Бегущий за ветром

— Я не об этом. Хотя… Только самое страшное другое…

— Что?

Сохраб сел на кровати и подтянул колени к подбородку.

— Что, если я тебе надоем? Что, если я не понравлюсь твоей жене?

Я сполз со своей койки и сел рядом с ним.

— Ты никогда не надоешь мне, Сохраб. Обещаю. Ты ведь мой племянник, помни. А Сорая-джан очень добрая. Поверь мне, мы будем любить тебя. Это я тоже обещаю.

Я взял его за руку. Сохраб поежился, но руку не отдернул.

— Я не хочу опять в приют, — тихо сказал он.

— Этого никогда не будет. — Я стиснул ему руку. — Ты поедешь домой вместе со мной.

Он беззвучно заплакал. Через минуту его рука сжала мою.

Мы кивнули друг другу.

Дозвонился я с четвертой попытки.

— Алло, — прозвучал в трубке голос Сораи.

В Исламабаде половина восьмого вечера. Значит, в Калифорнии половина восьмого утра. Сорая уже час как на ногах и скоро уйдет на работу.

— Это я. — Сидя на кровати, я смотрел на спящего Сохраба.

— Амир! — радостно вскрикнула она. — У тебя все хорошо? Где ты?

— В Пакистане.

— Почему ты не звонил? Я так волновалась! Мама каждый день молилась и совершала назр.

— Прости. Сейчас у меня все хорошо.

Я сказал ей, что уезжаю на неделю, самое большее на две. А прошел уже почти месяц.

— Скажи Хале Джамиле, пусть прекратит истребление овец, — улыбнулся я.

— Почему «сейчас»? И что такое у тебя с голосом?

— Не волнуйся за меня. Все замечательно. Честное слово, Сорая. Мне надо о многом рассказать тебе, я давно собирался. Но сперва самое важное.

— Слушаю тебя, — сказала она уже более спокойным тоном.

— Я вернусь не один. Со мной приедет маленький мальчик. Его надо будет усыновить.

— Что?

Я посмотрел на часы.

— У меня на этой дурацкой телефонной карте всего пятьдесят семь минут, а мне столько всего надо тебе сказать… Сядь, пожалуйста.

Судя по звукам, к телефону подтащили стул.

— Ну, — сказала жена.

И впервые за пятнадцать лет нашего брака я поведал ей все. Раньше я не мог без ужаса подумать о признании. А теперь у меня прямо камень с души упал. Мне кажется, сама Сорая испытала нечто подобное, когда рассказала мне о своем прошлом во время сватовства.

Когда я закончил свой рассказ, она плакала.

— Что ты на это? — спросил я.

— Не знаю, что и подумать, Амир. Столько всего сразу…

— Я понимаю.

Она высморкалась.

— В одном убеждена: он должен жить с нами. Я настаиваю.

— Это точно? — Я закрыл глаза и улыбнулся.

— И ты еще спрашиваешь? Ведь он твой каум, родственник, значит, и мой тоже. Ты не можешь выгнать его на улицу. — Она помолчала. — А какой он из себя?

Я поглядел на спящего Сохраба.

— Очень милый и серьезный.

— Невинная душа. Хочу его видеть.

— Сорая?

— Да?

— Достет дарум. Я люблю тебя.

— И я тебя. — В ее голосе звучала улыбка. — Только будь осторожен.

— Постараюсь. И вот еще что. Не говори родителям, кто он. Я сам.

— Ладно.

И мы закончили разговор.

Тщательно постриженную лужайку перед американским посольством в Исламабаде украшали круглые цветочные клумбы и декоративные кусты. Само здание, невысокое и белое, мало чем выделялось из рядовой застройки. Металлодетекторы живо реагировали на каркас, скрепляющий мою челюсть, и на всех трех КПП меня обыскали. Когда же мы попали в само посольство, мне будто плеснули в лицо ледяной водой — кондиционеры работали на совесть. Я назвал свое имя секретарше — худощавой блондинке за пятьдесят в бежевой блузке и черных брюках, — и она улыбнулась мне. Впервые за много дней передо мной предстала женщина, одетая не в бурку или шальвар-камиз. Постукивая карандашом по столу, блондинка просмотрела список записавшихся на прием, нашла мое имя и предложила сесть.

— Лимонаду не желаете?

— Я — нет, спасибо.

— А ваш сын?

— Простите?

— Вот этот милый молодой джентльмен, — улыбнулась она Сохрабу.

— Да, будьте любезны. Благодарю вас.

Мы с Сохрабом сели на кожаный диван, рядом с которым стоял американский флаг на длинном древке. Мальчик взял со стеклянного столика журнал и принялся невнимательно листать.

— Что? — вдруг спросил он.

— Не понял?

— Ты улыбаешься.

— Просто я думал о тебе.

Мой племянник нервно усмехнулся, взял другой журнал и пролистал за полминуты.

— Не бойся, — я коснулся его руки, — ты среди друзей. Успокойся и будь как дома.

Хороший совет. Мне самому не помешало бы последовать ему. А то сижу как на иголках. Да тут еще шнурок развязался.

Секретарша поставила перед мальчиком высокий стакан — лимонад со льдом:

— Пожалуйста.

Сохраб застенчиво улыбнулся.

— Большое спасибо, — произнес он по-английски. Еще он знал, как будет «до свидания». Вот и весь его запас иностранных слов.

— Не за что, — рассмеялась дама в брюках и, постукивая каблучками, вернулась за свой стол.

— До свидания, — вежливо произнес Сохраб.

Ручки у невысокого Реймонда Эндрюса были маленькие, чистенькие, ухоженные, на безымянном пальце блестело обручальное кольцо. Рукопожатие вялое. «Наши судьбы теперь в этих руках», — подумал я, усаживаясь напротив чиновника. На стене у него за спиной рядом с топографической картой США висел рекламный плакат фильма «Отверженные». В горшке на подоконнике росли помидоры.

— Закурите? — спросил Эндрюс глубоким баритоном, удивительным для такой тщедушной фигурки.

— Нет, благодарю.

На Сохраба едва взглянул. На меня и вовсе старается не смотреть. К чему бы это?

Эндрюс достал из ящика стола початую пачку сигарет и щелкнул зажигалкой. Намазал руки лосьоном (баночка явилась из того же ящика). С зажатой в зубах сигаретой посмотрел на помидорный куст. Закрыл ящик и выдохнул дым.

— Ну что же, — глаза его сощурились, — рассказывайте.

Я почувствовал себя как Жан Вальжан перед инспектором Жавером. [49] Пришлось напомнить самому себе, что я на американской земле, что этот господин — не противник мне, а союзник и что помогать людям вроде меня — его работа.

49

Жан Вальжан и инспектор Жавер — персонажи романа Виктора Гюго «Отверженные».

— Я намерен усыновить этого мальчика и увезти с собой в Штаты.

— Рассказывайте, — повторил он, аккуратно стряхивая пепел в мусорную корзину.

Я изложил ему версию, которая созрела у меня в голове, пока я разговаривал с Сораей. В Афганистан я прибыл, чтобы разыскать сына моего сводного брата. Мальчик проживал в детском доме в ужасающих условиях. Я заплатил директору энную сумму и забрал племянника. И вот мы в Пакистане.

— Вы приходитесь ребенку дядей?

— Да.

Эндрюс взглянул на часы, протянул руку и повернул горшок с помидорами.