Бегущая могила

Наконец ключ повернулся в замке, и в комнату вошли четыре человека в халатах: Джонатан, Мазу, Тайо и Бекка. Уэйс занял кресло напротив Робин. Остальные трое выстроились у стены и наблюдали за происходящим.

— Почему, по-твоему, Дайю так сердится на тебя, Ровена? — спросил Уэйс спокойно и рассудительно, как разочарованный директор школы.

— Я не знаю, — прошептала Робин.

Она отдала бы все, чтобы заглянуть в сознание Уэйса и увидеть то, что он уже знал.

— Я думаю, что знаешь, — мягко сказал Уэйс.

Наступила минутная тишина. Наконец Робин сказала:

— Я думала… об отъезде.

— Но это не рассердит Дайю, — с легким смешком сказал Уэйс. — Члены церкви могут свободно уходить. Мы никого не принуждаем. Ты, конечно, знаешь об этом?

Робин подумала, что он играет перед камерой в углу, которая, предположительно, также улавливает звук.

— Да, — сказала она, — наверное, да.

— Мы просим только чтобы члены церкви не пытались манипулировать другими людьми и не поступали с ними жестоко, — говорит Уэйс.

— Я не думаю, что я это сделала, — сказала Робин.

— Нет, — сказал Уэйс. — А как же Уилл Эденсор?

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — солгала Робин.

— После того, как он побывал с тобой в комнате уединения, — сказал Уэйс, — он попросил письменные принадлежности, чтобы связаться с человеком, которого он называл своей матерью.

Робин потребовалось все силы, чтобы изобразить недоумение.

— Зачем? — спросила она.

— Мы хотим, чтобы ты… — резко начал Тайо, но отец поднял руку, чтобы заставить его замолчать.

— Тайо… пусть она ответит.

— О, — медленно произнесла Робин, как будто только что что-то вспомнила. — Я сказала ему… о Боже, — сказала она, играя со временем. — Я сказала ему, что думаю… Вы будете сердиться, — сказала она, позволяя себе снова заплакать.

— Меня возмущает только несправедливость, Ровена, — тихо сказал Уэйс. — Если ты была несправедлива — к нам или к Уиллу, — то наказание будет, но оно будет соответствовать проступку. Как говорит нам И-Цзин, наказания не должны быть несправедливыми. Они должны быть ограничены целью, защищающей от неоправданных излишеств.

— Я сказала Уиллу, — сказала Робин, — что мне интересно, все ли наши письма передаются.

Мазу издала тихое шипение. Бекка покачала головой.

— Знаешь ли ты, что Уилл подписал заявление о прекращении контактов со своей семьей?

— Нет, — сказала Робин.

— Некоторые члены церкви, как Уилл, добровольно подписывают заявление о том, что они больше не желают получать письма от бывших объектов плоти. Шаг пятый: отречение. В таких случаях церковь бережно хранит переписку, которая может быть просмотрена в любое время, если член церкви захочет с ней ознакомиться. Уилл никогда не обращался с такой просьбой, поэтому его письма хранятся в надежном месте.

— Я этого не знала, — сказала Робин.

— Почему же он вдруг захотел написать матери после почти четырех лет отсутствия связи?

— Я не знаю, — сказала Робин.

Она дрожала, прекрасно осознавая прозрачность мокрого халата. Возможно ли, что Уилл держал в тайне большую часть их разговора? Конечно, у него были причины умолчать о том, что Робин владеет фонариком, поскольку он мог понести наказание за то, что не рассказал об этом раньше. Возможно, он также упустил упоминание о том, что она проверяла его веру?

— Ты уверена, что не сказала Уиллу в комнате уединения ничего такого, что заставило бы его тревожиться о женщине, которую он называл матерью?

— Зачем мне говорить о его матери? — в отчаянии спросила Робин. — Я сказала ему, что не думаю, что письмо от сестры было передано сразу же, как только пришло. Мне очень жаль, — сказала Робин, позволяя себе снова расплакаться, — я не знала о заявлениях о прекращении контактов. Это объясняет, почему в шкафу Мазу было так много писем. Мне очень жаль, правда.

— Эта травма на твоем лице, — сказал Уэйс. — Как все было на самом деле?

— Уилл толкнул меня, — сказала Робин. — И я упала.

— Это звучит так, как будто Уилл был зол. Почему он должен был сердиться на тебя?

— Ему не понравилось, что я говорила о письмах, — сказала Робин. — Казалось, он принял это очень близко к сердцу.

Наступило короткое молчание, во время которого глаза Джонатана встретились с глазами Мазу. Робин не решалась взглянуть на него. Ей показалось, что она прочла свою дальнейшую судьбу в укоризненных глазах Мазу.

Джонатан снова повернулся к Робин.

— Упоминала ли ты когда-либо о смерти членов семьи?

— Не о смерти, — солгала Робин. — Я могла бы сказать: “А что, если с кем-то из них что-то случится?”

— Значит, ты продолжаешь рассматривать отношения в материалистических терминах? — спросил Уэйс.

— Я стараюсь не делать этого, — сказала Робин, — но это трудно.

— Действительно ли Эмили заработала все деньги, которые были в ее коробке для сбора денег в конце вашей поездки в Норвич? — спросил Уэйс.

— Нет, — сказала Робин после паузы в несколько секунд. — Я дала ей немного из ларька.

— Почему?

— Мне было жаль ее, потому что она мало чего добилась сама. Она была не очень здорова, — с отчаянием сказала Робин.

— Значит, ты солгала Тайо? Ты исказила то, что произошло на самом деле?

— Я не… Наверное, да, — безнадежно сказала Робин.

— Как мы можем верить всему, что ты говоришь, если теперь мы знаем, что ты готова лгать директорам церкви?

— Мне очень жаль, — сказала Робин, снова позволяя себе заплакать. — Я не видела в этом ничего плохого, я помогала ей… Мне жаль…

— Маленькие злодеяния накапливаются, Ровена, — сказал Уэйс. — Ты можешь сказать себе: “Какая разница, маленькая ложь здесь, маленькая ложь там?” Но чистый духом знает, что не может быть никакой лжи, ни большой, ни маленькой. Распространять ложь — значит потворствовать злу.

— Мне очень жаль, — снова сказала Робин.

Уэйс на мгновение задумался, затем сказал:

— Бекка, заполни форму ПА и принеси ее мне обратно, с бланком.

— Да, папа Джей, — сказала Бекка и вышла из комнаты. Когда дверь закрылась, Джонатан наклонился вперед и тихо сказал: