Белое на голубом
Шрифт:
– Спасибо вам, добрые люди, что не дали умереть последнему из морских драконов, живущему в этом море. За то я просил Создателя дать мне право наделить вас тем, что сам имею. Силой великой, колдовством добрым, мудростью, сердцем горячим, способностью видеть истинную суть вещей и помышления, талантом создавать прекрасное, властью царской. А любовь в вас и так есть.
Он велел им собрать чешуйки, что отвалились от его шкуры в тех местах, где были раны, и беречь их, как вечные символы, хранящие в себе его дары и силу. А сам навсегда ушел в море. И с тех пор никто его больше не видел.
Силевкс и Нириам простились
Морфос закончил рассказ, голубка молчала некоторое время, а потом мечтательно проговорила:
– Наверное, дракон был очень красивый...
– Да, красивый.
– Интересно, а как его звали?
– Его звали Астерион, - задумчиво проговорил древнейший, - Звездный. Потому что чешуя у него была со звездочками.
– Астерион, как красиво... А у него была своя Птица Счастья?
– Ха-ха-ха... Не знаю милая, я с тех пор дракона больше не видел.
Морфос не солгал, просто не стал говорить Евтихии, но кое-что о морском драконе по имени Астерион ему было известно.
Голубка вздохнула и покачала головкой:
– Честно говоря, я боялась, что те пятеро злодеев могут причинить Силевксу и Нириам вред. Думала, они будут мстить...
– Ты верно подумала, девочка. Они и мстили, и старались причинить вред, и даже убить пытались. Но ты же знаешь, что символы власти - это еще и охранные артефакты. Никто не причинит вред тому, кто ими владеет.
– Ах, да! Я же... Боже мой... Так неужели это все это правда, эта древняя легенда?
Морфос шевельнул бровями:
– Подумай сама.
А ведь действительно. Она сама подарила Алексиору древний артефакт, символ власти, да и на гербе у них белая звезда на голубом поле...
– Значит, тот, у кого есть эти символы власти - царь?
– Нет, милая, тот, кто имеет в душе дары, переданные драконом первым царям, и кого символы власти принимают.
– А как узнать, кого принимают?
– О, чешуйка дракона станет частью того, кого принимает.
– Значит, Алексиор достоин?!
– Ха-ха-ха, о чем бы мы не говорили, всегда разговор переходит на твоего любимого?
Евтихия смутилась.
– Да, твой любимый достоин. Но его даров недостаточно, ему нужна жена, обладающая тем, чего ему самому не хватает. Такая как ты.
– Как я... Но я же... птица...
– поникла голубка.
– Так ведь и он не царь, - хмыкнул древнейший дух земли и стал прощаться, - До завтра, милая.
– До завтра, - механически ответила Евтихия, слишком много она сегодня узнала, все это требовалось осмыслить.
Глава 38.
Оказывается, голубей в дивном беломраморном городе Версантиуме было ужасно много. Они всегда жили здесь, эти веселые бойкие птицы. Были неотъемлемой частью города, как голубые купола, как жасминовые сады, как белесые скалы вокруг гавани, как...
Были...
За один день по приказу государыни Онхельмы истребили почти всех голубей и во дворце, и в городе.
Совсем немного тех, что еще оставались и нашли спасение в скалах, решили добить на следующий день, потому что уже стемнело и люди валились с ног от усталости.Народ был поражен, однако народ безмолвствовал. Потому что царица делала это ради великой цели.
Жизнями птиц заплатить за здоровье государя.
Такой обычай, сказала царица, есть у нее на родине.
Все тушки голубей свозили на площадь перед дворцом, пред ясные очи государыни Онхельмы. А ночью заполыхали костры. Костры, на которых сожгли всех убитых птиц. Запах паленого мяса и перьев въедался всюду, не давая дышать, не давая забыться, не давая забыть.
Жертва.
Дым покрыл город, некоторым старожилам даже стало казаться, что от этого дыма беломраморные стены дворца почернели, и теперь уже никогда не будут такими как прежде, чистыми и белыми, как облака на фоне неба.
Не будет больше белого на голубом.
Безмолвствовал народ Версантиума. И затаился.
Испытывая суеверный ужас перед своей прекрасной золотоволосой и синеглазой юной царицей.
***
Видели все это и духи. Молча смотрел Сафор на то, как люди исполняют нелепую волю, продиктованную абсолютным злом.
– Это ведь только начало?
– спросил один из тех двоих, всегда сопровождавших старейшину темного, молодой растительный Иакус, - Завтра она может захотеть, и эти безмозглые вырубят и сожгут все сады... и рощи... и вообще... убьют тут все живое... А мы будем просто смотреть?
У молодого духа растений текли слезы. Сафор молчал. Как ни странно, его поддержал вечный бунтарь Нириель водный:
– Мы не просто смотрим. Поверь. Старейшина уже сделал все, чтобы у этой страны не перевелись наследники, достойные принять символы власти. Правда, чтобы бороться со злом нужно время. И еще...
– Довольно, водный, - Сафор наконец заговорил, - Ты и так сказал слишком много. Иакус прав, я заслужил эти упреки.
Потом он взглянул из-под бровей на все свое воинство и сказал, поднимая руку:
– Нириель пойдет к Морфосу, просить принять птиц в фиорды. Там она их не достанет. Иакус... ты вылечишь сады и рощи от ожогов, остальные очистят от копоти стены дворца. И дома. И скалы. И воздух! Чтобы все сверкало кругом... как раньше!
Пришла пора действовать.
***
Не странно ли, что у старейшины Сафора, Сафора, почти равного по возрасту самому Морфосу, в подчинении мальчишка водный? Юнец, мира толком не видавший. Странно, конечно. Напрашивается вопрос: море тут с незапамятных времен, и что же, духа водного так и не было?
Как же не было. Был тут водный до Нириеля. Древний Далион. Да только они с Сафором в свое время глупо поссорились. Просто...
Сафор стоял на том месте, где когда-то была хижина.
Теперь уже ничего не напоминает о том, что раньше тут звенел смех. Счастливый смех мужчины и женщины. Старейшина темный опустился на поросший травой край невысокого обрыва, глядя на море. Здесь жили Далион и Талия. Брови темного сошлись на переносице, он вспоминал.
Вспоминал девушку с длинными серебристыми волосами, похожими на лунный свет. Они влюбились в нее оба. Только этот пронырливый водный увел ее у него из-под носа. Сафор тогда обиделся смертельно. Ушел, порвал с водным навсегда. Думал, нет у него больше друга.