Беломорье

Пришлось назвать себя ненавистным прозвищем. Егорок в селении было четверо, а быть может, придет время просить у богача милостей…

— А что, ты и вправду от цыгана, что ли?

Ослепляя Егорку, ярко вспыхнул электрический фонарик.

— А верно, вроде цыгана, — залюбовался его лицом Александр Иванович, — красив парень! Из Сороки бежишь? Что делал?

Егорка рассказал про покупку,

— Ну, форси, форси… Поди, невесту побогаче подыскиваешь, а?

Не дожидаясь ответа, Александр Иванович дернул вожжами. Лошадь рванулась вперед и, свернув с тракта, понеслась по зимнику в Корелу.

Егорка завистливо поглядел вслед, удивляясь быстроте коня. Теперь мысли парня надолго занялись Александром Ивановичем, которого хозяева уважали за богатство, а начальство — за всем известную дружбу с самим губернатором. «Едет один, сам и за ямщика», — укоризненно покачал головой Егорка, вспомнив рассказ сверстника, пытавшегося наняться ямщиком к скупщику. Богач его не взял: «Моей лошади изо дня в день тебя возить, а мне еще деньги на это тратить? В каждом селении и без тебя запрягут и распрягут моего коня, а с дороги я не собьюсь, еще не ослеп».

Егорка не пробежал и трех верст, как позади него раздался скрип тяжелых саней.

— Здорово, Кузьма Степаныч, — поздоровался Егорка с Мошевым, соображая, под каким бы предлогом попасть к старику в сани.

Тот мотнул головой и проехал мимо него.

— Кузьма Степаныч! — выкрикнул вдруг Егорка. — Лександр Иваныч что мне сказал…

Мошев тотчас остановил сани, и Егорка уже без приглашения примостился на облучке. Они проехали версты две, пока Егорка пространно рассказывал о своей встрече со скупщиком.

— Слышал я про затею Лександра Иваныча, слышал, — чем-то недовольный, проговорил Мошев, — он ее затевает, значит, и прибыль ему будет. А вот нашему брату, рыбаку-хозяину, то ли холодно, то ли горячо — никак не разберешь! Смекаю, что в убыток, иначе чего бы скупщику так хлопотать?

Старик остановил лошадь. Егорка без слов понял — надо слезать.

— Матке скажи, что везу пряжу, завтра заходи за ниткой, и пусть она за вязание зараз примется. Плата прежняя.

Парень соскочил. «Вот жадюга, лошади жалеет, нет чтоб еще маленько подвезти! А за вязку норовит гроша лишнего не передать. Все на Федюшку копит. Поди-ка, и Настюшке знатное приданое припас?»

Егорке вспомнились взгляды девушки, пугливо отводимые от его лица, когда он настойчиво смотрел на нее. «Вот Марфушка Федотовска, хоть час какой на нее гляди, а лица не отвернет, ровно не парень, а баран какой на нее смотрит. А Настюшка — та не то… Она вспыхнет, потупится, она чувствует…»

Не заходя к себе, Егорка отправился в хоромы Федора Кузьмича Сатинина. Одинокий старик выстроил дом поодаль от односельчан и, несмотря на скупость, крышу покрыл самым дорогим железом. «Може, все селение погорит, а уж моя крыша ни в век не запалится», — повторялись в селе хвастливо сказанные им слова. Егорка в его доме никогда не бывал — в дом такого именитого земляка беднота без зова не входила — и сейчас с детским любопытством шел к богачу.

Войдя в сени, ярко освещенные фонарем, Егорка решил воспользоваться случаем и пробраться в верхний этаж, об убранстве которого среди бедноты ходили сказочные слухи. Но едва он шагнул по лестнице, любуясь ярко-голубой краской, которой была окрашена обтягивающая стены парусина, как откуда-то выскочила работница Сатинина Феклуша.

— Куда это ты, лембой! Кто тя вверх кличет? — закричала она. Однако, узнав парня, сразу понизила голос: — Егорушко, — торопливо подалась она к нему, — родимый мой… ты к кому?

Сердитый окрик обидел Егорку и, поворачиваясь к девушке спиной, он сухо ответил, что Александр Иванович дал поручение к хозяину.

— Не велит хозяин народ наверх пускать, — виновато зашептала она, — постой гут-то…

Работница робко положила ему ка плечо руку, но парень сбросил ее. Вздыхая, девушка пошла звать хозяина.

Сатинин вниз не спустился, но и парня наверх не позвал. Он вышел на лестницу и задал Егорке всего три вопроса, и, отвечая на них, Егорка высказал все, что должен был передать.

— Ну, спаси тя хосподи за добрую весть… Феклушка! — визгливо крикнул старик, хотя она стояла тут же. — Проводи-ка Егорушку. Парень к нашим запорам не бог весть как привык.

Девушка шмыгнула за входную дверь и порывисто прижалась к Егорке, но тот грубо оттолкнул ее.

— За зря топчешься, — проговорил Егорка и, чтобы пояснить, что прежних отношений с ней не возобновит, добавил обидное для чести девушки слово.

Точно спасаясь от удара, Феклуша метнулась за дверь.

— Спасибо, что хоть концы валенок своих показал, — бормотал Егорка, торопливо шагая по улице, — а приедет Лександр Иваныч (припомнил парень один из приездов скупщика) — старче сам на крыльцо, ровно мальчишка, выскочит. Знать, богаче тот старика.

Свернув с тракта, Егорка через узенький переулок вышел на улицу, по обеим сторонам которой тянулись избы поплоше. Свою лачугу парень увидел издали. Одна стенка прогнила сильнее других, изба привалилась набок, и навес крыши высовывался вперед, словно выглядывая из ряда других построек.

Хотя света в окнах не было, Егорка знал, что мать дома. Спасаясь от холода, проникавшего через щели прогнивших стен, она с наступлением темноты забиралась на теплую печь и до утра оставалась там. Передав матери наказ Мошева, Егорка зажег коптилку — трехлинейную лампу, на которой ради экономии керосина не было стекла, — и стал торопливо надевать обновку. От его движений огонек коптилки дрожал, и тень Егорки — громадная и нелепая — дико металась по стенам тесной избы.

— Да глянь же ты! — досадливо крикнул он, едва справляясь с дрожью в пальцах. — Видала ли ты когда такой наряд?!

Даже при тусклом свете чадящей коптилки золотом заблестели яркие изгибы атласного якоря, пришитого на груди синей фуфайки. Дарья опустила выцветшие глаза. В доме уже неделю не было свежего хлеба, они жили на куски, собираемые ею Христа ради у соседей, а у сына вдруг откуда-то нашлись деньги на такую обнову из тончайшей шерсти. Не смея попрекнуть Егорку, мать осторожно сказала:

— Опять парни раздерут твой наряд.

— Руки коротки, — лихо тряхнул головой Егорка и, не стесняясь матери, выругался. — Опричь Ваньки Федотовска разве у кого такая есть? У-ух же и озлятся хозяйски ребята, на меня глядючи… Теперь девки глаз с меня не спустят!

Старуха только вздохнула — Егорке ли тягаться с хозяйскими сынками? Пока мать бережно складывала свитер, Егорка повалился на тряпье, прикрывавшее кровать, и тотчас уснул. Дарья распустила на спящем ремень, стащила валенки и заботливо прикрыла его стареньким одеялом.