Белорусские поэты (XIX - начала XX века)

Смысл иносказания весьма прозрачен: автор выражает надежду, что торжество реакции — временное, что появятся новые поколения борцов за свободу. Он видит высокое назначение поэта в том, чтобы будить народ, гневной песней поднимать массы на борьбу против угнетения. Так, в первом же своем литературном выступлении Богданович заявил о верности традициям революционно-демократической поэзии. Об ориентации на эти традиции свидетельствуют и аллегория «Апокриф», и стихотворения поэта разных лет. Написанное в 1910 году стихотворение «Дождик в поле, и холод, и мгла…» развивает тему гражданского долга поэта:

…Сжала сердце мне песня ночная, Пусть же ветер опять запевает, Пусть поет средь родимой земли И разбудит в сердцах наших стыд, Чтоб на битву с неправдою шли Те, в ком совесть сегодня не спит. Долю черную ночь не укроет, Если выльется слово живое!

Говоря о связи Богдановича с революционно-демократическими силами белорусской литературы, следует заметить, что буржуазно-националистическая критика настойчиво зачисляла его по ведомству «чистой» поэзии. Как известно, редакция «Нашей нивы» была неоднородной по своему составу — на страницах единственной белорусской газеты выступали и писатели-демократы во главе с Купалой и Коласом, и писатели буржуазного националистического лагеря. Буржуазные публицисты «Нашей нивы» всячески пытались доказать, что белорусская литература — явление бесклассовое, что существует «единая» белорусская нация и «единое» движение «белорусского возрождения». Стремление представить развитие белорусской литературы в виде лишенного противоречий и борьбы единого потока приводило к насквозь фальшивым, заведомо неверным литературным оценкам. Довелось это почувствовать на себе и Богдановичу [37] .

37

В начале своего писательского пути поэт встретил со стороны некоторых сотрудников «Нашей нивы» откровенно враждебное отношение. Первые его стихотворения, присланные в редакцию в конце 1908 года, были напечатаны под псевдонимом «Максим Криница». Сделано это было без ведома автора и вызвало его неудовольствие. По свидетельству В. Ластовского, история с псевдонимом Богдановича не была случайностью: «…политика „верхней палаты“ <так Ластовский именует буржуазно-националистическую группу в редакции газеты> строго придерживалась линии нераскрытая имен своих сотрудников, чтобы монополия представительства движения была исключительно в ее руках» (Мае ўспаміны аб М. Багдановічу. — «Крывіч», 1926, № 1, стр. 63)

Стихотворения, посланные им в 1909 году в редакцию, не понравились писателям из буржуазно-националистической группы сотрудников газеты и были сданы в архив. Эти стихи были извлечены оттуда и напечатаны только благодаря Я. Купале, который сумел оценить незаурядный талант автора.

Впоследствии, когда Богданович стал поэтом, получившим признание, атаки на его творчество приняли иной характер. Так, автор статьи о сборнике стихотворений Богдановича «Венок», скрывший свое имя за инициалами «Г. Б.», попытался полностью зачеркнуть гражданскую лирику поэта. Симптоматично уже само название статьи — «Певец чистой красоты». Стихи Богдановича, утверждает критик, должны читать «только те, кто понимают музыку слова, чья душа видит красоту в чистой поэзии». Мимоходом коснувшись гражданских мотивов в произведениях поэта, автор высказывает мысль, ради которой и была написана статья: «Однако не общественные темы занимают главным образом поэта: он прежде всего ищет чистой красоты… Его душа, замкнутая в себе, живет в каком-то другом, особенном мире — в мире чистой красоты и подлинной поэзии, и только сквозь нее смотрит на нашу жизнь…» [38] .

38

«Наша ніва», 1914, № 8, стр. 2.

Однако творчество поэта никак не укладывалось в такую концепцию, да и сам Богданович отнюдь не склонен был ее поддерживать. Интересно вспомнить в этой связи о реакции Богдановича на статью «Нашей нивы». В 1924 году было впервые опубликовано [39] стихотворение Богдановича «Пану Антону Новине на память от автора»:

День добрый, пан! Вот вам простая надпись. Есть милая японская забава: Бросают в воду мелкие осколки Деревьев — и они становятся цветами. Всё это мне припомнилось невольно, Когда статью я Вашу о «Венке» Читал. И Вас благодарю я очень, И жму Вам руку. Ваш М. Богданович.

39

Сборник «Западная Беларусь». Вильна, 1924.

В примечании к публикации сообщалось, что эту дарственную надпись Богданович сделал на том экземпляре своего сборника, который послал Антону Новине, напечатавшему о «Венке» в 1914 году критическую статью в «Нашей ниве». Таким образом был раскрыт псевдоним «Г. Б.»: выяснилось, что автор статьи о сборнике Богдановича — Антон Луцкевич (Новина — его псевдоним), буржуазный националист, одна из главных фигур в редакции «Нашей нивы». В дарственной надписи, в которой Богданович выражает свою благодарность автору хвалебного отзыва о «Венке», в очень изящной форме высказано несогласие с основным тезисом статьи «Певец чистой красоты». Говоря об осколках дерева, превращаемых в цветы, и о том, что эта «японская забава» припомнилась ему, когда он читал статью о «Венке», Богданович ясно дает понять, что зачисление его в певцы «чистой» поэзии кажется ему произвольным «превращением».

Насколько решительно примкнул Богданович к демократическому лагерю белорусской литературы, выяснилось в ходе одной очень острой литературной полемики. В 1913 году в «Нашей ниве» была напечатана статья реакционного публициста Юрия Верещаки (псевдоним Власта Ластовского), одного из главных деятелей буржуазно-националистической группы в редакции «Нашей нивы». В статье, озаглавленной «Оплатите долг», шла речь о направлении белорусской поэзии. Начав с рассуждений о дивной красоте белорусской природы, автор обрушился на «белорусских поэтов, которые, вместо того чтобы восславить нашу действительно безмерно прекрасную природу, обесславили ее». В качестве примера Верещака, не называя имен писателей, приводит цитаты из стихотворений, посвященных нищей белорусской деревне, горькой доле белорусского мужика. Наряду с цитатами из стихотворений Купалы и Коласа, там приведена строка: «Край ты мой родны! Як выкляты богам…» Она принадлежит Богдановичу — ею начинается его стихотворение, опубликованное в 1909 году в «Нашей ниве»:

Край мой родимый! Как проклятый богом, Сколько ты вынес недоли! Тучи, болота… Над нивой убогой Ветер гуляет на воле… …Глянь, приглядися к забитому люду, Сердце от боли заплачет: Горькое, тяжкое горе повсюду,— Всюду одна неудача… …Горе повсюду панует. Словно широкое, бурное море, Край наш оно затопило… Братья! Развеем ли тяжкое горе?! Братья! Достанет ли силы?!

Стихотворение не случайно вызвало осуждение у идеолога буржуазного «возрождения» — поэт, рисуя горькую долю белорусского крестьянства, не остается на позиции стороннего наблюдателя. Он призывает одолеть горе народное, зовет к действию. Тематика таких произведений возмущает автора статьи. У него есть свои представления о причинах крестьянской нищеты: «…Янка или Опанас сидит полупьяный на печке, и хозяйство у него не спорится»; кроме того, это вообще не является предметом поэзии. Оплатите долг, обращается к белорусским поэтам Верещака, «…почему не выполняете своего посланничества, почему молчите, когда убивают в душах… красоту, почему не учите нас любить и понимать шум бора… задумчивость сумерек, ясность восходов?..» [40] .

40

«Наша ніва», 1913, № 26–27, стр. 2.

На этот вопрос ответил автору Янка Купала. Его гневная отповедь Верещаке появилась под названием «Почему плачет песня наша?». Поэт отчетливо выразил позицию белорусских писателей-демократов: «Когда в памятном 1905 году загуляла метель, когда у каждого человека в России пробудилась душа к новой жизни… то и у белоруса проснулось чувство своего „я“, появилась долго дремавшая думка, что и мы люди. Появились поэты, певцы своего забытого богом и людьми края и доли народной… эти поэты, всосав с молоком обездоленных и обневоленных матерей все горе жизни Беларуси демократической, — разве могли в первых своих словах воспеть только красоту своей Родины, не взглянув сначала на реальный быт ее сынов?!» [41]

41

Там же, № 30, стр. 1.

Противостоящие лагери размежевались, ясно высказали свои взгляды на характер и задачи белорусской литературы.

Разумеется, Богданович, в стихах которого звучали призывы к борьбе («Ринемся, братья, смелей…», «Наших дедов душили чащобы лесов…», «Срезаем мы ветки сухие…»), грозное предупреждение «сытым» («Из песен белорусского мужика»), не остался в стороне: он оказался втянутым в полемику и в качестве объекта ее и в качестве участника. На упреки Верещаки он ответил в 1913 году стихотворением, в котором поставлена та же тема, что и в статье Купалы:

Народ, Белорусский Народ! Ты — темный, слепой, словно крот. Повсюду тебя обижали, В ярме прожил ты столько лет, И душу твою обокрали, — В ней речи твоей даже нет. Разбуженный грозной бедой, Весь полный смертельной тоской, Ты крикнуть: «Спасите!» — не можешь, И должен «Спасибо!» кричать. Услышьте, кого я тревожу, Кто сердцу привык доверять!

Стихотворение не было напечатано в «Нашей ниве», хотя, скорее всего, и было послано туда автором. Но другой стихотворный отклик Богдановича, безусловно попавший в редакцию [42] ,тоже опубликован не был. Речь идет о стихотворном «Письме Ластовскому» [43] . Примечательно, что поэт счел нужным (и как раз после опубликования статьи «Оплатите долг») обратиться к Ластовскому со стихотворным посланием, трактующим вопросы художественного творчества. В спокойном тоне классической эпистолы рассуждая об образах Сальери и Моцарта, Богданович высказывает свои взгляды на искусство, внутренне противопоставляя их представлениям об интуитивном, стихийном характере творческого процесса. Автору статьи «Оплатите долг», отрицавшему право поэта на выражение гражданских чувств, призывавшему воспевать «задумчивость сумерек и ясность восходов», Богданович вежливо, но решительно отвечает тем, что берет под защиту творчество, освещенное мыслью художника, подсказанное стремлением все понять и осмыслить:

42

Сохранился автограф стихотворения в Отделе рукописей Центральной библиотеки Академии наук Литовской ССР (фонд VBF, дело 38–39), он попал туда из архива «Нашей нивы».

43

С Ластовским Богданович познакомился летом 1911 года, когда приезжал в Вильну, и в последующие годы переписывался. По свидетельству человека, хорошо знакомого с перепиской поэта, Ластовский в своих письмах к Богдановичу пытался охранить «его творчество от узких тенденций, от однообразных и тоскливых настроений… приохотить его к настойчивой и тонкой работе над художественной техникой…» (I. Замоцін. М. Багдановіч. Крытычна-біографічны нарыс. В кн.: М. Багдановіч. Творы, т. 2. Минск, 1928, стр. XLV). Творческий путь Богдановича показывает, что попытки предостеречь его от «узких тенденций», от влияния революционно-демократических идей были тщетными.