Бегущая зебра

– Пойди прими душ!
– раздраженно сказала Тельма.
– Ты приехал оказать моральную поддержку, а расплакался тут, как баба.

– Не как баба, - ухмыльнулся Жоржик.
– Это плач Иеремии, который унюхал запах жизни. Баба не способна учуять этот запах, она живет в нем.

– Не часто встретишь такое уважительное отношение к женщине, - заметила Тельма.

– Как можно не уважать женщину, если ты в своем уме?
– удивился Жоржик.
– Жизнь - это женщина, она менструирует и воняет разложением. Половозрелый мужчина чувствует этот запах и плачет от похоти и отвращения. А жизнь смеется над ним, как женщина, она бессмертна и всегда все делает правильно.

– Вы радикальный феминист, - сказала Тельма.

– Я радикальный биофил, - сказал Жоржик.
– Я всю жизнь лизал, сосал и нюхал жизнь, понимая, что сижу по ноздри в выгребной яме, в которой меня и загребут. Поэтому я не боюсь, ни запаха жизни, ни запаха смерти, - Жоржик ухмыльнулся, разливая еще по одной.
– Я стал умным, как сортирная крыса, и смеюсь над чистюлями, которые не могут спустить штаны, не испытывая чувства вины, и плачут над собственным дерьмом.

Вальтро и Юлия неудержимо расхохотались.

– Ну, вот, - сказал Алик Тельме, - кому ты тут собиралась подавать моральную помощь?

– Тебе!
– огрызнулась Тельма.
– Тебя нужно время от времени бить по морде, чтобы ты взбодрился.

– Христа тоже били по морде, - заметил Жоржик, - и посмотрите, к чему это привело?! Теперь каждый бьет ближнего по башке заранее, чтобы, не дай Бог, не пришлось подставить вторую щеку. Никогда не бейте мужчин по лицу, - Жоржик нравоучительно поднял палец, - они впадают от этого либо в ступор, либо в ярость, но никогда не реагируют адекватно. Мужчину можно бить только по жопе, тогда он полагает, что бьют кого-то другого.

– А как надо бить женщину?
– с большим интересом спросил Алик.

– Женщину можно бить по чем попало, но не слишком больно, - пояснил Жоржик, - не до полного оргазма. Женщина изнасилует вас в любом случае - и прекрасно это понимает. Но поскольку женщина - это нежный и ранимый цветок, ей нужна компенсация, она хочет чувствовать себя жертвой. Женщина понимает, что ее жопа - это ее лицо в еще большей степени, чем лицо. Поэтому следует тщательно обрабатывать все поверхности, умело дозируя рукоприкладство и словесные оскорбления, - Жоржик веско пристукнул по столу донцем пустого стакана.

Вальтро, Юлия и Тельма хохотали, но Алик выглядел так, как будто готов был законспектировать инструкции.

– Женщина хочет носить плетку в зубах, - продолжил ободренный одобрением Жоржик, - но если никто не дает в рот, она возьмет в руку и отстегает вас так, что мало не покажется. Вот, за что я люблю женщин, - они не признают равноправия. Они либо сверху, либо снизу, но никогда - посередине. Посередине стоит мужчина, он всегда лижет верхнему и топчет нижнего, это называется демократией. Женщина не умещается между подстилкой и престолом, она носит плетку в зубах или корону на голове, ломая на хрен любую демократию, если ее туда пускают. Обратите внимание, две мировые системы тоталитаризма: нацизм и коммунизм, возникли именно там, где авральным методом эмансипировали женщин, - в Германии и в России. Сейчас возникает третья - в Штатах, будем надеяться, что тамошнее черно-бело-желтое бабье разнесет этот свинарник скорее, чем два предыдущих.

– Я думала, ты любишь Советский Союз, - удивленно сказала Вальтро.

– Я люблю Советский Союз, я люблю женщин, - ухмыльнулся Жоржик, разливая в стаканы, - но даже стоя раком, я никогда не любил носить плетку в зубах.

– Ваша фамилия, случайно, не Мэнсон?
– спросила Тельма.

– Это неудачная ирония, - Жоржик победно оскалился, - но уместная. Сам Мэнсон мухи не обидел, всю грязную работу сделало за него бабье, которое служило ему подстилкой.

– Я так и не поняла, на чьей вы стороне?
– спросила Тельма.

– Ни на чьей, - Жоржик гордо выпятил грудь, покрытую белым пухом.
– Я настоящий русский орел - двуглавый. Я люблю жизнь, а жизнь любит того, кто ее не боится, как женщина. Если вы боитесь женщину, она возьмет в руку плетку. Все скорбящие - это тайные мазохисты, все сосуды мировой скорби полны собственного дерьма, это пиздострадальцы, мечтающие о плетке, их давят свинцовые мерзости жизни, потому что они сами залазят под них, как черви под камень, прячась от жизни.

– Неправда ваша, - возразил Алик.
– Есть объективные обстоятельства.

– Обстоятельства?!
– Жоржик вздернул брови на залысый лоб.
– Посмотри на эту роскошную девку!
– Он ткнул пальцем в Юлию.
– Ее придавили обстоятельства? Посмотри на ее сестру!
– он ткнул пальцем в Вальтро.
– У нее хватит обстоятельств и на тебя, и на Тельму. Посмотри на меня, - он ткнул пальцем себя в грудь, - моих обстоятельств хватит на вас четверых. Но я не держу их на своем горбу, я сбросил обстоятельства и обязательства в яму. Смерть - это жизнь. Она дает, и она принимает все. Я научился принимать все, как смерть и как жизнь. Поэтому я стою прямо, хотя и одной ногой в яме. А ты стоишь криво, Алик, и на ровном месте путаешься в собственных ногах.

– Вы мне не путайте Алика, - усмехнулась Тальма, - а то он еще решит воспарить к свободе, сбросив в яму меня.

– Если Алик дурак, то тебе не о чем беспокоиться, - усмехнулся Жоржик, - а если не дурак, тем более, не о чем. Умный поймет, что другие люди, - это его собственный груз, к которому другие люди не имеют никакого отношения.

– Я вас раскусила, - с облегчением сказала Тельма, - ваши путаные парадоксы выдают вашу истинную сущность, вы спонтанный буддист.

– О, Аллах!
– вздохнул Жоржик, складывая руки на груди.
– Благодарю тебя за то, что ты создал виски, - единственное утешение человека, которого раскусывают слишком быстро.

После того, как Жоржик, нагрузившись, заснул прямо за столом, оставшиеся на ногах решили пройтись к реке для ночного купания в стиле "ню".

– Может, отнесем его в постель?
– предложила Юлия.

– Не надо, - отмахнулась Вальтро, - он сам проснется часа через полтора и вместе с Гретой доберется до дому.

На пустынном, залитом лунным светом берегу выяснилось, что Алик отчаянно смущается. Однако женская часть квартета обступила его, как стая собак, и рвала его целомудрие до тех пор, пока, совершенно обезумев, он не сорвал с себя трусы и громко вопя, бросился в воду. Тельма и выглядела, и плавала почти не хуже, чем Вальтро с Юлией, их смех, их брызги и блеск их тел взлетали до звездных небес, наполняя блеском пространство ночи, и далеко разносились по каньону реки.

Ночной сторож, стороживший самого себя на балконе чужой дачи, слыша их веселье, видеть не мог и мучался невозможностью, чуя в ночи звенящий голос Юлии и не смея приобщиться к чужому празднику жизни.

ГЛАВА 33.

– Тебе были знаки судьбы?
– утром спросила Тельма перед тем, как сесть в такси.

– Их так много, что это уже похоже на сеть Сатаны, - усмехнулась Юлия, целуя ее на прощанье.

Проводив гостей, они решили проехаться на мотоцикле по местам боевой славы.