Белорусские поэты (XIX - начала XX века)

1

Знавал ли кто из вас Тараса, Что полесовщиком служил? На Путевище у Панаса Он возле самой бани жил. Что ж! Человек он был почтенный, Горелки даже в рот не брал. Недаром пан за нрав степенный Его пред всеми уважал. Он и у пани был в почете, И староста не обижал, Зато уж сам он на болоте С утра до ночи пропадал. Чуть свет — он за плечи двустволку, Топорик за пояс заткнет Да и уходит втихомолку: Лес караулит, пташек бьет. Ходил он много или мало — Не ведаю, но как-то раз Беда в лесу его застала… Вот что рассказывал Тарас:

2

На самого Кузьму-Демьяна Пошел я в пущу через мхи; В то утро я поднялся рано, Едва пропели петухи. Иду себе я понемногу И на пенек в лесу присел. А тут — лоп-лоп! Через дорогу — Глянь! — тетерев перелетел. Навел двустволку — щелк! — осечка. Щелк снова — то же! Надо ж ведь! Гляжу: за елью, недалечко, Как есть хоромина-медведь! Хоть не трусливый я детина, А тут затрясся, как осина, Зубами, как щенок, стучу. Гляжу — повалена лесина, И думаю: давай вскочу!

3

Скакнул — да мимо, поскользнулся И в яму — бух! — в единый мах. Летел, летел, аж задохнулся И стало зелено в глазах. Я много пролетел иль мало, Того и сам не понимал, Одно лишь помню: рассветало, Когда я на землю упал. Я встал с земли — чего уж хуже: Весь был в грязище, как свинья, И про себя дивился дюже: Где ж это очутился я? Поскреб рукою возле уха, Достал рожок, достал табак, И ноздри напихал тертухой, — С утра не нюхал как-никак! Придя в себя, гляжу я — сгинул Медведь, как будто не бывал. Ружье я за плечи закинул, А сам осматриваться стал.

4

Вот диво! Что за край прекрасный! Ну словно кто намалевал! Цветы пестреют: синий, красный — Как будто кто платок постлал. И пташки есть там — так уж сладко Поют, изрядней соловья. Помилуй боже, вот загадка! Куда же это прыгнул я? Стоял я долго и дивился И, рот разинувши, глядел, Как вдруг откуда-то явился — Пришел, а может, прилетел — Какой-то хлопчик, пухлый, томный И кучерявый, как баран, А за спиной его огромный Прицеплен лук был и колчан. «Куда, отколь дорога эта?» — Спросил я хлопчика тотчас. «Дорога эта с того света, Ведет же прямо на Парнас». Малец, сказав такое слово, На крыльях шибко полетел, Дорогу ж показать толково, Заторопившись, не хотел.

5

Тут я задумался немного: «Что это за Парнас такой?» И напрямик пошел дорогой, Запасшись толстою клюкой. Прошел верст девять той дорогой, Вдруг вижу я — гора стоит; Под той горой народу много, Как будто ярмарка кипит. Прошел поближе — что за лихо: Народ всё чистый, господа! Кто голову сломя, кто тихо, Все лезут на гору. Беда!  Как в синагоге, крик несется, Готов один другого съесть, Кто побойчей — вперед суется, Чтоб на гору всех раньше взлезть.

6

И все с собою тащат книжки, Аж пот с иных ручьями льет, Тот, рукописи взяв под мышки, Сильнее всех в толпе орет: «Полегче, братцы! Не душите Вы фельетон мой и „Пчелу“, А самого меня пустите И не держите за полу! Не то я прикажу газетам Облаять вас на целый свет, Как Гоголя запрошлым летом,— Ведь я ж редактор всех газет!» Смотрю и вижу: это сивый, Короткий, толстый, как кабан, Плюгавый, дюже некрасивый, Кричит, как ошалелый, пан. Мешок его, на плечи вздетый, Полным-полнёхонько набит, Он тащит книжки да газеты, — Как коробейник он на вид! Товарищ рядом с ним идет, Тащить он книжки помогает, А сам грамматику несет, Что в наших бурсах изучают.

7

Все что-то разом зашумели, Народ раздался в два конца, И, словно птицы, пролетели Четыре добрых молодца. Вид был у этих не таковский: Сам Пушкин, Лермонтов, Жуковский И Гоголь быстро мимо нас Прошли, как павы, на Парнас. Ну, словом, много тут народу Взлезть норовило на Парнас, Немало и панов и сброду, Как и на свете здесь у нас. Промеж людей и я толкался, Чтобы протискаться силком. Вот наконец-таки пробрался И лезу в гору прямиком.

8

Долез. Гляжу: двор с хатой новой — Обыкновенный панский двор. Кругом его забор еловый, Надежный, не пролезет вор! А на дворе том свиньи ходят, Бараны, козы бродят, спят. И боги, знать, хозяйство водят, Раз держат столько поросят. Мальцы парнасские швыряют, В орлянку дуясь, медяки, А если деньги проиграют, Так лупят просто на щелчки. Полез к богам я в дверь той хаты… И — охти мне! — ни дать ни взять, Толкутся боги, как солдаты В казарме, — и не сосчитать!

9

Тарасу черт-те что сдается. Он словно в кабаке сидит: Кто трубку курит, кто смеется, Кто песню про себя бурчит. Глядит: на лавочке тачают Швецы богиням башмачки, Богини у корыт — стирают Богам рубахи и портки. Сатурн, тот, лыки размочивши, Усердно лапти подплетал: Немало по свету бродивши, Лаптей он уйму истоптал. Старик Нептун развесил сети, Шесты готовит для острог; При нем его, как видно, дети — Дырявый чинят неводок.

10

Вот Марс дерется с Геркулесом, А Геркулес, что твой медведь, В утеху старому Зевесу Ловчится — как бы Марса взгреть. Зевес же, не слезая с печи, Кафтан под голову подмял И, грея старческие плечи, Всё что-то в бороде искал. У зеркала знай вертит задом И мажет маслом волоса Да нос белит себе помадой Венера — девица-краса. Амур, тот с девками балует, Да так, что просто смех берет: То он украдкой поцелует, То с головы платок сдерет, То вдруг на гуслях заиграет, То нимфам песню запоет, То глазом этак поморгает, Как будто он кого зовет.

11

Вот затряслася вся гора: Зевес на печке шевельнулся, Зевнул, и смачно потянулся, И гаркнул: «Есть давно пора!» Пригожая девчина Геба Горелки в чарки налила И, каравай пудовый хлеба Принесши, — бряк середь стола! Вот со всего собрались неба, Как тараканы возле хлеба, Уселись боги вкруг стола, И лакомые яства Геба Таскать из печи начала.

12