Бельгийский лимонад

— Выходит, Егорушкин, вся задача твоя на фронте — умереть? А кто фашиста бить станет?

Он потупился, обессиленно повиснув всем телом на лыжных палках.

— Зря тебя Матвеем нарекли, — обозлился Костя, — Матвей — имя мужское, а ты просто Мотя, что в переводе на русский — Матрена...

С той ночи и увязалось за парнем — Матрена да Матрена. Случалось, и я, командир, спрашивал, забывшись: «А почему это Матрены не видно в строю? Или в наряде сегодня?..»

Из Ярославля бригаду перебазировали на Карельский участок фронта. До Беломорска мы доехали на поезде, а потом встали на лыжи и совершили стокилометровый бросок в глубину карельской тайги, за линию фронта.

Но это сказать просто — бросок, а когда сто километров шагами меряешь, пусть даже лыжными, получается не бросок — средневековая пытка. Не в костюмчике же спортивном, не в ботиночках: валенки на тебе, штаны ватные, телогрейка, полушубок, а на загорбке — пудовый вещмешок. Именно пудовый, хотя в нем как будто лишь самое-самое: запасной автоматный диск, пяток гранат-лимонок, трехдневный запас сухарей и консервов, банка сухого спирта для подогрева оных консервов, фляжка спирта для собственного подогрева, санитарный пакет, смена нательного белья, портянки, шерстяные носки и, как водится, туалетные принадлежности.

Ниже поясню, почему понадобилось столь подробно перечислять содержимое вещмешка, пока же дорасскажу про экипировку. Остается немного: маскировочный костюм из белой ткани, автомат на шее да брезентовая сумка с противогазом на поясе. Правда, там же, на поясе, еще финка в ножнах, но веса в ней — граммы и движений она не стесняет.

Значит, совершаем этот самый бросок — шагаем на лыжах через заснеженную тайгу. Около семидесяти километров уже отшагали, вот-вот оставим позади линию фронта. В голове длиннющей цепочки навьюченных лыжников — разведчики, которые заранее проложили маршрут, нашли для нас скрытый проход. По их данным, частей противника здесь нет.

И вдруг — выстрелы: автоматные очереди впереди и с флангов.

— Ложись!..

Полежали, пришли в себя, начали соображать, как отбить неожиданное нападение.

...Бой получился короткий, но жаркий. Жаркий не только в переносном, но и в прямом смысле слова. Особенно для нашей роты: нам выпало преследовать остатки вражеской засады. И мы, измотанные многокилометровым переходом, решили облегчить себе задачу хотя бы тем, что посбрасывали полушубки. Дескать, потом вернемся.

А только с возвращением не вышло: преследование увело далеко в чужой тыл, и ротный решил, что целесообразнее сразу двинуться в заранее оговоренный пункт сбора бригады, нежели тащиться обратно. Просто сил у людей не осталось. Да и кто мог поручиться, что возле полушубков не ждет новая засада?..

Когда стали устраиваться на дневку, обнаружилось: все лишились полушубков, а наш Матрена, помимо этого, еще и вещевого мешка. Оказалось, рассовал по карманам патроны и гранаты, а остальное бросил вместе с полушубком.

— Тяжел больно мешок-то, — бормотал незадачливый солдат, — вот я и...

Первый бой прошел, в общем, нормально. В том смысле, что не посеял паники, нас к такому готовили. Однако Матрена все же растерялся изрядно: стараясь быть полезным, суетился под пулями, стрелял, лишь бы стрелять, тратя попусту патроны. Но выговаривать неопытному солдату я не стал. Другое дело — промашка с вещевым мешком: такая расхлябанность заслуживала взбучки, пришлось поставить на вид.

Матрена и сам был удручен, стоял как вареный. А тут еще Костя Сизых прицепился:

— Нет, вы посмотрите на этого красавчика: патрончики распулял в небо — это ладно, хоть не в своих, так он еще додумался жратву бросить! Тяжело, видишь!

Костю можно было понять, ему досталось больше других: тащил, кроме всего, на лямке волокушу с минометом и боезапасом мин.

И тем не менее, когда разогрели на спирту консервы, именно Костя предложил:

— Айда, Матрена, перекуси, а то силы потеряешь — мне дороже: придется везти тебя на волокуше.

2

Задачи, поставленные перед бригадой в чужом тылу, были такие: разведать состав частей на данном участке, определить, какая сосредоточена здесь техника и какими резервами располагает противник, нарушать по возможности его коммуникации, а когда придет час наступления наших войск, поддержать ударом изнутри.

В соответствии с этими задачами и строилась наша жизнь за линией фронта. Мы часто меняли базы, а там, где задерживались подольше, почти не рыли землянок. В смерзшемся грунте это трудно. Обходились шалашами. Разгребали между деревьями снег и ставили шалаши. Из еловых веток. И пол в шалашах тоже застилали ветками. Кроме самого центра, где оставляли место под костры.

Чтобы не выдать себя дымом (вражеские самолеты-разведчики появлялись над лесом по нескольку раз в день), позволяли себе радость погреться у костров только в ночные часы.

Да и не костры это были — костерки, робкие, бескрылые; угнездившись вокруг них по шесть человек, кто на коленях, кто «по-турецки», тотчас погружались в зыбкое забытье.

Конечно, нам не удавалось поспать в обычном понимании этого слова: сторожко дремали, протянув к огню руки. Через руки шло тепло, растекалось по телу. Беда лишь, что, стоило дреме углубиться, контроль над руками ослабевал, они медленно, но верно опускались в костер.

Чтобы предупредить ожоги, в каждом шалаше выделялся дежурный. Пятеро дремали, а шестой поддерживал огонь и следил за руками товарищей — не позволял опускаться ниже безопасного уровня, легонько ударяя палкой.

Через руки шло тепло — а может, просто казалось? Только до спины, увы, не доходило. Время от времени приходилось вскакивать, разминаться, подсаживаться к огню спиной.

Надо ли говорить, с каким сожалением вспоминали мы этими зябкими ночами про наши полушубки. Еще хорошо, зима в Карелии выдалась в том году сравнительно мягкая, оставляла надежду, что удастся перебедовать в телогрейках.

Правда, у телогреек и ватных штанов выявилось одно коварное свойство, с которым довелось познакомиться едва ли не всем. Кому меньше, кому больше. Дело в том, что эта одежда боялась близости костра — точнее, искр из него. Упавшая на штаны или телогрейку искра начинала без промедления выедать вату. Тихо и незаметно. Без пламени и почти без дыма. Спохватишься, бывало, когда уже припекать станет, глянешь — выгорел такой кусок, что и не залатать. Поэтому на ночных дежурных лежала еще и обязанность стеречь от дальнобойных искр нашу спецуру.

Бивачная жизнь в шалашах, у костров не располагала, понятное дело, к особой аккуратности, к строгому соблюдению правил личной гигиены. Все же солдаты исхитрялись, растопив в котелках снег, каждое утро умыться, а время от времени и поскоблить бороды.

Как-то раз устроили аврал — перестирали нательное белье, портянки и даже успевшие загрязниться маскировочные куртки и брюки. Продолбили лед на озере и в прорубях перестирали.

Короче, мы не превратились в лесных отшельников, армия оставалась армией.