Белая как молоко, красная как кровь

— С тобой всё в порядке?

Это спрашивает Сильвия; у неё опухшие глаза. От сна, а может, от слёз. Смотрю на неё и не понимаю.

— Нет.

Карабинер что-то говорит куда-то в темноту и добавляет:

— Нашёлся.

Сильвия опускается рядом со мной, обнимает за плечи, мягко привлекает к себе и говорит:

— Пойдём домой.

Смотрю на чёрную воду в реке, на отражения фонарей, похожие на подвешенных рыб. Вот и моя душа теперь там же. Столько бумажных рыб подхватило течение. И никогда не вернутся. А слово «дом» — как все остальные, даже хуже, ведь ещё неизвестно, что меня там ожидает. Опускаю голову на плечо Сильвии и снова плачу, потому что я — плохой человек.

Не хочу брать в руки гитару. Не хочу есть. Не хочу говорить. Меня наказали за то, что произошло. И правильно, я заслуживаю наказания. Папа и мама были в отчаянии, когда я вернулся домой: на них лица не было, ужасно переживали. Никогда не видел их такими. Из-за меня. Было четыре часа утра. Но я добился того, чего хотел. Наконец-то я нашёл способ защититься от действительности — этого ядовитого скорпиона. Ненавидеть — единственный способ стать ядовитее скорпиона. Ненависть стремительна, как пламя, пожирающее бумагу и солому; ненависть сжигает всё, к чему прикоснётся, и чем больше касается, тем сильнее распаляется. Нужно быть плохим человеком. Одиноким. Нужно стать пламенем. Железом.

Таков выход из положения. Разрушать и сопротивляться.

Пять уроков подряд. Пять часов войны. Я послал куда подальше училу Массарони-шубу-на-собачьем-меху, когда она спросила меня, что я делаю с мобильником. Получил замечание в журнал. Пропустил ещё и урок английского, и никто даже не заметил. Добился нового рекорда в «Змейке» [21] на уроке философии, когда Мечтатель рассказывал о ком-то, кто уверял, будто смерти не существует, потому что, пока ты жив, смерти нет, а когда мёртв, то мёртв, значит, и тогда её тоже нет. Мне это показалось жуткой хреновиной, как обычно. Беатриче жива, но теперь умирает. Как сказал поэт, «смерть оплачивается жизнью». Я считал это одной из поэтических выдумок, но, к сожалению, это слишком справедливо. Беатриче стала неузнаваемой, вернее, это я не узнал её. Смерть отравляет всё на свете. И никакая философия тут не нужна. В словаре T9 даже нет слова «бог», и это только подтверждает, что бога нет. «Змейка» — единственное, что позволяет не думать. Ни о чём.

21

«Змейка» (Snake) — популярная игра для мобильного телефона.

Потом Мечтатель открыл свой портфель, из которого может извлечь любую книгу, как Эта Бета [22] — трусики. На самом деле он тоже кажется мне порой каким-то чужим. Иногда даже без своих книг обходится, оставляет их на столе. Говорит, что книги для него — часть дома. Везде, где есть книги, он чувствует себя как дома. Книги… ну и бредятина же! Все эти страницы, заполненные всякими историями и мечтами, не стоят номера больничной палаты, где лежит Беатриче, превратившаяся в маленькую девочку и возвращающаяся в чрево Земли.

22

Эта Бета — персонаж диснеевского мультфильма.

Мечтатель читает на факультативном занятии письма, которые написали перед казнью осуждённые во время Сопротивления партизаны. Не знаю, как это удаётся Мечтателю, но он всегда говорит о таком, что невозможно не слышать. И почему он не оставит меня в покое? Слушаю только потому, что не могу закрыть уши, как глаза, но не верю ни единому его слову. А потом пусть катится ко всем чертям. Вот что он читает:

«4 августа 1944 года. Папа и мама, погибаю в мрачном урагане ненависти, и, это я, мечтавший жить только ради любви. Бог — это любовь, и бог не умирает. Не умирает Любовь…»

Мечтатель умолкает.

— Чушь собачья!

Вспыхиваю, словно пламя, сжигая бумажные мечты и соломенные слова, и мои слова обрушиваются на него, словно удар кулака ночного громилы из аниме «Ночные воины». Все оборачиваются и смотрят на меня, ничего не понимая, вместо того, чтобы открыть от удивления рот, услышав эту истину, впервые звучащую в школе. Я сжёг бы сейчас всех, кроме Сильвии. Мечтатель тоже смотрит на меня. Уверен, он не понял меня, и потому я с вызовом повторяю:

— Чушь собачья всё это!

Посмотрю, что ты станешь делать теперь, когда у кого-то хватило мужества заявить во всеуслышание, что это такое на самом деле, и разрушить твой бумажно-литературный замок. Он молчит. Долго молчит. Видимо, ищет и не может что-то найти в себе. Потом совершенно спокойно спрашивает:

— Кто ты такой, чтобы судить этого человека?

Отвечаю взволнованно, ведь он плеснул бензин на моё пламя:

— Это всё враньё. Жизнь — пустая коробка, которую мы наполняем всяким дерьмом, лишь бы нравилась нам, а потом достаточно пустяка, и — пшик… — Делаю паузу и театральным жестом изображаю лопнувший мыльный пузырь. — И ты остаёшься ни с чем. Этот человек обманывался, думая, что смерть ради дела, которое он считал справедливым, придала смысл его жизни. Рад за него. Но это лишь обёртка для горькой пилюли. Коробка остаётся пустой.

Мечтатель снова смотрит на меня и молчит. Потом в полной тишине коротко и совершенно спокойно произносит:

— Чушь собачья!

Он парировал моими же словами. Но всё равно речь идёт о чуши. И я уязвлён. Хватаю свой рюкзак и вылетаю из класса, так что Мечтатель даже не успевает что-то добавить. Пламя пылает и продолжает разрушать. И пусть не требуют от меня никаких объяснений. Пусть исключат из школы, пусть оставят на второй год, меня ничто не пугает. Никто не может оправдать того, что происходит, а раз так, блин, какого чёрта я ещё должен что-то делать. Я один и впервые чувствую свою силу. Я — огонь, и я спалю весь мир. Не звоню Нику, он ни черта не поймёт. Не звоню Сильвии, потому что теперь она больше не нужна мне.

И образ девочки без волос, бледной тени Беатриче, побуждает меня выругаться самыми последними словами. Ругаюсь, долго ругаюсь, отводя душу. Становится легче. И понимаю, что бог существует, иначе не отлегло бы. Ведь вздумаешь ругаться с Дедом Морозом, легче не станет. А поругаешься с богом, поможет.

Когда пожар утихает, я без сил, я совершенно опустошён. Вокруг пыль, пепел, мрак. Ухожу в Интернет: там найдётся решение всех проблем. Есть всё: различные версии, разные темы, фильмы, песни, календари с обалденными девками. И тогда набираю в строке поиска в «Гугле» два слова: «смерть» и «бог». Набираю их рядом. Не разделяя. Рядом. И получаю страницу из какого-то философа по имени Ницше, который сказал, что бог умер. Так это мы и без него знаем: на кресте. Вторая страница утверждает противоположное: бог воскрес, победив смерть и освободив людей от смерти. Такое меня тоже не устраивает, потому что всё это — пустая болтовня.

Беатриче умирает, и ничего нельзя сделать. Интернет на этот раз ошибся во всём. Мне наплевать, попадёт ли она в рай и воскреснет ли когда-нибудь. Она нужна мне здесь и сейчас, я хочу прожить с ней всю свою жизнь, хочу ласкать её огненно-рыжие волосы и лицо, хочу смотреть в её глаза и смеяться с ней, и веселить её, и говорить, говорить, говорить, ничего не говоря, но говоря всё. Смерть — это проблема, которая больше не имеет ко мне никакого отношения. Теперь мне нужно заниматься только жизнью, а поскольку она короткая и хрупкая, надо сделать её долгой и сильной, наполненной и нерушимой. Прочной, как железо.

СМС от Сильвии: «Позанимаемся?» Я больше не собираюсь заниматься. Ни к чему. Отвечаю: «Нет, извини…» Сильвия тотчас спрашивает: «Чего боишься?» Чего боишься??? При чём здесь это? Она что, тоже сходит с ума? Потом начинаю догадываться. Проверяю эсэмэску, которую отправил ей. «Нет, боюсь…» А, всё та же T9. Случайно, не заметив, я набрал «боюсь» вместо «извини». Не перечитал и отправил «Нет, боюсь…». T9, к сожалению, права. Говоря правду, отвечаю: «Всего».

Молчание. Молчание, от которого можно сойти с ума, молчание, от которого хочется сорвать с себя одежду, выскочить голым на балкон и заорать всему свету, что я сыт всем этим по горло. Я не железный, я не огонь, я — никто.