Беломорье

Не хватило у Егорки терпения дождаться святок, и уже на следующий день, отправляясь на вечору, парень надел обнову.

«Знай Цыгана, — торжествовал он, пробираясь сквозь метель к избе, куда собиралась молодежь, — и мы форсим не хуже Ваньки Федотовска!»

Едва Егорка, распахнув шире куртку, вошел в избу, как золотистый якорь на синем фоне шерстяного свитера был сразу замечен всеми. Многоголосый шум затих, и кто-то не удержался от выкрика:

— Цыган-то! Н-ну и Цыга-ан… Во, ребята, форсун!

Молодой Федотов даже побагровел от досады, увидев на

Егорке свитер, похожий на его собственный, носимый им лишь по большим праздникам.

Чтобы покрасоваться на виду, Егорка нарочно задержался около входа и стал расспрашивать восхищенно глядевшего на него подростка, о чем ему пишет отец из Питера.

И без того огневые глаза Егорки блестели. От волнения лицо его побледнело, губы сузились, и до того красив был Цыган, что Верунька, с которой он не разговаривал после катания, так и подалась к нему. Подруга негодующе зашептала ей что-то на ухо. Девушка потупилась, ревниво поглядывая на соседок, которые даже рты приоткрыли, любуясь парнем.

— Эй, Цыган! — крикнул Федотов, подмигивая друзьям. — Батя опять хочет наймовать тебя в лес… Только заранее говорю тебе, какой ты есть рибушник [1] , таким и оденься. А то старик сослепу подумает — не мой ли ты наряд подгреб?

Выкрик был глуп, но федотовские приятели угодливо захохотали. Егорка понял, что хозяйские сынки будут раззадоривать на драку, чтобы опять, как это было недавно, разодрать его наряд в клочья. Злобно раздувая ноздри, Егорка отошел подальше от них в толпу бедняцких парней. «Понадежнее, — думал он, косясь на перешептывающуюся пятерку богачей, — на плохой конец, свои помогут». Войдя в круг небогатых сверстников, Егорка заметил, что они хмурятся, глядя на его обнову.

1

Рибушник — одетый в лохмотья («рибуши»).

— Не понять тебя, Егорка, — высказывая общую мысль, заговорил Федюнька Матросов. — Сам ты из покрутчины [2] не вылазишь, дома у тебя корки никогда не сыщешь, а форсишь, ровно ты родной брат Федотовым…

Егорка понял, что сейчас все парни на него злы. Он промолчал и только упрямо тряхнул лежавшей на лбу курчавой прядью.

— Где капиталы-то берешь? — выкрикнул вдруг на всю избу одногодок Егорки Поморов, судорожно подергивая головой. — Быдто я не бьюсь? Бьюсь в покрутчине, а и на сатиновую рубаху не сколочу целкового, так век свой в ситцевой щеголяю… Из каких же ты капиталов разоделся? — Его лицо искривилось от обиды. — Князь ли ты какой аль купец богатеющий? Откель деньги сколачиваешь?

2

Покрутчина — организуемая богатым хозяином артель из поморов, не имеющих своих рыболовных снастей. После промысла покрутчики делили улов но числу участников артели, хозяин же снасти получал до пяти паев.

На этот выкрик из угла, где толпились богачи, ответил Санька Ружников. Не удавалось ему подружиться с Верунькой, и в досаде решил он отомстить своему сопернику. Подбирая слова пообиднее, он неторопливо заговорил про мать Цыгана. Все знали, что в молодости она бродила по становищам Мурмана, жила там стряпухой и неизвестно от кого родила Егорку. Косясь на смеющихся, Егорка торопливо вышел в темные сени — один не полезешь на всех с кулаками.

На улице сквозь завывание ветра было слышно, как долго не стихал в избе хохот парней. Раздался скрип полозьев, и мимо Егорки, словно вынырнув из тьмы, пронеслась рослая лошадь, запряженная в легонькие сани. Егорка даже в зимней мгле узнал Александра Ивановича. В другое время он непременно побежал бы к богачу, чтобы подтвердить, что его наказ выполнен. Но сейчас Цыгану было не до скупщика.

3

Рано утром Дарья вышла на улицу, чтобы узнать время. У соседей через окна был виден багровый зев печи, — значит, пора топить. Вскоре по стенам Дарьиной избы забродили отблески огня. Пока топилась печь, Дарья не зажигала коптилку, — все хоть капля-другая не выгорит. Она уселась на лавку против печи и при свете полыхающего пламени начала вязать сеть для Мошева.

Егорка спал, а старуха думала, у кого бы достать под работу картофеля, хотя бы мороженого, или выпросить денег. Соленая треска, обычная еда поморской бедноты, была ненавистна Егорке. «Не поморского корня сынок», — вздыхала всякий раз Дарья, когда сын морщил нос от запаха этой рыбы. И, косясь на спящего, старуха перебирала в памяти — кто из хозяев сердобольнее других?

За ночь изба так остыла, что стыки бревен в углах блестели серебристым налетом инея. Егорка беспокойно зашевелился. Дарья подошла к постели, чтобы накинуть свой полушубок на спящего. Голова Егорки сползла с засаленной подушки. Ласково глядя в лицо сына, старуха подсунула подушку ему под голову. Вновь вспомнилось ей, что на этой же кровати спал такой же кудрявый, с такими же черными бровями цыган-лудильщик, поселившийся на время работы в ее лачуге. Дарья и тогда вставала пораньше его, чтобы поскорее затопить печь и прогреть избенку.

Дарье было за пятьдесят, но только одну неделю из безрадостной своей жизни вспоминала она с умилением. Тогда на лавках избенки блестела красной и желтой медью утварь, принесенная цыганом для починки, на воронце под потолком; чернел противень с заготовленной в запас стряпней. Постоялец был старательным и весь день паял и приклепывал заплаты. Ей, измученной скитаниями по становищам, где, подавно установившемуся обычаю, лютовали над беззащитной стряпухой осатаневшие без семьи рыбаки, в те дни казалось, что и она дождалась счастья. У нее жил ласковый, беззаботно веселый и как будто полюбивший ее человек. Радостная и воспрянувшая духом, она тешила себя надеждой…

С грохотом откинулась входная дверь, и в избу вбежал белолицый, словно девушка, румяный подросток, Зосима Федотов, младший сын скупщика:

— Батя велит Егорке пополудни к нему быть… В лес пора езжать.

Дарья достала заскорузлое тряпье — заплата на заплате — и разбудила сына. Нехотя готовясь в путь, Егорка все же поторопился заглянуть к хозяину, чтобы пораньше других успеть выпросить под работу денег. На Егоркино счастье, Федотов оказался в этот день в добром настроении и дал ему пятерку.

Егорка побежал обратно. Медленно шевеля губами, мать беззубыми деснами жевала твердые волокна просоленной трески.

— На! — Сын бросил на колени старухи золотой кружок. — Хлеба досыта ешь, а то с одной трески сляжешь! — И он торопливо исчез за дверью.

Дарья встала, повернулась лицом к окну, выходящему на восток, и начала креститься, моля о здравии своего кормильца и прося удачи его благодетелю, выдавшему в забор [3] целый пятишник.

В кухне федотовского дома уже собрались те, кто из года в год нанимался к хозяину на заготовки. Пришел с сыном угрюмый великан Бобров. Как всегда, словно куда-то запаздывая, торопливо вбежал старый, но еще выносливый дед Фомичев, за свою юркость с детства прозванный «Наживкой». Говорливый старик привел с собой преждевременно отцветшую, всегда сонную сноху, муж которой, отслужив во флоте, так и не возвратился домой, а пристроился на Ижорском заводе и обзавелся новой семьей. Вошедшие чинно крестились на угол с образами и, стараясь не ступить на чистый половик, усаживались на лавку.

3

Забор — выдача рыбацкой бедноте продуктов в счет будущего улова. Один из приемов закабаления хозяевами малоимущих односельчан.

По обычаю, работников в этот день к хозяйскому столу не звали, и потому хозяева любили щегольнуть своим благосостоянием. Сидя у дверей, работники внимательно глядели в жующие рты обедающих хозяев. Завистливо посматривая на стол и глотая набегавшую слюну, Е! гор ка думал, что обед у Федотова сегодня обильнее обычного. «Дразнятся, окаянные, — отводя ненадолго взгляд от лиц обедающих, хмурился он. — Мне картохи мороженые за лакомство кажутся, а они за доход с меня жрут пироги белые с изюмом да компоты завозные!» И против воли Егорка опять смотрел на толстое лицо своего одногодка Ваньки. Тот лениво шевелил губами, всячески пытаясь показать, до чего вкусна еда, которую он жевал нарочито медленно. Торопливо есть считалось непристойным для богатого хозяина.