Белое, черное, алое…

— Обижаешь, начальник…

Я вытащила из сумки полиэтиленовую упаковку кривых игл с треугольным сечением для зашивания разрезов на трупах. Может, конечно, они и еще для чего-нибудь в медицине используются, я не знаю, но в морге ими шьют кожу на трупах после вскрытия, а мы в прокуратуре сшиваем ими уголовные дела; за счет их треугольного рельефа небольшие дела можно шить, даже не пользуясь шилом, эти иглы легко протыкают нетолстые стопки бумаги. Эксперты это знают и делятся с нами инструментами.

Пока Лешка работал, я набрала домашний номер Василия Кузьмича. С тем же успехом, что и несколько часов назад. Контральто Галины Павловны поведало мне, что он все еще в бане.

— Звоните позже, дорогая, — посоветовала она. — Лучше ближе к полуночи…

Ближе к полуночи я как раз закончила мытье посуды после ужина, имевшего место довольно поздно. Ребенок сегодня был у бабушки, поэтому мы с Лешкой, естественно, засиделись на работе, а в девять вечера меня умыкнул спутник жизни, выполнивший на текущий день план по оказанию населению стоматологической помощи.

Они с Лешкой поприветствовали друг друга, и Лешка попытался быстренько научить его подшивать уголовные дела. Но не на того напали, Александр эти гнусные инсинуации деликатно, но твердо отверг:

— Побойся Бога, я у себя на работе сверлю столько, что тебе и не снилось.

— Лешка, ну кто в здравом уме и твердой памяти откажется от твоих услуг?

Смотри, какая красота! Кристиан Диор — дитя в сравнении с твоими швейными способностями…

Я покрутила в руках том дела, ровнехонько сшитый через аккуратненькие дырочки, и полюбовалась изящным бантиком из суровых ниток, венчавшим шов на краю тома.

Саша приобнял меня за плечи, и мне сразу расхотелось сидеть тут, в кабинете. Я в который раз подивилась на свою проснувшуюся в Сашкиных умелых ручках сексуальность. Подумать только, а было время, когда я всерьез считала себя чуть ли не фригидной. По крайней мере, — бывший супруг употреблял по отношению ко мне выражения «рыба» и «бревно». Конечно, прелесть новизны может временно улучшить ситуацию, но если такой стабильный — а главное, длительный прогресс, — наверное, это любовь.

По дороге домой Сашка затащил меня в круглосуточный магазин и подбил на покупку пирожных.

— Ты какие пирожные больше всего любишь? — спросил он перед кассой.

— «Картошку» и «полено», — подумав, ответила я.

— Ты ведь городская девушка, ну и вкус у тебя, — хихикнул он, нежно на меня глядя, и я, конечно, сказала ему, что со вкусом у меня все в порядке.

В полночь Василий Кузьмич все еще не вернулся из бани, а звонить позже мне уже было неудобно, хотя Галина Павловна мне это предлагала.

Уютно, как в гнездышке, устроившись в сильных руках Сашки, я небрежно поинтересовалась, что это мне Горчаков такое говорил про некоторых стоматологов, мечтающих сменить специализацию на судебную медицину? Неужели, мол, бывают такие ненормальные?

— Бывают, — подтвердил Саша. — Этот человек я.

Я села в постели и уставилась на него.

— Ну ладно я, я уже конченая женщина. Мне уже деваться некуда. Но тебе-то зачем, несчастный, это надо?

— Чтобы в одной семье была всегда дежурная бригада, — ласково ответил Сашка, укладывая меня назад.

— Ах так! Хорошо же. Тогда говори мне давай, от чего человек помер?

И я добросовестно пересказала Сашке все, что слышала в четвертой больнице про таинственное заболевание Вертолета, и все, что видела при вскрытии. У Сашки в глазах блеснул огонек.

— Говоришь, костный мозг утратил кашицеобразную консистенцию и легко вымывался из костных просветов?

— Подожди, я сверюсь с картотекой. — Я спрыгнула с кровати и сбегала за записной книжкой, куда добросовестно занесла во время вскрытия все эти мудреные термины. — Да, все так, как ты сказал, — подтвердила я, разобравшись в собственных каракулях.

— И селезенка дряблая была, и соскоб незначительный на ноже? А лимфатические узлы на разрезе красные были?

— Были, — нашла я в своих записях упоминание и об этом.

— А при госпитализации жаловался на тошноту? Рвота была?

— Доктор мне сказал, что предполагали отравление.

— А костно-мозговую пункцию брали?

— Не успели, он помер за день до запланированной пункции.

— Ага…

Сашка задумался, и я со смешанным чувством осознала, что из него получится отличный судебный медик. Я имею в виду не квалификацию, а специфическую одержимость, присущую увлеченным следователям и экспертам, которые не мыслят своей жизни без момента истины.

— Слушай, а волосы у него не выпадали?

— Саш, он лысый, как коленка.

— Моя? — Сашка задумчиво стал разглядывать свое отнюдь не лысое колено, выставив его из-под одеяла.

— Моя! — Я высунула свою коленку.

— Отвлекаешь. — Он засунул мою коленку обратно под одеяло. — Ну, — сказал он после долгого раздумья, — я, пожалуй, соглашусь, что смерть могла наступить от пневмонии.

Я недоверчиво уставилась на него.

— А что касается характера заболевания, я бы в первую очередь предположил отравление. Солями тяжелых металлов. У вас же когда-то давно было дело об отравлении семьи солями таллия, соседка их траванула, подсыпав крысиного яду в отварную картошечку.

— А ты-то откуда об этом знаешь?

— Читал, — пожал плечами Сашка.

— Отравление солями тяжелых металлов? — задумалась я. — Но ведь их надо с чем-нибудь принять внутрь. Вертолет ведь жил не в коммунальной квартире.

Питался экологически чистыми продуктами. В йогурт или авокадо ведь крысиного яду не сыпанешь. Да и кто мог иметь доступ к его пище? Мне кажется, он дома и не питался, все в заведениях. На мой взгляд, это маловероятно.

— Хорошо, — покладисто согласился мой домашний эксперт. — Не хотите таллия, могу предложить радиационную травму.

— Радиационная травма? — Да.

— А где его могли облучить?

— Маша! А не помнишь, при вскрытии эксперт обращал внимание на подкожные и подслизистые кровоизлияния?