Бегство из сумерек (сборник)

Они обернулись к Толфрину; тот был без сознания, но это не беспокоило О'Хара:

– Дешево отделался.. Похоже, вырубился на минутку, всего-то и дел. Думаю, теперь, когда он побывал в Игре, на раунд-другой сил у него вполне хватит.

– Это было… мерзко,- сказал Роффрей.

Его тело было сведено напряжением, нервы расстроены, голова раскалывалась, сердце выскакивало из груди. Даже О'Хара ускользал у него из фокуса зрения.

Выглядит неважно, решил О'Хара, достал из кармана коробочку со шприцем и вкатил Роффрею укол, прежде чем тот успел запротестовать.

И Роффрей стал отходить. Усталость еще чувствовалась, но тело понемногу расслаблялось, да и головная боль стала более терпимой.

– Такая она, значит, эта Кроваво-красная Игра,- заключил он минуту спустя.

– Какая есть,- сказал О'Хара.

Зелински просматривал материалы, представленные ему Манном.

– В этом определенно что-то есть,- сказал он.- Не исключено, что Призрак особым образом влияет на сознание людей, приспосабливая его к отпору атакам чужаков.

Он оторвался от бумаг и поискал глазами Цуня, колдовавшего с оборудованием где-то в углу лаборатории:

– Вы говорили, что первый раунд лучше других перенес Роффрей?

– Точно,- подтвердил миниатюрный монголоид.- И главное, по собственной инициативе перешел в атаку. Такое не часто бывает.

– Да, есть ли у него какие-то особенности, нет ли, человек он ценный,- согласился Зелински.

– Так что вы думаете о моих соображениях?
– Манну не терпелось получить "добро" на развитие собственного направления исследований.

– Занятно,- ответил Зелински,- и все же недостаточно конкретно для обсуждения. Пожалуй, стоит договориться о встрече с Роффреем и Толфрином и расспросить подробнее, что с ними происходило на Призраке.

– Попросить их зайти?
– осведомился Цунь.

– Уж не сочтите за труд!
– после знакомства с записками Манна Зелински явно помрачнел.

…Мери выплывала из хаоса, беспорядка, сумятицы - и хаосом этим было ее обращенное в руины сознание. Сама того боясь - в минуты просветления ее всегда мучила мысль о собственном безумии, - она попыталась задержаться на этом островке здравого рассудка.

И вдруг смятение прошло. Она лежала, и перед глазами не было ничего - ни зрелища взбаламученного мироздания, ни кошмарных тварей, ни опасности. И слышала она только тихий звук шагов совсем рядом.

Очень осторожно стала она возвращаться мыслями к прошлому. Извлечь из хаоса памяти представление о времени удавалось с трудом, казалось, чуть не всю жизнь она прожила в каком-то водовороте, заполненном бессмысленными действиями,- пилотировала корабль, открывала воздушные шлюзы, писала в блокноте уравнения - а те куда-то уносились и бесследно пропадали.

Там были периоды, когда хаос водоворота стихал, периоды здравомыслия, когда она хоть и подходила к самой границе безумия, но не переступала ее.

Там был первый ее визит на Призрак, куда она отправилась, понадеявшись на приобретенные в Голунде знания. Там была посадка в Энтропиуме, а после - сумбурный полет в пространстве, где вместо законов - непостоянство и непоследовательность; никчемная посадка, находок никаких; она еще контролирует свой разум, но он вот-вот сдаст; и, наконец, полет на Рос, где сознание окончательно покинуло ее. Только тепло, беззлобное, бесплотное тепло… Потом прочь с Роса - как это было, ей никогда не удавалось вспомнить, назад, в Энтропиум; там какой-то человек расспрашивал ее - человек, назвавшийся Ринарком,- а кошмар полубезумия был в конце концов сметен катаклизмом, обратившим Энтропиум в руины; рывок к хозеру, аварийная посадка на мирной планете - Экиверше, кажется?
– там передышка, отдых, затем на Рос… и там хаос… тепло… хаос…

Почему?

Что заставляло ее вновь и вновь возвращаться на Рос, ведь с каждым разом она по капле расточала рассудок? Нет, последний раз был особым, стал для нее поворотной точкой - она, как бы завершая полный цикл, пустилась в обратный путь, к разуму. Там, на Росе, она встречалась с бестелесными светящимися созданиями, они говорили с ней. Нет, это, пожалуй, была галлюцинация…

Со вздохом облегчения она открыла глаза. Над ней склонилась Уиллоу Ковач. Мери узнала женщину, которая ухаживала за ней, и улыбнулась.

– Где мой муж?
– спокойно спросила она; черты ее лица разгладились.

– Ну как сейчас, получше?
– Улыбка Уиллоу была грустной, но Мери знала: Уиллоу расстроена не из-за нее.

– Намного. А Адам?..

– Его забрали участвовать в Игре,- Уиллоу в двух словах рассказала обо всем, что ей было известно.- Он собирался вскоре связаться с нами.

Мери кивнула. Она чувствовала себя отдохнувшей, умиротворенной, ужас ее безумия стал уже смутным воспоминанием, которое она отгоняла все дальше и дальше. Больше не повторится, думала она. Так было, но теперь я здорова. И так было в последний раз. Ее клонило в сон, глубокий сон здорового человека.

Роффрей и Толфрин вошли в лабораторию Зелински.

Смоляная борода Роффрея воинственно топорщилась от переизбытка жизненных сил, когда он спрашивал:

– Пообследуемся еще, профессор?

– Нет, капитан. Просто появились один-два вопроса. По правде говоря, ни у одного из вас мы не нашли каких-то ярких особенностей, которые могли бы объяснить вашу победу над многочисленным противником. По нашим данным, фактор, позволивший вам со столь несомненной легкостью разгромить корабли чужаков - а ведь поражение потерпел каждый из их Игроков,- это сокрушительное воздействие такой мощности, что оно может передаваться через пространство без помощи трансляционного оборудования. Приемники чужаков обратили эти эманации в силу, полностью разрушившую их сознание. Но мощность ваших ментальных импульсов недостаточна, они не могли бы привести к такому результату. Получается, что вы должны были пользоваться… чем-то вроде своеобразного усилителя. Вы не могли бы это разъяснить?

Роффрей покачал головой.

А насупившийся Толфрин сначала никак не отреагировал - он глубоко задумался. Наконец он внятно и медленно произнес:

– А как насчет Мери?

– Да, вполне может быть,- оторвался от записей Цунь.

– Не может,- угрюмо сказал Роффрей.

– И все-таки она,- вклинился Толфрин.- Ваша жена, Роффрей. В Энтропиуме она была совершенно безумной. Она путешествовала между планетами Призрака, когда пространство было бешеным и хаотичным. Должно быть, где-то в ней заложены потрясающие резервы самообладания, раз она смогла пережить то, что ей довелось. Она могла столкнуться со всевозможными необычными впечатлениями, воздействовавшими на ее мозг. Точно, это она. Она и была нашим усилителем!

– Так что из этого?
– Роффрей резко обернулся и в упор поглядел на троицу: выказывавшие явное нетерпение ученые казались стервятниками, высмотревшими умирающего путешественника.

Зелински вздохнул.

– Думаю, мы правы,- сказал он.

Мери засмотрелась на неясные огни флота, проваливающегося в темноту, к далеким звездам, мерцающим, как свет невероятно длинного туннеля.

– Адам Роффрей,- неожиданно для себя произнесла она и задумалась, что почувствует, увидев его.