Белое, черное, алое…

— Но его заявление содержит и сведения о вымогательстве. По этому составу ведь решение не принято. Давайте прикинемся шлангом, Владимир Иванович, потянем время, а? По заявлению о преступлении в десятидневный срок решение принято?

Принято. А в ходе расследования дела о вымогательстве…

— Подследственного, как вы знаете, органам милиции, — перебил меня шеф.

— Которое прокурор, в соответствии с законом, может в любой момент изъять из производства милиции и принять к своему производству, — возразила я. — Так вот, в ходе расследования дела о вымогательстве мы следственным путем проверим и доводы заявителя о незаконном обыске. По крайней мере, можно будет спокойно все это проверить, не пороть горячку.

— А сопроводительную из городской прокуратуры к «материалу о незаконных действиях следователя Денщикова» сожжем и по ветру развеем?

— Владимир Иванович, но ведь сопроводительная — не процессуальный документ, а технический, в ней можно написать все что угодно. Процессуальным документом будет постановление о возбуждении уголовного дела, в котором можно написать «в отношении такого-то», а можно употребить выражение «по факту». «По факту вымогательства», и все тут. Давайте употребим именно такое выражение, а?

— Что вы казуистикой занимаетесь? — рассердился шеф. Верный признак того, что он готов согласиться.

— Владимир Иванович, — чуть-чуть дожала я, — ну что мы поедем докладывать прокурору города сырой материал? Только засветимся раньше времени. А как потом выходить из положения? Не наша вина, что в данном случае нам установленного законом срока не хватило. Объем работы огромный, и пахать эту целину надо следственным путем. Там требуется проведение следственных действий. Так чего горячку пороть? — убеждала я шефа. — Давайте казуистикой воспользуемся во благо себе. Все спокойно сделаем; в конце концов, из дела о вымогательстве можно выделить материалы про незаконный обыск. Зато все сделаем красиво, будет и доложить не стыдно. А?

— А, делайте что хотите, — махнул рукой прокурор, но уже не сердясь, а улыбаясь.

— Есть! — Я повернулась на каблуках и направилась к двери быстрее-быстрее, пока начальник не передумал.

— Стоять! — раздалось сзади.

Я замерла лицом к двери. Шеф грозно вопросил:

— Оружие получили?

— Ой, Владимир Иванович, может, ну его, а? — умильно залепетала я, повернувшись к нему. — Лишняя морока только. И мне, и вам. Вы же по ночам спать не будете: а вдруг у меня оружие похитят! А так вам куда спокойнее…

— Ладно, идите, — прервал меня шеф.

Я чуть не поскакала на одной ножке к дверям, но вовремя опомнилась и вышла как солидная дама.

В коридоре меня уже дожидался рубоповский водитель, тот самый, с которым мы ездили в Токсово за трупом. В морг, в морг, рога трубят!

По дороге мы обсудили прошедший день рождения Лени Кораблева, на котором разливанное море водки было употреблено в РУБОПе, а потом, по сведениям, полученным от водителя, Кораблев уехал в свое старое РУВД, там его тоже ждал накрытый стол. А после этого след его затерялся в неизвестности.

— А где он сейчас? — удивилась я.

— Сие науке неизвестно.

— Очень мило. А если он понадобится? Сейчас в морге выясним какие-нибудь леденящие душу подробности, надо будет поработать, а Кораблева с фонарями искать придется?

— Придется, — вздохнул рубоповский водитель.

В морге сотрудник Регионального управления по борьбе с организованной преступностью встретил меня таким взглядом, что, не будь у меня многолетней закалки и иммунитета к пучкам отрицательной энергии в мой адрес, на месте старшего следователя Швецовой осталась бы кучка пепла. Я его прекрасно понимала: с подачи какой-то фифы из прокуратуры столько времени сторожить бранзулетку на шее преступного авторитета, да еще не где-нибудь, а в морге…

Два отгула он себе заработал.

Про ювелира не было ни слуху ни духу, вдова тоже не объявлялась. Эксперт категорически отказался приступать к вскрытию, пока с шеи не будет снята эта, как он изящно выразился, «велосипедная цепь». Мне пришлось ныть и клянчить до тех пор, пока эксперт не вошел в секционную, здраво рассудив, что ему дешевле начать резать труп с цепью на шее, чем препираться со мной. Начал резать — и через считанные минуты, под мой рассказ о загадочных симптомах, предшествовавших смерти, о неясной этиологии заболевания, с которым наш объект был госпитализирован, сам увлекся настолько, что оторвать его от секционного стола было невозможно. Он пританцовывал на кафельном полу и демонстрировал мне наиболее, на его взгляд, показательные моменты.

— Вот смотри, — захлебывался он, — смотри: подкожные кровоизлияния, вот тут и тут. Классно! Ой, и лимфатические узлы на разрезе красные! Здорово! Ух ты, и селезенка дряблая! Обалдеть! Ну-ка, ну-ка, поскоблим! Видишь, — торжествующе обернулся он ко мне, суя мне под нос секционный нож.

Я отшатнулась, а он возбужденно продолжал:

— Ты посмотри, посмотри на соскоб.

Я преодолела отвращение и посмотрела, но ничего сверхъестественного не обнаружила. Правда, я и не представляла себе, как должен выглядеть традиционный соскоб с селезенки.

— Соскоб незначительный! — гордо заявил эксперт. — Так, а что там с костями? А костный мозг-то! — ахнул он, после того как я отняла от ушей руки, которыми пыталась заглушить звук распиливаемых костей. — А костный-то мозг! Ты глянь: выдавливается! Легко выдавливается в виде кровянистой жидкости!

— А как должно быть? — успела я вставить слово.

— Обычно у костного мозга кашицеобразная консистенция, а тут смотри, он легко вымывается из костных просветов.

— Так, все это хорошо, а что же все эти выдавливающиеся просветы означают?

— Какие просветы?! Костный мозг выдавливается!

— Хорошо, выдавливающийся костный мозг и дряблая селезенка? Что это значит?

— А хрен его знает! — по крайней мере честно ответил танатолог и чуть не по пояс залез во вскрытые полости. — Просто я такой совокупности морфологических признаков еще не встречал!

— Слушай, а почему у него ткани гиперемированы под крестом? — вспомнила я результаты наружного осмотра трупа. — Никто его в грудь не стукнул, часом?

— Нет, ушиба там нет. А ткани гиперемированы, наверное, потому, что крест натер. Смотри, какой тяжелый, как гантель.

Эксперт хихикнул. В углу секционной что-то глухо стукнуло. Мы обернулись и успели заметить, как рубоповский страж рухнул на пол, ударившись головой о кафельные плитки. Мы бросились оказывать ему первую помощь. Санитар поднес к его носу ватку, смоченную нашатырным спиртом, и оперативник открыл глаза, но, увидев прямо над своим лицом окровавленные резиновые перчатки склонившегося над ним эксперта, зажмурился, и уже никакой нашатырь не помогал, потому что пострадавший из последних сил пытался не дышать. Его можно было понять, я тоже ощущала: перчатки пахнут совсем не фиалками. Я отогнала эксперта назад, к трупу, а сама подняла и усадила оперативника на полу.