«Белое дело». Генерал Корнилов

Карьера Черемисова в немалой степени объяснялась тем, что он принадлежал к числу тех немногочисленных генералов, которые проявляли склонность сотрудничать с армейскими комитетами. Это обеспечивало Черемисову известную «благосклонность» как этих комитетов, так и местных Советов и самого ВЦИК. В правых кругах Черемисова считали «их человеком», более того, кое-кто даже подозревал генерала... в приверженности большевизму. В предоктябрьские дни Черемисов не проявил рвения в вопросе о выводе части Петроградского гарнизона на сйбй фронт. Но это отнюдь не было продиктовано его желанием «поддержать революцию»: человек умный и прозорливый, скорее он опасался революционизирующего воздействия столичного гарнизона.

Существует прочное мнение (основанное прежде всего на мемуарах самого Керенского), согласно которому Черемисов отменил распоряжение об отправке войск в Петроград еще до приезда Керенского в Псков. Имеются, однако, факты и документы, ставящие это утверждение под сомнение.

Конечно, к моменту приезда Керенского в Псков Черемисов, скорее всего, уже был настроен против, как он выражался, вмешательства в «петроградскую передрягу». Он знал, что в Петрограде нет войск, способных поддержать правительство, явно доживавшее последние часы. Он отдавал себе также полный отчет в том, что без санкции армейских комитетов, Военно-революционного комитета, образовавшегося в Пскове, и, наконец, ВЦИК организовать карательную экспедицию на Петроград будет практически невозможно, а большинство армейских комитетов высказывались против такой экспедиции. Пойти наперекор их желанию Черемисов не мог и не хотел. Да и Керенский, явившийся в Псков в совершенно разбитом, явно депрессивном состоянии, не только не вызывал у него никаких симпатий, но, напротив, усиливал антипатию, появившуюся, возможно, еще летом 1917 г. Можно предположить поэтому, что Черемисов, встретившись с Керенским, в изнеможении лежавшим па кушетке в квартире своего шурина генерал-квартирмейстера Северного фронта В. Барановского, убеждал главу правительства и Верховного главнокомандующего в невозможности направить в Петроград войска с его фронта. Скорее всего, его желание заключалось в том, чтобы как-то избавиться от непрошенного гостя и переправить его в Ставку, где, как он доказывал, можно попытаться сформировать новое правительство «хотя бы из случайных людей» и оттуда начинать борьбу против советского Петрограда.

Соглашался ли Керенский с Черемисовым? Если учесть его совершенно болезненное состояние, то нельзя исключить, что соглашался или, скорее, проявлял колебания. Во всяком случае, имеется собственноручная запись Черемисова: «Распоряжение об отмене движения войск на Петроград сделано с согласия Главковерха (т. е. Керенского.— Г. И.), который приехал в Псков не после отмены, а до нее». О том же он сообщил и генералу Н. Духонину в Могилев.

Человеком, который переломил упадническое настроение Керенского, скорее всего, был комиссар Севернргр фронта меньшевик В. Войтинский. Связавшись с ВЦИК, он в конце концов получил сообщение, что его меньшевистско-эсеровское руководство поддерживает отправку в Петроград войск с фронта, как это бьщо в июле. Это сообщение, по-видимому, вдохновило В. Войтинского. Явно в обход «нелояльного» Черемисова он предпринял лихорадочные усилия по розыску генерала, готового двинуть воинские части к столице. Таковым рказался П. Краснов, еще в конце августа назначенный Корниловым командиром 3-го конного корпуса взамен А. Крымова, которому предстояло возглавить Особую Петроградскую армию. Однако принять корпус Краснов смог уже после того, как корниловский мятеж провалился. Керенский, выразив политическое доверие корпусу, тем не менее рассредоточил его но всему Северному фронту.

Еще утром 25 октября Краснов, находившийся в г. Остров, получил приказ о движении 3-го корпуса к Петрограду, но поздним вечером того же дня из Пскова последовало распоряжение, отменяющее этот поход. Краснов решил лично выехать в Псков за разъяснением: у него еще свежо было воспоминание о судьбе своего предшественника А. Крымова, оказавшегося между жер-ровами разноречивых приказов Корнилова и Керенского. Черемисов, по воспоминаниям Краснова, рекомендовал ему «остаться в Острове и ничего не делать» — форма, сама по себе довольно странная для взаимоотношений военных, да еще в боевой обстановке.

Однако встреча с комиссаром Войтинским «перевернула» Краснова. Вдвоем пошли к Керенскому, который все еще в состоянии депрессии пребывал нд квартире

Барановского. Но, увидев Краснова, он ожил... Трудно сказать, кто кого убедил попытаться одним «коротким ударом» захватить Петроград: Керенский, Войтииский и Барановский Краснова или наоборот. Скорее всего, инициатива принадлежала этой тройке. Краснова убедили, что имеется полная возможность не только собрать все части корпуса воедино, но и усилить его другими пехотными и кавалерийскими частями. Но Краснов пока располагал лишь примерно 700 казаками. Расчет, однако, делался на быстрый подход подкреплений.

Ранним утром 26 октября «поход Керенского—Краснова» начался. Черемисов был поставлен перед совершившимся фактом. Когда утром того же дня Н. Духонин из Ставки запросил штаб Северного фронта о дальнейших намерениях «главкосева», начальник штаба генерал С. Лукирский ответил: «Он приказал снять посты революционного комитета и продолжать продвижение по железной дороге частей 3-го конного корпуса».

Дальнейшая судьба Черемисова опровергает подозрения в рассчитанной политике лишить Временное правительство поддержки в критическую минуту. Вскоре по приказу II. Крыленко, назначенного Советским правительством Верховным главнокомандующим, Черемисов был арестован. После того как его освободили, он эмигрировал и еще в 20-х годах проживал в Дании. Он написал воспоминания, в которых старался снять с себя многочисленные обвинения либо в «скрытом содействии большевикам», либо, напротив, в действиях «по директивам» неких конспирированных «монархических центров», считавших, что падение Керенского приведет наконец к разгрому революции и демократии. Но единственное, что, по-видимому, было присуще Черемисову в октябрьские дни,— это общее для многих генералов и офицеров нежелание спасать опостылевшее им Временное правительство. Не исключено, что при этом Черемисов видел себя в какой-то особой, «наполеоновской» роли. События давали некоторые основания для подобного рода прожектов. Во всяком случае, он готов был принять от Керенского пост Верховного главнокомандующего. Командующий Западным фронтом генерал П. Балуев даже просил Духонина «удержать главкосева в должных границах».

# % *

Днем 26 октября казачьи сотни Краснова и Керенского в эшелонах двинулись из Острова на Петроград. К вечеру они уже были в Луге, 27-го захватили Гатчину, г. 28-го — Царское Село. И хотя в отряде Краснова, как он впоследствии писал в своих мемуарах, все сильнее ощущались элементы «разложения», главным образом из-за отсутствия - подкреплений, над революционным Петроградом нависла серьезная угроза: только что образованный Совнарком еще не имел прочных средств обороны города, а практически все противостоящие ему силы к утру того же 27 числа объединились в так называемый «Комитет спасения родины и революции». Комитет установил связь оДщтчиной, где находился Керенский, и таким образом только что родившаяся Советская власть оказалась перед тяжелой перспективой согласованного удара своих противников как извне, так и изнутри.

В состав комитета вошли: президиум Предпарламента, представители городской думы (созданный ею «Комитет безопасности» и явился ядром «Комитета спасения»), ВЦИК 1-го созыва, Исполкома Совета крестьянских депутатов, ушедших со II съезда Советов фракций меньшевиков и эсеров, некоторых профсоюзов, ЦК партий эсеров, меньшевиков и народных социалистов. Были в комитете и четверо кадетов, но они вошли в него не как представители своего ЦК, а как члены городской думы. Поэтому «Комитет спасения родины и революции» претендовал на то, чтобы считаться органом объединенной «революционной демократии», противостоящим «узурпа-торам»-болыневикам. Он сразу постановил начать переговоры об организации «демократической власти», обеспечивающей «быструю ликвидацию большевистской авантюры». ВРК было предложено «немедленно сложить оружие».

Но если в отношении большевиков и Октябрьской революции комитет занял вполне определенную враждебную позицию, то этого никак нельзя сказать относительно его «конструктивной программы»: в многочисленных воззваниях и прокламациях комитета и организаций и групп, в него входивших, не чувствовалось стойкого желания бороться за восстановление только что свергнутого Временного правительства. Стремление отгородиться от этого правительства становилось, пожалуй, всеобщим. Речь скорее шла о создании некоего нового «демократического правительства» примерно на основе тех предложений, которые были сформулированы в резолюции Предпарламента еще вечером 24 октября.

Какова в этом правительстве будет роль лично Керенского, по-видимому, никто пока не думал. Известно было, что он во главе фронтовых частей идет к Петрограду. Посланный в Гатчину представитель комитета эсер Герштейн сообщил бравое заявление Краснова: «Завтра (т. е. 28 октября.— Г. И.) выступаю на Петроград. Буду идти, сбивая и упичтожая мятежников». По расчетам руководства «Комитета спасения», отсюда следовало, что войска Керенского—Краснова, скорее всего, вступят в город 80 октября. К этому времени военный штаб, сформировавшийся в «Комитете спасения», готовил антисоветский мятеж. Руководили им правый эсер А. Гоц, который привлек уже известного нам полковника Г. Полковникова, утром 25 октября устраненного с поста командующего Петроградским военным округом правительственным «диктатором» Кишкиным и его заместителем П. Пальчин-ским. Помощником Полковникова назначили эсера Кра-ковецкого. Краковецкий весной 1918 г. окажется в Сибири, где станет одним из руководителей борьбы с Советской властью. С ним мы еще встретимся...

Полковников расположил свой штаб в Инженерном эамке, где находилось Николаевское военное училище. 28 октября юнкерские училища получили приказ о боевой подготовке, в училища прибыли комиссары «Комитета спасения». События, однако, развернулись таким образом, что организаторам мятежа пришлось дать сигнал к выступлению ранее намеченного срока. В ночь на 29 октября красногвардейский патруль арестовал двух подозрительных лиц. У одного из них, оказавшегося членом «Комитета спасения» эсером А. Брудерером, были обнаружены документы, содержавшие сведения о подготовке юнкерского мятежа. Брудереру удалось бежать и предупредить военный штаб комитета о случившемся, о том, что его намерения и плапы известны Смольному. Тогда решено было выступать немедленно, не дожидаясь подхода войск Керенского—Краснова.