Бегущая за луной

— Что с тобой? — спросил он.

Она отвернулась.

— Завтра отец отправляет меня в интернат.

— Ты уезжаешь?— переспросил он, как будто не веря своим ушам.

Она кивнула.

Он долго молчал, перебирая в пальцах травинки, а потом тихо проговорил:

— Можно, я тебе что-то скажу?

— Если это «до свидания», то можно.

— И зачем огрызаться? Нормально нельзя разговаривать?

Она вздрогнула и повернулась к нему. Все лето отец и Беверли обходились с ней бережно, словно с больной, и ее удивило, что кто-то делает ей замечание за ее поведение. Если честно, и вправду отвратное.

— Я тебе расскажу, что со мной происходило за этот последний год. Я стал с удовольствием ходить в школу, потому что я знал: там я увижу тебя. А по дороге я часто думал, в чем ты сегодня будешь. Я любил обеденные перемены. Потому что сидел в столовой, смотрел в окно и видел тебя на трибуне. Я все лето тебя искал. Где ты была?

У Джулии отвисла челюсть. Ей вдруг захотелось его ударить. У него была девушка. Холли. И хотя она тоже входила в кружок Далси Шелби, она была вполне адекватной девчонкой. Не такой мерзкой, как все остальные Розы Мэллаби. Савьер встречался с ней чуть ли не с первого класса. Они всегда были вместе. Многие даже не разделяли их и называли, как единое существо: Савьерхолли.

— Да чтос тобой? — выдохнула она. — Вы с Холли — идеальная пара. Очень друг другу подходите.

— Я просто пытаюсь сказать, что жалею, что я никогда не пытался с тобой заговорить. Всегда хотел подойти к тебе. Всегда хотел… — Он смотрел на ее губы, и Джулия вдруг очень остро осознала, как близко друг к другу они сидят. Как близко он к ней наклонился.

Он уже почти касался губами ее губ, и Джулия резко отвернулась.

— Уходи, Савьер. Возвращайся к своей прекрасной, идеальной жизни.

На глаза навернулись слезы. Джулия попыталась их удержать, но они потекли по щекам — черные от расплывшейся туши. Она вытирала лицо рукой, хотя знала, что так будет еще хуже, она только размажет всю краску по щекам. Господи, ну почему Савьер не уйдет и не оставит ее наедине с ее уродливым горем?!

Савьер спокойно снял в себя белоснежную рубашку и протянул ее Джулии:

— Вот, возьми.

Она с неохотой взяла рубашку и принялась вытирать лицо. От рубашки пахло свежей зеленью — как от цветочных стеблей.

Джулия перестала плакать, посмотрела на рубашку у себя в руках и смущенно ее скомкала.

— Извини.

— Да черт с ней, с рубашкой. А с тобой все будет в порядке?

— Не знаю. — На глаза опять навернулись слезы. — Я не хочу в интернат, не хочу уезжать. Но папе я больше не нужна. Теперь у него есть Беверли. — Конечно, это Беверли подсказала отцу мысль о том, чтобы отправить Джулию в интернат. Почему она не могла промолчать о порезах?!

— Я уверен, что это неправда, — сказал Савьер.

Она покачала головой. Все-таки он ничего не понял.

Он нерешительно протянул руку и убрал ей за ухо прядь ее вьющихся розовых волос.

— Я забыл, как ты выглядишь без макияжа.

— Без него я исчезаю.

— Нет. Ты красивая.

Она ему не поверила. Не моглаповерить.

— Иди к черту, Савьер.

— Можешь думать что хочешь. Я никогда не вру.

— Конечно, не врешь. Ты — само совершенство. — Помедлив, она повернулась к нему. — Ты правда думаешь, что я красивая?

— Всегда так думал.

— А это? — спросила она, поднимая вверх длинные рукава рубашки. Она показала Савьеру шрамы. Отец и Беверли вынесли из ее комнаты все острые предметы, словно. Джулия была трехлетним ребенком, так что многие из глубоких порезов уже затянулись, но когда Джулия волновалась, она царапала себя ногтями. — Это тоже красиво?

Савьер отшатнулся. Именно этого Джулия и добивалась. Вот оно, подтверждение. Ее никто никогда не полюбит. Она никому не нужна.

— Господи. Кто тебя так? Ты сама?

Она подтянула рукава на место.

— Да.

Она думала, что он уйдет. Но он не ушел. Они долго молчали, не глядя друг на друга. Наконец Джулия устала сидеть и легла на траву. Савьер посмотрел на нее и тоже прилег рядом с ней.

Небо в ту ночь было просто невероятным. Почти полная луна и яркие звезды, как россыпь сверкающих самоцветов. Джулия всю жизнь прожила в Мэллаби и никогда нигде не бывала. Будет ли над Балтимором такое же небо?

У Савьера в животе заурчало, и он рассмеялся.

— Я только торт съел на обед, а после вообще ничего не ел, — смущенно сказал он.

— Ты обедаешь тортами?

— Будь моя воля, я только ими бы и питался. Ты будешь смеяться, но я все равно расскажу. Я ужасный сластена. Я не просто ем сладкое, я его чувствую.Когда я был маленьким, я мог играть на другом конце города, но всегда знал, когда мама печет что-то сладкое. Я сразу чувствовал запах. Я его видел.Видел, как он плывет в воздухе. И я сразу мчался домой. Но я буду категорически все отрицать, если ты мне припомнишь мои слова.

Это было так неожиданно, так удивительно. Джулия повернулась к Савьеру и увидела, что он на нее смотрит.

— Умеешь ты очаровывать, — сказала она. — Хотя ты, наверное, сам это знаешь. Это во всем проявляется. Даже в том, как ты смотришь на людей. — Мгновение она просто смотрела на него, такого невероятно красивого в лунном свете. — Да, ты знаешь о своей власти над людьми.

— А над тобой у меня тоже есть власть?

Неужели он думал, что она будет невосприимчива к его чарам?

— Конечно, есть.

Он приподнялся на локте и посмотрел на нее сверху вниз. Она бы многое отдала за то, чтобы узнать, что он видит. И почему он так смотрит.

— Джулия, можно я тебя поцелую?

— Да, — сказала она, не раздумывая.

Она смутилась, когда он осторожно снял с ее плеч рубашку. Хотя под рубашкой на ней была майка, ее руки оказались на виду. Она принялась извиваться, пытаясь натянуть рубашку обратно, но тут Савьер сделал такое, отчего Джулия буквально оторопела.