Белая колоннада

— Не бросайте меня, Талечка, как же я без вас… — сказала Софья Ивановна растерянно.

Таля вдруг бурно сорвалась с места и, подбежав к Софье Ивановне, обняла ее.

— Я вижу, Наталья Алексеевна вас полюбила больше родной матери и, конечно, уже не расстанется с вами, — насмешливо сказал Лопатов.

— Не больше, а одинаково! У меня много, много любви, на всех хватит! — весело воскликнула Таля, прижимаясь щекой к щеке тети Сони.

— Великолепно!

— Что такое, Николенька? — спросила удивленно Накатова, словно разбуженная этим восклицанием Николая Платоновича.

Автомобиль мерно покачивался, и ей приятно было уноситься в этом мерном движении с ним, с любимым. Она закрыла глаза и, прижавшись к нему, забыла все на свете. Весь мир, все люди казались ей такими далекими и ненужными. Пусть они там копошатся где-то, она была одна с ним, а за окном автомобиля не было ничего, да, ничего: там плыли какие-то ненужные люди-тени, может быть, попадая под колеса автомобиля, под колеса колесницы, везущей ее любовь. Да разве существует что-нибудь на свете, кроме ее любви!

Восклицание и резкое движение Лопатова словно пробуждают ее от чудного сна.

— Я восхищаюсь вашей протеже! Мне сначала она казалась дурочкой, а теперь я вижу, что она умница и большая шельма.

— Что вы говорите, Николенька?

— Ах, Китти, Китти, до чего вы наивны! Неужели вы не понимаете эту особу? Разве вы не видите, как она втерлась к вашей тетушке? Если это будет продолжаться, она окажется ее наследницей.

— Что вы, Николенька? Она? Эта наивная Таля? Нет, я слишком хорошо ее знаю, знаю, что она не умеет притворяться.

— Давно вы ее знаете? Всего каких-нибудь три месяца! Разве можно верить, что молоденькая девушка с удовольствием сидит с этой больной старушонкой! Это ловкая авантюристка и больше ничего! — раздраженно крикнул Лопатов.

Екатерина Антоновна смотрела на него с удивлением. Она никогда не видала его таким раздраженным, и ей бросились в глаза неприятные складки вокруг его румяных губ.

— Я не знаю, Николенька, — заговорила она, — почему вам пришло в голову. Ну допустите даже, что Таля притворяется, что она делает все с корыстной целью, но я вижу, что тетушка ожила, тетушка поздоровела и, видимо, счастлива. Она всегда была добра и сердечна, но ей как-то не приходило в голову кому-нибудь помочь, выручить кого-нибудь. Посмотрите, с каким удовольствием она теперь занялась всеми этими бедными курсистками, с которыми свела ее Таля. Что же тут дурного?

— А не приходит вам в голову, что эта барышня со своими бедными курсистками оберут вашу тетушку? Вы обратили внимание на этот рассказ, где тетушка будто бы обязана каким-то «воскресением» этой merveille [11] . Смотрите, Китти, чтобы дом и дачи тетушки не перешли в руки этой проходимки. Я даже подозреваю, что ваш кузен Жорж за одно с нею, это, наверно, одна шайка! Что это он вдруг раскаялся? Всегда шлялся по кабакам… и по…

У Николая Платоновича вырвалось площадное слово, от которого Накатову передернуло, но он этого не заметил и продолжал все так же взволнованно:

11

Прелесть, прелестная особа (фр.).

— И вдруг тоже почувствовал воскресение. Наверное, если бы тетушка была ханжой, он бы пошел в монастырь, а если бы она занималась спиритизмом, он стал бы медиумом, но ваша тетушка только сентиментальна, и, конечно, роль возрожденного грешника — самая легкая. А вы любуетесь! Любуйтесь, а тетушкино наследство пройдет мимо вашего носа.

— Пусть! Я не нуждаюсь, и мне не надо этого наследства.

— Да вы знаете ли, сколько оно составляет, это наследство?

— Я никогда этим не интересовалась.

— Около двухсот тысяч, я это знаю наверное, а вы говорите: пусть! Я удивляюсь вашей доверчивости, вашей наивности. Женщина за тридцать лет рассуждает как институтка!

Он замолк и сердито стал смотреть в окно.

Она молчала, смотря на него с испугом.

Через минуту он, повернувшись к ней и заметив этот ее взгляд, схватил ее руки и весело и добродушно заговорил:

— Милая Китти, право, меня возмущает, когда доверчивого человека хотят обворовать. Вы знаете, как я люблю вас и как мне дороги ваши интересы. Я, делаясь вашим мужем, должен оберегать вас, Китти. Моя Китти!

Он властно притянул ее к себе и стал целовать ее губы.

Сначала эти губы были холодны, но потом потеплели и стали отвечать на поцелуи.

«Он меня любит, он волнуется за меня и заботится обо мне. Как он добр! — проносилось в ее отуманенной поцелуями голове. — Стоит ли нам ссориться из-за какой-то посторонней девушки или даже из-за тетушки?» Как они все далеки и не нужны ей, когда он целует ее.

— Ты придешь к обеду, Зиночка? — спрашивает худенькая пожилая дама, робко отворяя дверь в маленькую темную переднюю, наполненную кухонным чадом, где молодая девушка торопливо надевает пальто.

— Не знаю! Я от вашего чада теряю аппетит на целый день! — нетерпеливо отвечает девушка.

— Вернись пораньше, прислуга ночью будет стирать, и мне придется вставать, чтобы отворить дверь.

— Ну так я совсем не приду ночевать, пойду к подруге.

Девушка отворяет наружную дверь, готовая уйти.

— Нет, нет, Зиночка, лучше я подожду, только ты ночуй дома, я всегда беспокоюсь.

— Это еще что за насилие над моей личностью! Когда захочу, тогда и приду.

Девушка вышла на площадку лестницы, хлопнув дверью.

— Все, даже муфта пропахла этой гадостью, — ворчала девушка, спускаясь с лестницы.

Она была, очевидно, взволнованна: густые черные брови ее были сдвинуты, красивое личико пылало.

Она была брюнетка, судя по этим густым бровям и красивым темным глазам, но волосы ее выцвечены перекисью водорода до золотистого цвета.

Она знала, что она делала, — эти волосы удивительно идут к ней, и контраст черных глаз и золотых волос делает ее почти красавицей.

Ей всего двадцать лет, но сейчас, когда ее полные, яркие губы слегка надуты, а все лицо выражает гнев и беспокойство, она кажется старше.

Сегодня словно нарочно все сложилось так, чтобы расстраивать и злить ее.

Отец отказал ей в десяти рублях, а ей нужны, необходимы белые туфли: на драматических курсах у них вечер — она читает мелодекламацию. У отца нет денег, это она знает, но от этого ей не легче.

Ах, как ее томит вся эта обстановка, этот кухонный чад, эти вечные отказы. Скоро ли это кончится! А самое главное, что ее грызет, это то, что не ладится самое главное, то, от чего зависит вся ее дальнейшая жизнь…

Зиночка торопливыми шагами входит в ворота большого казенного здания.