Бегство от волшебника

— Пусть остается там! — крикнул Миша. — Пусть погибает! Пусть гниет! Что нам до этого! — он заставил Питера встать. — А теперь об этих иероглифах, — сказал Миша. Положив руку Питеру на плечо, он второй потянулся к полотнищам иероглифов, подтянул к себе одно и начал рассматривать. И в эту минуту Питеру показалось: еще мгновение — и Миша прочтетто, что там написано! Онне может не знать! Миша впился взглядом в иероглифы… Сейуард видел его карий глаз, видел этот жестокий ястребиный профиль и вдруг подумал: «Да это же сам дух Востока, того, древнего, бывшего еще до греков, варварского и погребального, востока Египта, Ассирии, Вавилона…»

— Советую тебе сейчас не тратить усилий, — изрек Миша. Он произнес это как посвященный в таинство. — Тебе не удастся их прочесть. Вскоре отыщется двуязычный памятник. — Он отодвинул лист и повернулся к Питеру. — А теперь мне пора уходить.

Питер почувствовал разочарование. Он надеялся на более продолжительный визит.

— Снимки возьмешь с собой? — спросил он.

— Нет, пусть остаются у тебя, — Миша поднял зеленый альбом и положил на стол. — А я буду заходить и смотреть. У тебя будет храниться мое детство.

— Благодарю, — сказал Питер. Ему не хотелось, чтобы Миша уходил. Какую бы причину придумать, чтобы его задержать?

— Питер… — позвал Миша.

— Да? — с надеждой отозвался Питер.

— Рейнбери рассказал тебе… о рыбах?

— Да.

— Ну тогда… — Миша чуть помедлил, не глядя на Питера, — …до свидания.

Дверь затворилась. Сейуард отодвинул нож и взял блокнот; но прошло немало времени, прежде чем он начал записывать. Он с сожалением вспомнил, что ничего не сказал Мише о Розе. Но с другой стороны, что он мог сказать?

18

Стоя у стены, Рейнбери смотрел на глицинию. С нее он переместил взгляд на нарциссы, с них — на примулы, с примул — на розы, уже успевшие выпустить крохотные робкие бутоны, а от роз — опять на глицинию. Разрушение стены должно было начаться завтра. Но Джон сейчас думал совсем о другом. Со времени событий в Мишином доме прошло два дня, а Рейнбери все еще не решался появиться на службе. Он позвонил туда и сообщил, что уходит в отпуск. После этого перестал подходить к телефону и большую часть предыдущего дня просидел у окна гостиной, глядя на растения.

И вот сегодня, с утренней почтой, ему пришло письмо от сэра Эдварда Гэста, в котором он извещал Рейнбери что, к своему великому сожалению, вскоре уходит на пенсию и преемником своим назначает Эванса. Сэр Эдвард выражал также надежду, что Рейнбери, обладающий огромным опытом и познаниями, окажет поддержку Эвансу в тот нелегкий период развития, который ожидает организацию. Ознакомившись с письмом, Рейнбери испытал сомнительную радость от сознания, что все это мог предвидеть, и если начались неприятности, то он сам навлек их на себя своими собственными руками. М-да, утро началось невесело.

Теперь был полдень. К этому времени Рейнбери успел обозреть свой жизненный путь начиная с детства; обзор сопровождался некоторым числом малоприятных, но при этом вовсе не новых и не оригинальных обобщений относительно самого себя. В конце концов, утомленный всей этой умственной возней, он решил взбодриться — обвиняя других. Главной злодейкой была, конечно же, мисс Кейсмент; ибо хотя Рейнбери и не допускал мысли, что все случившееся было ею предварительно тщательным образом продумано, а затем осуществлено, тем не менее ее вероломное поведение превратилось отныне в некий символ катастрофы. «А вот любопытно, — неспешно размышлял Рейнбери, — победа над мисс Перкинс или, наоборот, союз с ней — что помогло Эвансу так возвыситься?» Одно не вызывало сомнений: мисс Кейсмент наверняка решила, что еешеф — это не то «предприятие», в которое стоит вкладывать усилия. Медленно испивая горечь своего положения, Рейнбери постепенно пришел к мысли, что от должности придется отказаться. Будучи, как он говорил самому себе, обманутым мисс Кейсмент, он чувствовал себя глубоко задетым… но сожаление по поводу в очередной раз рухнувшей надежды на карьеру усмирялось тусклой фаталистической печалью. И еще он себя ловил на том, что какое-то горестное недоумение охватывает его всякий раз при мысли, что, уйдя из ОЕКИРСа, больше никогда не увидит мисс Кейсмент.

Вновь посмотрев на глицинию, Рейнбери тут же вспомнил о судьбе сада. «И угораздило же сойтись всем этим бедам», — с каким-то мрачным удовлетворением подумал он. Завтра толпа грубых мужчин ввалится сюда, вытопчет цветы, вырвет глицинию. Рейнбери уже решил, что на эти дни уедет куда-нибудь за город. Он не хотел видеть, как обрушится стена. Фактически, его уже здесь не должно было быть, но он никак не мог покинуть сад. «Лучше я сам сейчас вырву их, — решил он, — чем тезавтра поломают». Он наклонился и принялся выдергивать нарциссы. Но вскоре раздраженно бросил охапку на землю. А может, в оставшееся время попробовать их куда-то пересадить? Да нет, и некуда, и время года неподходящее. Он обвел взглядом цветы. Потом потянулся к растущим тесной группой нарциссам и смял в ладони их длинные плотные листья, оторвал и швырнул под ноги. Ступил на клумбу и начал изо всех сил топтаться по ней, поддевая ногами растения до тех пор, пока эта сторона клумбы не превратилась в пустыню. После чего он остановился и смерил взглядом глицинию. Куст был чрезвычайно стар и крепок. Рейнбери ухватился руками за ствол и потянул, но от этого лишь задрожала листва, не более. Правая рука у Рейнбери все еще болела, и поэтому он не мог ее слишком утруждать. Он взял лопату и стал выкапывать корни, те тянулись в самую глубь земли. Рейнбери сбросил пальто. Он вспотел и тяжело дышал.

Джон смотрел на глицинию с выражением трагической решимости, и в этот миг садовая калитка, находившаяся слева от него, распахнулась. Рейнбери готов был к неблагоприятному развитию событий: он решительно оглянулся и увидел мисс Кейсмент. На ней было элегантное клетчатое пальто; оттенок макияжа стал более темным, что свидетельствовало о приближении сезона, именуемого «раннее лето». Придерживая калитку ногой, она картинно замерла, словно манекенщица, позирующая для журнала «Вог». За ее спиной Рейнбери разглядел какой-то очень длинный ярко-красный предмет и тут же понял, что это не больше не меньше как спортивный автомобиль. Джон не встречался с мисс Кейсмент со времени их свидания за гобеленом. Когда и как она вернулась с приема, он не знал.

— О, моя дорогая Агнес, — произнес Рейнбери, — какой неожиданный подарок!

Мисс Кейсмент минуту стояла в растерянности, не зная, как воспринять эту неожиданную фамильярность. Она наверняка заподозрила Рейнбери в сарказме, а против этого оружия у нее не было контрсредств. Мисс Кейсмент вошла в сад, калитка за ней захлопнулась. И только сейчас она разглядела вытоптанную клумбу.

— Идите сюда, — позвал Рейнбери. Мисс Кейсмент, еще не смягчившаяся, но уже готовая к смягчению, подошла.

— Не поможете ли вы мне срубить эту чертову глицинию? — спросил Рейнбери.

— Но зачем… — начала было мисс Кейсмент.

— Стену скоро разрушат, — кратко объяснил Рейнбери. — Что нам нужно, так это топор. — Он ушел и через минуту вернулся, неся топорик, вручил его мисс Кейсмент. Она стояла и смотрела на Рейнбери, одной рукой теребя шелковый шарф, а в другой сжимая топорик.

— Я не могу держать рукоятку из-за ожога, — сказал Рейнбери, — а здесь требуется всего несколько приличных ударов по стволу… и дело сделано. — И носком ботинка он указал место.

Мисс Кейсмент подалась вперед. Комочки свежепе-ревернутого чернозема засыпали ее элегантные коричневые туфли, а клетчатое пальто волочилось по земле. Она подняла топорик и три раза яростно ударила по стволу. Зияющая желтой мякотью глициния была почти срублена.

Рейнбери припомнилась Клитемнестра.

— Половина дела сделана, — полытожил он. — Теперь потянем вместе за ствол.

Стоя бок о бок, с ногами, глубоко ушедшими в землю, они начали действовать. Рейнбери вдыхал свежий запах земли и аромат духов с Бонд-стрит. Его обнаженная левая рука прижималась к твидовому рукаву ее пальто, их плечи тесно соприкасались. Джон заскрежетал зубами. Глициния была очень крепкая. Но вдруг раздался страшный треск, и весь плотный ковер листьев разом отделился от стены. Рейнбери и мисс Кейсмент упали на кучу земли и вырванных цветов, а громадная сетка, сплетенная из крохотных листочков и спутанных веток, накрыла их сверху.