанный самолет. Так они всех и переправляют. Дожидаются момента, когда самолет списывают, а потом грузят корзины в багажное отделение. Он сюда и летел, поэтому искать его никто не будет.

Самолеты стоят на бесплодной растрескавшейся темно-рыжей земле. На горизонте высятся красноватые горы. Мы где-то на юго-западе, решает Риса.

Неподалеку стоит ряд пластиковых переносных туалетов, возле которых уже выстроились очереди страждущих. Парни в военной форме пересчитывают прибывших по головам и стараются построить сбитых с толку ребят в организованную колонну. У одного из встречающих в руках мегафон.

— Ребята, если не идете в уборную, не выходите из-под крыла, — возвещает он. — Вы добрались сюда живыми, и умирать от солнечного удара нет никакого смысла.

Все уже вышли из самолета, и Риса, сама не своя от отчаяния, продолжает искать глазами Коннора и наконец находит его. Слава богу, он жив! Она хочет подойти, но вспоминает, что их так называемый роман официально окончен. Между ними не менее двадцати человек, и ребятам удается лишь посмотреть друг другу в глаза и обменяться едва заметными кивками. Но в этих кивках заключено многое. Они успевают понять, что то, что случилось вчера в туалете, уже забыто и сегодня между ними все снова хорошо.