Белая королева для Наследника костей

Кристаллики злого смеха звенят у меня в ушах, но это все, что от нее осталось. Ни капельки крови, ни рухнувшего тела.

— Воюешь с собственными кошмарами, Мьёль? — многоголосым эхо отражается от стен ее голос.

Снова и снова, как тот слабоумный мальчишка, сын нашего кузнеца. Тот может часами смотреть в одну точку и повторять какую-то чушь, словно заводная игрушка.

Что-то не так.

Мне холодно. Мне так ужасно холодно, что, если бы огонь в камине не погас, я бы сунула в него ладони хоть немного согреться. Нужно понять, что не так.

И тело дает подсказку.

Ведь когда я прикладываю пальцы к губам, то понимаю — не существует никакого эхо.

Все это говорю я сама.

Глава семнадцатая: Раслер

Ярп — небольшая деревушка на севере огромной заснеженной долины.

Я ехал туда больше суток, и каждый час, каждую минуту этого времени мои мысли назойливо вертелись вокруг одного вопроса: зачем я оставил Мьёль одну?!

Глупо. Нелогично. Неправильно.

И совершенно противоречит всему, что я обычно делаю. И все же я не рискнул взять ее с собой. И почему? Потому что как последний трус испугался, что за пределами замка ее ждет еще больше опасностей, чем в его стенах. Почему, когда дело касается Белой королевы, мне изменяет и трезвость ума, и рассудительность, и даже терпение, а уж с последним проблем вообще никогда не было.

Как бы то ни было, сейчас я здесь — перед дверью постоялого двора под деревянной вывеской со скрещенными скелетами осетров. Ветер и непогода стерли название до пары едва различимых букв, но это и неважно. Не все ли равно, в каком засранном гадюшнике упиваться дешевым вином?

Я толкаю дверь и, пригнувшись, вхожу внутрь. Плотный запах пива и вина бьет в нос, заставляет инстинктивно прикрыться ладонью. Морщусь, моргаю, потому что вонь выедает глаза — и только потом начинаю озираться. Куда бы он сел? Точно не на виду, но и по углам бы не стал прятаться. Он — мастер маскировки и знает, что быть незаметным не то же самое, что прятаться. Собственно, эту хитрость я тоже познал от него.

Я замечаю фигуру у стола чуть правее камина: простой грязный дорожный плащ, торчащие в стороны светлые волосы, из которых виднеется кончик острого уха. Кэли кивает на него же, я кивком даю понять, что наши мысли схожи.

Мы подходим и мне стоит больших усилий не одернуть мою тенерожденную помощницу, которая по привычке выходит вперед и ощупывает мужчину придирчивым взглядом. Ухмыляется. Боги, да они же владеют одним ремеслом, должно быть видят друг друга насквозь, и среди нас троих лишь я до сих пор слеп, словно новорожденный щенок. Эта мысль раздражает, поэтому я быстро отодвигаю табурет и сажусь.

— Слушай, а ты стал здоровым лбом! — громким шепотом говорит мой собеседник, стягивает капюшон и смотрит на меня глазами моего брата Рунна. — Я не поверил, когда узнал, что ты жив!

Рунн. Шесть лет прошло. Ему почти тридцать, а выглядит так, как и в день, когда я видел его в последний раз. В этом вся особенность тенерожденных: они молоды даже в шестьдесят, а потом за год угасают, как брошенные в огонь свечи. Иногда мне кажется, что Кэли врет о своем возрасте, и ей не двадцать, и даже не тридцать, но… какая разница?

— Привет, Рунн, — улыбаюсь я. И вдруг понимаю, что рад его видеть. Пусть и с новым шрамом на щеке. — Отлично выглядишь.

Он рассеянно проводит пальцами на свежему рубцу, морщится.

— Кувыркался с одной очаровательной крошкой, а в самый пикантный момент нас застукал ее муженек. Сам понимаешь — когда в голове мысль о том, как бы поскорее кончить, защита отступает на второй план. Правда, не стоила она того, конечно.

Я знаю, что он врет, а он знает, что я не верю в его ложь. Старая игра в поддавки. Ничего не меняется, и это каким-то волшебным образом расслабляет меня. Это же Рунн: мы знаем друг друга с детства, мы ненавидим друг друга, но и любим, хоть лучше позволим себя убить, чем признаемся в этом.

Я наваливаюсь плечом на стену — демоны бы задрали эти колченогие табуреты без спинок! — и улыбаюсь во весь рот. Кэли, с минуту изучая мое лицо, успокаивается. Кивком предлагаю ей сесть за соседний стол. Конечно, она ничем не выказывает недовольство, но я способен угадать его даже в том, как она идет. Рунн провожает тенерожденную взглядом, прищелкивает языком.

— Твоя? Хороша, ничего не скажешь. Ты, надеюсь, уже распрощался со своей невинностью.

— О чем ты хотел поговорить? — спрашиваю я. Несмотря на то, что я чертовски рад его видеть, Рунн — последний человек на земле, с которым я буду обсуждать эту тему. — И как ты вообще меня нашел?

— Императрица Киирис подсказала, — отвечает он.

Это имя. Ее имя. Мое проклятье, от которого не избавиться, не убежать, не забыть. Подозреваю, даже если бы я был настолько всемогущ, то и всей теургии мира не хватило бы, чтобы выжечь Кровь богов из моего сердца.

— Я думал… — рассеянно бормочу я, но брат не дает мне закончить.

— Насколько я знаю, она не растеряла свои таланты, хоть уже не та, что прежде. В общем, она каким-то образом чувствует… всех нас. Мне, знаешь ли, чертовски неуютно от того, что надо мной всегда есть невидимая надзирательница, хоть она никогда и не вмешивается. Ну или делает это настолько ювелирно, что обводит вокруг пальца даже меня.

— Тебя не так уж сложно обмануть.

Рунн вскидывает бровь, мы с минуту смотрим друг на друга и практически одновременно взрываемся смехом. Настоящим смехом, от которого сводит живот и болят скулы. Брат пару раз хлопает ладонью по столешнице — и к нам бежит грудастая пышная служка. Поправляет не первой свежести рубаху на груди, как бы невзначай распуская завязки. Еще немного — и ее сиськи вывалятся наружу. Не знаю, чего она добивалась, но ни меня, ни Рунна не интересует то, что у нее под одеждой. Хотя, полагаю, за старания девчонка заслужила пару лишних монет.

— Чего-то самого приличного, что подают в этом свинарнике, — говорит брат. Прищуривается и улыбается так, что девчонка становится белой, как снег. Ее пальцы начинаю мелко дрожать, взгляд затравленно мечется между нами, как будто она не может решиться, какого палача выбрать. — И так, чтобы у нас не болели животы. Будешь славной девочкой — получишь вот это.

Он подбрасывает в воздухе большую серебряную монету.

И время для меня стремительно замедлят ход. Я вижу, как медленно вращается в воздухе потертый черненый кругляш, вижу чеканку на его сторонах, профиль и «орла».

Монета приземляется в ладонь Рунна — и буквально исчезает между пальцами. Девчонка бормочет что-то неразборчивое, кланяется, убегает за тяжелый полог, откуда доносятся запахи стряпни.

— Ты за этим здесь? — спрашиваю брата. Хотя для чего, если и так знаю ответ.

— Слышал, ты обосновался в здешних краях и знаешь тут каждую могилу и каждую кость.

— Очень большое преувеличение.

— Очень скверная попытка провести меня вокруг пальца. Уверен, тебе есть что мне рассказать.