Бегущая в зеркалах

Лукка рассматривал ее, словно только что увидел и медленно протянув руку, притронулся к волосам, погладил и вдруг, схватив за плечи, сильно тряхнул:

– Живая, живая! Кажется, я начинаю приходить в себя... Постой-ка! Лукка сбегал в дом и вернулся с пирогом и банками пива, разложив еду прямо на досках.
– Угощайся! Я - ем и, следовательно, существую!
– Ты-то почему здесь? Какими судьбами занесло Мадонну на бразильскую свалку?" - Лукка притянул Алису, но, почувствовав легкое отстранение, отпустил.

– Долго объяснять, да и не важно. Наверное, все-таки потому, что мы должны были увидеться.

– Думаешь, я не помню, что на май была назначена наша свадьба? Думаешь я не мечтал об этом дне все месяцы разлуки - страшные и глупые месяцы... Знаешь, еще вчера, собираясь на Пьяцца дель Пополо, где меня должен был на глазах честного народа, бессильного полицейского кордона и телекамер расстрелять невидимый снайпер, я думал, как будет житься сыну с такой-то ношей - гибелью отца. И еще представлял тебя у экрана, а на брусчатке - свое скорчившееся, холодное тело. "Ни черта себе - свадебный подарок!", - проклинал я всех, предавших меня... И ужасно хотел к тебе, Лиса...

– Лукка сгорбился, спрятав в ладони лицо.
– Я остался жить, но свадьбы не будет. Никогда. Теперь уже ясно - никогда! Жуткое слово - если бы знать раньше... Ах, кабы знать!.. Я теперь - живая мишень, приманка для охотников. И что бы не придумали во спасение мои друзья - я должен быть один. Совсем один, Лиса...

– Ты сильный, - она гладила его кудрявый затылок.
– Я горжусь тобой и, знаешь, я бы предпочла тебя, а не Давида. Ну того, микельанджеловского, которого ваяли с твоего предка... Я так рада, но... Мне страшно за тебя...

– Теперь-то я выживу - наперекор всему, чтобы выступить на суде. Я ненавижу их. Страшно, люто, по-зверски... Я мечтаю о крови... Я совсем другой теперь, девочка... Лукка-цветочник! Увы, мститель, Лиса, мститель.

– А фиалки? Что будет с твоим теплицами? Ты позволишь сравнять их под стадион?

– Я продал теплицы. Хорошему человеку. Это цветочный фанат, написавший толстую книгу о флоре Италии. У него голубые близорукие глаза и улыбка ребенка, когда он рассматривает какой-нибудь клубень или росток. В моих теплицах он просто чуть не умер от счастья - все трогал, нюхал, ковыряя землю, подбирая листочки. Он будет беречь их. Пока, конечно, не разорится. Славный юродивый - ему не выжить в этом зверинце...

– Нет, нет же, Лукка! Твоя история должна завершиться иначе. Не так, как у русских. У тех, чеховских, что позволили вырубить вишневый сад... Твоему ученому помогут, а Виченце обязательно будет дарить своей невесте фиалки. Не смейся, после сегодняшнего сицилийского чуда я верю в бессилие зла... И хочу, наконец, видеть розовые сны, ведь в самолете этот мрачный еврей так и не дал мне вытянуть ноги. Я заметила в нашем особняке комфортабельный ящик. Попробую превратить его в кровать. А ты, счастливец, - благодари здесь своих святых и охраняй меня...

На рассвете за беглецом приехали. Сквозь дрему, свернувшаяся на ящике Алиса, слышала, как подъехал автомобиль и совсем рядом заговорили по-испански или по-португальски. В комнату вошел Лукка и, присев возле нее на корточки, осторожно убрал упавшие на лицо пряди.

– Я уезжаю, Лиса.

– Куда?
– она села, сразу вернувшись в реальность.

– Не знаю. Я должен оставить тебя. Прости...

Алиса удержала его руку:

– Я так рада... Нет. Просто - это лучшее, что подарила мне жизнь спасение твое и Виченце.

– Я боюсь за тебя, Лиса.

– Не надо. Я другая теперь, сильная.

– Оттого, что счастлива?

– Не знаю, наверное.

В дверях появился хозяин и Лукка поднялся.

– У тебя есть другой мужчина?
– спросил он уже от порога.

– Да. Я не одна... Постой!

– Алиса вскочила и прижалась к его спине. Они обнялись - горячо, слезно, торопясь руками, губами, кожей удержать друг друга и убедить, что расставаться нельзя, что не может быть уже ничего лучше этого тесного, жадного единения.

Лукка отстранил ее, вынул из кармана и протянул ей носовой платок:

– Это, кажется, иудейский. Со звездой Соломона... Я так сильно люблю тебя, Лиса...
– с трудом оторвав взгляд от ее лица, Лукка стремительно вышел.

Давясь рвущимся из горла криком, Алиса видела сквозь мутное стекло с угомонившейся в паутинной сети зеленой мухой, как скрылся в сизом пыльном облачке облезлый фургончик, мелькнув размашистой надписью на мятом оранжевом боку "Don t worry be happi".

8

Хозяин вернулся к вечеру. Поставил в угол бидон, поддев гвоздь, вытащил из окна раму.

– Сегодня очень тепло. Сеньора должна еще подождать. Здесь вода, немного хлеба. У меня есть постель - сеньора не нашла?
– Присев на корточки, он вытащил мешок, из которого извлек цветастый грязный тюфяк, рваное покрывало и бумажный пакет.
– Здесь еще платье для сеньоры... У меня нет больше денег. Дон Гомс с бензоколонки куда-то уехал...

Алиса, неподвижно вытянувшаяся на ящиках, видела, как из пакета появилось белая форма медсестры.

– Возьми сам, сколько надо, - она протянула мальчику свою сумку. Купи мыла, воды, что-нибудь еще. Пива не пью... А сколько надо ждать?

– Дона Гомеса с бензоколонки нет. Больше никто не знает... Сеньора не должна бояться, сюда никто не приходит.

Он ушел, оставив гостью все с теми же смутными, не желающими проясняться вопросами. Если Луку спрятали, значит Остин где-то рядом. А если рядом, то почему оставил ее?

Алиса получила еду, пару бутылок воды, мыло и с облегчением переоделась в чистое платье.

Через пару дней оно было уже невыносимо грязным, а мысль о горячем душе - самой навязчивой. Первую ночь, оставшись одна, Алиса никак не могла уснуть - вдруг стало страшно, одиноко, до дрожи тревожно. За стенами мерещились чьи-то шаги, что-то живое шуршало под ящиками. Она сжалась в комок и крепко обхватив трясущиеся плечи, думала о смерти, как избавлении. Знакомая нервная лихорадка, уже давно не посещавшая ее, усмиряемая обычно таблеткой снотворного, стала кошмаром, целиком завладевшим безоружной жертвой.

На какое-то время Алиса провалилась в забытье, и резко проснувшись от странного звука, сразу нащупала под боком что-то теплое и мягкое. Черная худая кошка, с белым клинышком

на носу, счастливо урча, вылизывала котят, совсем еще крошечных. Алиса взяла малыша - мутные, недавно открывшиеся и еще не совсем прозревшие глаза, шелковинки усов на розовой мордашке, круглое, плотно набитое брюшко. Она прижала к груди теплый комочек и он тут же вцепился в ткань крохотными цепкими коготками, вырываясь и жалобно пища. Мать перестала вылизывать второго и тревожно обратила к Алисе внимательный взгляд.

– Не бойся, не бойся, глупая, не отберу, - вернула ей детеныша Алиса и, пошарив под алюминиевой миской, скрывавшей от насекомых остатки еды, поделилась с кошкой сыром.

Робко приоткрыв дверь, в комнате появился хозяин. Он всегда появлялся неожиданно, умудряясь проскользнуть по гулким доскам абсолютно бесшумно.

– Сеньора не должна бояться. Это моя кошка, у нее было пять котят, осталось только два, самые маленькие. Остальных, наверное, кто-то съел. Ее зовут Алиска. Она теперь всегда носит их с собой, - сбрасывая семейство на пол, сообщил паренек.