Белки в Центральном парке по понедельникам грустят
Шрифт:
— А как так получилось, что витрины «Харродса» не заняты? — недоверчиво спросила Гортензия. — Обычно ведь на них записываются за многие месяцы вперед…
— Это витрины на март — апрель, для молодых дизайнеров. Они предназначались для Хлои Пинкертон…
— …которая разбилась на машине вчера вечером, возвращаясь в свой загородный дом. Ну и правильно! Нечего быть снобкой и гнушаться жить в Лондоне! Я всегда считала ее неестественной, деланой. Не могла понять, как ей удалось пробиться… Ну, что ни делается, все к лучшему!
— Иногда, — потрясенно сказал Николас, — я спрашиваю
— Ты думаешь, я могу прямо сейчас поехать к ней? К мисс Фарланд?
— Но мы же еще не пообедали!
— Я поеду… А потом вернусь.
— Ни за что! Ты должна хотя бы пообедать со мной после того, как заставила столько ждать!
— О’кей! Но если я не успею, я больше с тобой никогда не буду разговаривать! Кстати, я уже не голодна и все мои мысли занимают витрины…
Николас тяжело вздохнул и развернул салфетку.
— А что ты делаешь на Рождество?
— Париж, мама, сестрица, Ширли, Гэри и обычная тягомотина! Мама запечет индейку, сожжет ее и в порыве сентиментальности расплачется, Зоэ наделает идиотских подарков в стиле французских скаутов, Ширли будет стараться спасти положение, а мы с Гэри будем смотреть друг на друга, как фарфоровые собачки…
— О! Красавчик Гэри Уорд тоже там будет…
— Уж как обычно…
— Знаешь, Шарлота Брэдсберри никак не может оправиться после их разрыва…
— Мне-то что…
— Она говорит, что все из-за тебя, и распространяет по Лондону всякие слухи.
— Так, глядишь, я и прославлюсь!
— Она говорит, что на первом же твоем дефиле она тебе покажет, где раки зимуют…
— Прекрасно! Пусть обо мне говорят плохо, чем вообще не говорят.
— В общем, она в печали…
— Мне абсолютно все равно. Сердечные раны Шарлотты меня нисколько не волнуют. Я думаю о двух витринах «Харродса». Двух огромных полотнах, на которых будет прописан мой талант. И за эти шесть недель мир поймет, на что я способна, весь мир услышит о Гортензии Кортес… Крибле-крабле-бумс, я стану модной, знаменитой и богатой, богатой! Контракты посыпятся один за другим! Надо найти хорошего адвоката. У тебя есть кто-нибудь на примете?
Она прервалась, на мгновение призадумалась, стала серьезной и сосредоточенной.
— Надо найти тему. Ты помнишь мой показ в колледже Святого Мартина?
— Sex is about to be slow…
— Было неплохо, правда?
— Великолепно. Но это было еще до кризиса…
— Да плевать на кризис! Люди забудут про кризис, когда посмотрят на мои витрины! Я покорю их сердца, вот увидишь!
— У тебя пока нет этой работы! Знаешь, сколько там претендентов…
— Я всех их сделаю. Обещаю тебе! Хоть бы мне пришлось работать день и ночь, ночь и день, валяться в ногах мисс Фарланд или подложить куда-нибудь бомбу, чтобы уничтожить их физически…
Она подозвала официанта и заказала свежевыжатый лимонный сок.
— Ты пьешь лимонный сок? — удивился Николас.
— Каждое утро, как встаю. Это полезно для кожи, для волос, для печени, к тому же профилактика от микробов и вирусов. А сегодня утром я забыла его выпить.
Она
оперлась подбородком о руку и повторила несколько раз:— Нужно найти грандиозную идею, нужно найти грандиозную идею…
— Да поскорее, — уточнил Николас.
— Они созданы для меня… Для Гортензии Кортес. И я получу эти проклятые витрины!
— Ни секунды не сомневаюсь, дорогая… Если уж женщина чего-то захочет…
В половине третьего Гортензия Кортес стояла в очереди на восьмом этаже дома на Бонд-стрит среди пятидесяти других кандидатов и кандидаток, которые недружелюбно разглядывали друг друга. Каждый стоял отдельно, гордо выпрямившись, и ревниво следил за действиями остальных. Из двери, за которой проходил отбор, вылетела девушка и провозгласила: «Хватит тут груши околачивать, расходись, меня уже взяли!» Некоторые посмотрели на нее обескураженно и покинули очередь. Гортензия не поверила ни единому слову.
Десятью минутами позже некто по имени Алистер Брен-стол, известный дизайнер, выпустивший коллекцию весьма оригинальных очков, вышел и объявил, что на всех не хватит времени и последних из прибывших принять не успеют. Костюм на нем был в черно-зеленую клетку, на носу красовались очки в форме жирафа.
Гортензия пожала плечами и не тронулась с места.
Потом ассистентка мисс Фарланд вышла и объявила, что примут еще только десять человек. Гортензия быстро посчитала: она была четырнадцатой.
Она тихо зарычала от ярости, прокляла громадный десерт, вторую чашку кофе и Николаса, посчитала еще раз. Несколько человек ушли. Она решила остаться.
Теперь она была одиннадцатой.
— Я сказала, что примут только десять человек, — повторила ассистентка, в упор глядя на Гортензию.
— А я решила, что не умею считать, — с широкой улыбкой ответила Гортензия.
— Дело ваше, — фыркнула ассистентка и повернулась к ней спиной.
Когда десятая кандидатка ушла с досье под мышкой, Гортензия постучалась в дверь кабинета мисс Фарланд.
Ей открыла ассистентка. Снисходительно улыбнулась.
— Мне нужно к мисс Фарланд.
— Я же вас предупредила, больше мы никого не примем.
— Мне нужно к мисс Фарланд.
Ассистентка пожала плечами: мол, настаивать бесполезно.
— Скажите ей, я работала с Карлом Лагерфельдом и у меня есть рекомендательное письмо, подписанное его рукой…
Ассистентка заколебалась. Впустила Гортензию и попросила подождать.
— Я посмотрю, что можно сделать.
Вскоре она вернулась и позвала Гортензию в кабинет.
Мисс Фарланд сидела перед длинным овальным стеклянным столом. Не женщина, а тень: бледная как смерть, кожа да кости, огромные темные очки, высокий пучок цвета воронова крыла, ярко-алый рот, огромные золотые серьги скрадывают щеки. Худая — аж прозрачная.
Она попросила ассистентку оставить их и протянула руку за письмом от Лагерфельда.
— Нет у меня никакого письма. И с Лагерфельдом я никогда не работала. Это блеф, — бестрепетно заявила Гортензия. — Я хочу эту работу, она создана для меня. Вы сами удивитесь, обещаю. У меня миллион идей. И потом, я неутомимая труженица и ничто меня не пугает.