Белая охота

– Мы уже поели, но вам сейчас принесут.

Служанка поняла и без указаний, так что вскоре перед Рианон появилась тарелка с горячей похлёбкой и вторая – с рагу. Девушка, не обращая внимания на укоризненные взгляды, с аппетитом поела, затем опять подсела поближе к камину. Все чаще и чаще, набегающими волнами тарабанили по крыше крупные капли дождя. Быстро темнело. Глядя в окно, уже с трудом получалось различить силуэты деревьев. Шторм во-вот должен был обрушить всю свою мощь на поместье, и все никак не мог решиться. Воздух стал душный, вязкий. Оттого нервы у всех были напряжены, как у человека, который стоит с мешком на голове, ждет удара и не знает, ударят или нет. Больше всех не мог сдержать раздражение Гарман. Он ходил взад-вперёд по комнате. Потом выглянул на улицу, вернулся.

– Ну и ливень будет! – сказал он. – Ненавижу воду. За последние два года – ненавижу. Я уже часы считал, когда мы окажемся в замке герцога. Представляете? Сухо, вокруг поля и деревни, город… И никаких болот.

И тут началось. Громко хлопнули ставни, где-то зазвенело стекло. Сквозняк промчался по комнате. На двор перед домом, на ели, на весь остров ринулись потоки воды. Слепила молния, показалось, что она раз за разом ударила где-то совсем рядом. Вековые ели изгибались под напором ветра как тростинки. Косой дождь хлестал в комнату, на полу сразу образовалась лужа. Арбур подбежал к окну и, борясь с ветром, закрыл ставни. Стало темно. Камин лишь загадочно мерцал, но почти не давал света.

Рианон с наслаждением смотрела на всполохи и угли. Будто вернувшись в детство, воображала себе, что это расстелилась перед ней карта звёздного неба из тех, что составляли астрологи столичного университета. То вспышки пламени казались ей диковинными животными. На память пришла ещё со Старой Земли легенда о Дикой охоте, которую она прочитала совсем недавно, уже в Шенноне. Страшна единственная ночь в году, когда изгнанные старые боги вырываются из заточения. Пронесётся лишённый силы прежний владыка. С громом ступает он по воздуху, над городами и лесами, полями и реками. За ним мчится свора призрачных пламенноглазых адских псов. Алчут они душу любого, неосмотрительно покинувшего кров после заката. Страшна ночь, когда с воем ветра сплетутся звук рога и яростные крики загонщиков. Страшна ночь, когда Дикий охотник преследует свою дичь. Но пусть сегодня за окном грохот, ливень, и молния – в этот раз по болоту летит Белая охота. Во главе её Ищейка, впереди неё несутся завет «каждому по делам его», острый ум и свет истины. И пусть преступивший закон человеческий и закон Божий, поднявший руку на родичей – трепещет.

Долго сидеть в полумраке и наслаждаться пламенем не получилось. Служанка принесла несколько свечей, Гарман лучиной зажёг их от камина. Когда огоньки разгорелись, в комнате посветлело, зато за окнами стало темно как ночью. Мэтр Фейбер так и остался сидеть в кресле. Он очень горбился, буквально за день постарел на годы. Служанка принесла отрез шерстяной ткани и заботливо накинула его на плечи До Рианон донеслись негромкие слова.

– Холодно. Простудитесь, господин.

– Спасибо. Да, в грозу у нас всегда холодно.

Ищейка не к месту подумала, что, несмотря на погоду и темноту, охрана всё равно ходит по болотам. Ищет Кведжина… А в здешних краях и в солнечный день не всюду можно пройти. Но барон наверняка погнал своих людей без жалости. Виновный не должен заподозрить, что они уже знают: старший ученик чист. Где-то в доме заверещал сверчок. Под его пиликанье Рианон снова задумалась. Как подтолкнуть Армана? Зачем было написано письмо?

Еле слышно, себе под нос, Рианон начала задумчиво мурлыкать песенку:

Темнота. Луна светила,

Летний луг снегами скрыт.

И телега протащилась

Еле-еле в один миг.

В ней сидели стоя люди,

Молча, в шумной болтовне,

И вживую мёртвый заяц

На коньках скользил в песке.[2]

– Пойду, посплю, – сказал как уведомил остальных Гарман, – В такую погоду ничего нет лучше, как лечь, укрыться одеялом и ждать нового дня.

Брат и отец проводили его взглядами: первый неприязненным, второй рассеянным и потухшим. Ни от кого не укрылось, как Гарман смотрел на ухаживавшую за мэтром жену эконома. Наверняка, будь сегодня в доме Маника, они бы уединились в комнате молодого мастера вдвоём. Дверь закрылась. Снова воцарилась тишина. Фейбер по-стариковски пожевал губами и заговорил негромким, усталым голосом:

– Это не важно, что пропала работа многих лет. Я считал Кведжина третьим сыном, а он меня предал. Вот что страшно.

Рианон осталась внешне бесстрастна. Мучительно было слушать жалобы старика и не иметь возможности утешить его. Хоть как-нибудь намекнуть, что ученик не виноват. Фейбер продолжил, все так же тихо и безучастно.

– Не могу простить себе…

Рианон оторвала взгляд от камина. Нет, старик надумал не просто жаловаться и причитать. Тут было что-то другое. Если бы из комнаты ушел Арбур, а не его брат… Ищейке пришлось сделать усилие над собой, чтобы не показать, как она заинтересована.

– Какая же вина? – выдавливая из себя сочувствие, но при этом с нотками равнодушия спросила.

И довольно отметила про себя, что Арбур расслабился, в глазах пропал отсвет голодного хищника. Поверил, что Ищейка погружена в свои мысли, все её ответы – дань вежливости. Поддержать разговор только из уважения к возрасту собеседника.

– Когда мы начинали работу, – сказал Фейбер, – обуял меня страх и грех гордыни. Знал я, что опередил всех механиков. Испугался, что мои записи украдут, я не стану первым… Я решил зашифровать записи. Это была ошибка…

– «Лучше знание, нежели отборное золото. Потому что мудрость лучше жемчуга, и ничто из желаемого не сравнится с нею. Я, премудрость, обитаю с разумом и ищу рассудительного знания». Притчи, глава восьмая. Господь ненавидит злой путь и коварные уста, потому я не вижу ничего греховного, чтобы скрыть труд свой от нечестивых мыслями и намерениями.

Фейьер позволил себе горькую усмешку.

– Я вижу, бенедектинцы вас хорошо учили в этой вашей школе Святого Арсения Великого. Но ошибка была в другом. Мне трудно оказалось шифровать одному. Я попросил его мне помочь… Кведжина.

Рианон вздрогнула. И тутже принялась хлопать себя по ноге, как бы стряхивая прилетевшую из камина и уколовшую искру. Вот оно! Тетрадь была зашифрована! Еще подтверждение того, что не мог похитить записи человек посторонний. Случайно увидевший тетрадь в руках мастера и соблазнившийся лёгкой возможностью обогатиться. И вот оно, объяснение письма. Не слышал никто разговора с Гарманом. Видимо, сразу выпытать у Кведжина шифр не получилось, преступникам понадобилось ещё время. А тут барон следователя и сообщи, что везёт его в поместье. Вот и пришлось спешно придумать и использовать заготовку с письмом. Запутать, выиграть хоть немного времени. Писал младший сын, а эконом подложил её в книгу – он постоянно шастает по дому по мелким хозяйственным надобностям. Даже если кто и заметит его в кабинете, потом не вспомнит. Как не вспомнит, скажем, про стол или кресло. Каждый день видят, примелькалось.

Как будто сквозь толстое одеяло до сознания донеслось продолжение исповеди старого мастера. Он всё продолжал и продолжал говорить, печально и неторопливо:

– Я сам дал ему в руки всё. Быть может, я сам этим навел его на мысль о краже… Потому я пусть невольный, но соучастник греха.

Рианон очень хотелось Фейбера оборвать, рявкнуть: никакой ошибки он не совершил. Скорее наоборот. Спас тетрадь и возможно ещё жизнь своего ученика. Приходилось играть свою роль дальше. Но едва закончится непогода, просеять главный остров мелким ситом. Кведжина не могли унести слишком далеко. Выпытывать у него можно лишь скрывшись ненадолго под видом хозяйственных дел. Длительное отсутствие стразу выглядит подозрительно.