Бегство охотника

— Ты живое существо, обладающее ретехуу, — произнес он. — Твое происхождение не имеет значения, и ты не должен беспокоиться по этому поводу. Ты все еще можешь исполнить свой таткройд, осуществляя свою функцию. Ни одно живое существо не способно достичь большего.

Это было достаточно близко к тому, о чем он думал прежде, чтобы дать ему передышку. Он стряхнул с плеча руку чудища и встал. Сахаил растянулся, сделавшись при этом тоньше; это позволило ему отойти на несколько шагов. К его удивлению, Маннек не последовал за ним. Подойдя к кострищу, Рамон сел, подобрал с земли портсигар и открыл его. С самого момента, когда его вынули из ванны, он не держал в руках ничего более похожего на зеркало, чем эта штука. Лицо его оказалось глаже, чем то, к которому он привык: меньше морщин сбегалось к глазам. Родинки и шрамы исчезли без следа. Волосы сделались глаже и легче. Он производил впечатление другого, не сформировавшегося еще человека. Он казался моложе. Он был похож и не похож на себя.

Мир снова начал вращаться вокруг него, и он заставил себя успокоиться, опершись руками о надежную твердь Сан-Паулу, словно якорем цепляясь за реальность, за настоящее время. Если то, что говорил Маннек, — правда, если где-то там находился еще один Рамон Эспехо, это меняло все. Ему не было смысла тянуть резину. Если тот, другой Рамон вернулся бы в Прыжок Скрипача, его рассказ о тайной базе инопланетян мог, конечно, вызвать реакцию, однако ни тот Рамон, ни кто-либо другой даже не догадывался бы о его существовании. Сюда могли бы прислать вооруженный отряд, может, они даже вступили бы в бой с инопланетянами, но его бы никто не искал. Вот если бы ему удалось найти того, другого Рамона, вдвоем они, возможно, и сумели бы устроить инопланетянину какую-нибудь бучу. Он знал, что сделал бы сам, если бы знал, что за ним гонятся. Он нашел бы способ убить преследователей. А это теперь оставалось последней Рамоновой надеждой. Если бы ему удалось предупредить другого Рамона о погоне, а потом положиться на то, что тот изберет правильный путь действий, вдвоем они могли бы и уничтожить инопланетянина, державшего Рамона на поводке. Какое-то мгновение он даже искренне надеялся на то, что сказанное Маннеком — правда, что где-то там, в лесах прячется еще один разум, такой же, как его собственный. Он вдруг ощутил странную гордость за того, другого Рамона: при всех возможностях этих монстров, при их силе и технологиях он сумел удрать от них, оставить их с носом, показать им, на что способен человек.

Но станет ли тот Рамон помогать ему? Или будет бояться его так же, как сам он — этих инопланетян? Конечно, если бы он помог другому Рамону уйти от преследователей, тот наверняка был бы ему благодарен. Рамон попытался представить себя самого, отклоняющего постороннюю помощь в момент, когда она ему нужнее всего. Ему не верилось, что он мог бы поступить так. Уж наверное, он обнял бы этого незнакомца как родного брата, укрыл бы его, помог бы. Посвятил бы его в дела, может, вел бы дела вместе с ним…

Рамон сплюнул.

Вздор, говно совершенное. Он бы сунул второму Рамону — ему — нож под ребро, а потом смеялся бы, глядя на то, как подыхает это порождение инопланетян. С другой стороны, можно подумать, у него имеется какой-то выбор. Тот, второй Рамон — тоже враг Маннека. На первое время хватит и этого объединяющего их момента, и если есть способ убить Маннека и освободиться от сахаила, со всем остальным можно разобраться позже. Вопросы вроде того, кем и чем он является, или какое место найдется ему в одном мире с другим Рамоном, могут и подождать. В первую очередь нужно выжить. И освободиться из рабства — тоже в первую очередь. Но прежде всего ему необходимо завоевать доверие Маннека, убедить его в том, что он, Рамон, готов к чистосердечному сотрудничеству — и пусть инопланетянин не подозревает подвоха до самого момента, когда Рамону представится возможность перерезать ему глотку.

Этот план, каким бы расплывчатым он ни казался, успокоил его. Главное — иметь схему действий, а там можно и двигаться понемногу вперед.

— Ты перестал нервничать, — заметил Маннек.

Рамон даже не слышал, как тот приблизился.

— Да, демон, — кивнул Рамон. — Полагаю, перестал.

Он снова раскрыл портсигар. Тот был пуст, если не считать надписи «Mi Corazon», которую выгравировала на серебре Елена. «Сердце мое». На вот, сердце мое, накурись до смерти. Рамон хихикнул.

— Я не понимаю твоей реакции, — произнес инопланетянин. — Ты объяснишь ее.

— Я просто хотел сигарету, — объяснил Рамон, стараясь говорить как можно дружелюбнее. Видишь, какой я безобидный? Видишь, как готов сотрудничать с тобой? — Только, похоже, этот жадный засранец выкурил их все. Жаль, правда? Эх! Покурить я бы сейчас не отказался. — Он с завистью вспомнил свою последнюю сигарету — ту, которой поджег бикфордов шнур. Ну, конечно, не он, а тот, другой. Сигарету, которой он травил другие легкие, в другой жизни.

— Что значит «курить»? — поинтересовался Маннек.

Рамон вздохнул. Если ему не казалось, что он разговаривает с иностранцем, так только потому, что это больше напоминало разговор с безмозглым дитятей.

Он попытался объяснить инопланетянину, что такое сигарета. Маннек брезгливо сморщил хобот еще прежде, чем Рамон договорил.

— Я не постигаю функции курения, — заявил Маннек. — Функция легких состоит в насыщении тела окислителем. Разве заполнение продуктами сгорания растительных материалов не мешает этой функции? Каково вообще назначение курения?

— Курение дарит нам рак, — ответил Рамон, изо всех сил сдерживая ухмылку. Очень уж серьезным казался инопланетянин, очень озадаченным — просто грех было не позабавиться немного.

— А! А что такое «рак»?

Рамон объяснил.

— Но это ойбр! — с тревогой заявил Маннек. — Твоя функция — найти человека, и тебе не разрешается делать ничего, что способно помешать этому назначению. Не пытайся помешать мне, приобретая рак!

Рамон хихикнул, а потом, не в силах больше сдерживаться, расхохотался. Одна волна безудержного веселья накатывала на другую, и очень скоро он стоял, согнувшись, держась за бок, но продолжая содрогаться от смеха. Маннек шагнул ближе, и хохолок из перьев его топорщился так, будто он — на взгляд Рамона, во всяком случае, — собирался спросить еще что-то — ни дать ни взять ребенок, пытающийся дознаться у родителей, что такого он сказал, заставив их потешаться.

— У тебя припадок? — поинтересовался Маннек.

Это было уже слишком. Рамон взвыл и согнулся вдвое, притаптывая и восхищенно тыча пальцем в инопланетянина. Он не мог выдавить из себя ни слова. Совершеннейшая абсурдность ситуации и чудовищное напряжение, сковывавшее его последние два дня, только усиливали комический эффект от замешательства этого чудища. Рамон ничего не мог с собой поделать. Инопланетянин неуверенно топтался на месте. Понемногу приступ смеха слабел, и в конце концов отпустил; Рамон, вконец обессиленный, вытянулся на земле.

— Тебе нехорошо? — спросил Маннек.

— Со мной все в порядке, — прохрипел Рамон. — В полном порядке. Это ты смешон, как не знаю что.

— Я не понимаю.

— Нет, нет! Конечно, не понимаешь! Это-то и смешно! Ты смешной, как не знаю что, унылый мелкий бес.

Маннек смотрел на него без малейшего намека на улыбку.

— Тебе повезло, что я не в подключении, — заявил он. — Будь так, мы бы немедленно уничтожили тебя и запустили бы дупликацию заново, поскольку подобные припадки являются проявлением дефектности организма. Почему ты подвергся этому припадку? Это симптом рака?

— Идиот, — прохрипел Рамон. — Cabron. Я просто смеялся.

— Объясни мне, что значит «смеяться». Я не постигаю этой функции.

Рамон попытался найти объяснение, которое инопланетянин мог бы понять.

— Смех — хорошая вещь, — слабым голосом произнес он. — Приятная. Человек, не умеющий смеяться, — ничто. Это часть нашей функции.

— Это не так, — возразил Маннек. — Смех останавливает течение. Он мешает верной функции, воздействуя на нее.