Беллерофонт
Шрифт:
Слово «убежище» странно резануло слух Мирослава, но подумать о том, почему Алинин дядя употребил именно его для обозначения своего жилища, Стоянович не успел. В этот самый момент Артур резко обернулся и вдруг очень серьезно, и даже, как показалось Мирославу, менее дружелюбно обратился к нему:
– Ты считаешь ЭТО все блажью, Мирослав? – Артур сделал акцент на слове «это».
– Что ЭТО? – переспросил Мирослав, который прекрасно понял, о чем идет речь, однако, как всегда, хотел избежать философствования на тему вечных ценностей.
– Ты меня понял, я думаю. Просто не хочешь обострять, – неожиданно прямо продолжил Алинин дядя, – ты считаешь, что все это в наш век не имеет значения?
Выдержав долгий и пристальный взгляд Артура, лейтенант Стоянович
– Я так считал, Артур, раньше. Признаюсь, и до сих пор подобные мысли меня посещают. Но после того, как я познакомился с вашей племянницей, я многое переосмыслил. Не скрою, меня удивляет то, что вы держите дома бумажные книги и иконы, что вы разговариваете по-французски, что вы общаетесь с племянниками и не разрешили сделать редукцию эмбрионов, но, по крайней мере, теперь я понимаю, почему вы так поступили. Я понимаю мотивы, по которым вы так дорожите своими традициями, поддерживаете искусственно то, что почти всеми уже забыто, и учите своих родных уважать и хранить истинные ценности… Другой вопрос, вижу ли я в этом смысл… Простите, но я пытаюсь быть предельно откровенным, вы же этого от меня хотите?
Взгляд Артура снова стал дружелюбным и теплым, казалось, он только и ждал такого ответа. Артур подошел к Мирославу вплотную и сказал:
– Смысл очень большой, сынок! (Прости, если веду себя бесцеремонно, я догадываюсь, что такое панибратство может раздражать). Так вот смысл огромен! Пойми, что со времен Великого Потопа мало что изменилось. Белое всегда было белым, а черное – черным, и неважно, сколько трубочек мы к себе присоединяем каждое утро, чтобы просто встать с постели.
– Сейчас нет ничего белого, да и черного – нет. Все стало бесконечно серым, как этот смог над Землей, и так теперь будет всегда! – грустно сказал Стоянович и устало опустился на стул.
В ответ Артур рассмеялся:
– О, нет, Мирослав, ты ошибаешься, это не так! Многие хотят, чтобы мы так думали! Но важно то, что у тебя внутри, а не то, что снаружи! Ты сам волен расставлять приоритеты, ведь ты человек! Только ты сам решаешь, какой будет твоя жизнь, с точки зрения наличия или отсутствия в ней ценностей. Все эти внешние факторы не должны мешать нам чувствовать так, как люди чувствовали прежде. Мы не должны позволить исчезнуть из нашей жизни таким понятиям, как «любовь», «семья», «дружба», «радость». Наверное, поэтому мы и используем дома мёртвые языки, чтобы хоть как-то передавать эти слова из поколения в поколение.
– Убитые языки…Но что если этих поколений не будет? Ведь шансов, что кого-то из ваших племянников выберут для продолжения рода, очень мало. Вот у вас, например, нет детей!
– Именно! У меня нет биологических детей, но у меня много родных и близких мне людей, которых я считаю своей семьей! И эту семью выбрал я сам, понимаешь? Мне наплевать на то, что другие живут в одиночку, занимаясь только собой, я так не хочу! Мне важно дарить кому-то свою любовь, и, конечно, получать ее взамен. И пусть реалии таковы, что далеко не каждый получает шанс иметь биологических родственников. Настоящую семью объединяет вовсе не кровное родство, ее объединяет любовь, единство душ, взаимопонимание, общие ценности, готовность в любую минуту прийти на помощь, понимаешь? Если всего вышеперечисленного нет, то даже биологические родственники никогда не будут близки!
– Пожалуй, вы правы… – Мирослав удивленно смотрел на Артура.
Артур рассмеялся:
– Ну, конечно, я прав! Мне же, черт побери, 46 лет! Просто древний старец по нынешним меркам! Я много знаю про любовь, так как любил и люблю! Любовь – это великий дар и он способен творить чудеса! И ты это поймешь, поверь мне. Ведь и тебя в этот дом привело не что иное, как любовь…
Мирослав настолько поразился словам Артура, что даже вскочил на ноги. Он вдруг почувствовал, что сердце его бешено колотится, а щеки зарделись. Вытаращив глаза, он испуганно и даже немного возмущенно смотрел
на Артура, на что тот звонко и добродушно рассмеялся:– Да брось, сынок! Тут стесняться нечего, ты же вроде уже не школьник! Ну, пойдем ужинать, надо еще позвать Эрнеста.
Алинин дядя пошел по коридору, продолжая громко хохотать и что-то приговаривать в перерывах между раскатами хохота.
Потрясенный, Мирослав еще несколько минут стоял с открытым ртом один посреди библиотеки, беспомощно озираясь вокруг. Слова Артура, произнесенные во время этого короткого разговора, поразили его от начала до конца. Всего в нескольких предложениях Артур вдруг расставил все на свои места в мыслях Стояновича. Есть плохое и хорошее, добро и зло, и здесь не уместны никакие оправдания. Только человек решает, что для него важнее: пресловутые ценности или обстоятельства, склоняющие его покориться судьбе и об этих ценностях забыть. И с этой точки зрения, ничего за последние триста лет не изменилось, хотя с самого рождения Мирослава учили думать иначе. Вернее, его вообще никто никогда не учил об этом задумываться. Бездуховность его поколения была естественным и вполне закономерным результатом многолетнего искоренения всего духовного, под гнетом техногенных катастроф, природных катаклизмов, постоянно обостряющихся и усугубляющихся недугов.
Но больше всего Стояновича взбудоражила мысль о чувствах к Алине. Молодой человек присел на стул и вдруг подумал: «А вдруг он прав, черт возьми! А что если это все не ерунда, и ничто не мешает нам, как и прежде любить друг друга? Иметь семью? А что, если и я люблю ЕЕ? Люблю с самой первой минуты и даже не догадываюсь об этом? А этот беспардонный человек вдруг взял, да и отбросил всякие предрассудки одним махом! Мол, любовь-то есть, вот она, и ходить далеко не надо!».
В эту минуту дверь в библиотеку распахнулась и вошла Алина. Сердце Мирослава сжалось, и он почувствовал, что у него при виде нее в прямом смысле закружилась голова. Алина обеспокоено спросила:
– Что с тобой, ты такой бледный? – с этими словами девушка провела рукой по лбу Стояновича.
Лейтенант посмотрел на Алину, а потом вдруг взял ее руку, обтянутую в белую перчатку, и прижал ее к губам. Вопреки его ожиданиям, Алина не отдернула руку, а напротив, свободной рукой обняла голову Мирослава. Это продолжалось не более нескольких секунд, но Стояновичу показалось, что время остановилось. Он поднял глаза, и вдруг почувствовал, что еще немного, и он заплачет. Лейтенант нежно отстранил руки Алины и сказал:
– Все в порядке, здесь немного душно и я проголодался. Пойдем вниз, там, наверное, уже все готово.
– Готово, пойдем, мне нельзя долго находиться в библиотеке – сказала Алина и мягко потянула Мирослава за руку, помогая ему подняться.
Лейтенант Стоянович внимательно посмотрел на Алину, и молча пошел за ней в столовую.
Глава 8.
Когда Мирослав вслед за Алиной вошел в освещенную столовую, вся ее семья уже сидела за огромным столом. Во главе стола восседал дядя, он что-то рассказывал, а окружавшие его племянники весело смеялись над рассказом. В ту минуту, когда Стоянович вошел, Артур вскочил на ноги и громко представил лейтенанта:
– О! Вот и они! Ребята, это Мирослав, друг Алины, очень интересный молодой человек.
Сидящие за столом два парня и две девушки встали и по очереди протянули Стояновичу свои руки. Артур представил их всех по именам:
– Это Агнесс – самая старшая сестра Алины, а вот эта красотка – Александра, Алинина младшая сестра.
Мирослав улыбнулся и по очереди пожал девушкам их маленькие ладошки. Глядя на довольно похожих между собой сестер Алины, Стоянович подумал, что, скорее всего, Алина выглядит примерно так же. А впрочем, все современные Мирославу люди обладали сходными чертами: все имели смуглую кожу, черные волосы, темные глаза и в разной степени выраженные азиатские черты лица. Однако на одно отличие лейтенант сразу же обратил внимание: глаза Алины были гораздо светлее, чем у сестер, у которых они были темно-карие, как и у девяноста девяти процентов населения Земного шара.