Белоснежка: Демон под кожей

Выехав за ворота, Милен снова надавила на газ, словно упрекая за его пренебрежение. Мотор приятно зарычал где-то у нее в груди, разливая по телу восторг. Машина чуть присела, вцепившись в дорогу: прекрасно отрабатывая повороты, глотая кочки и неровности. Ветер откидывал ее длинные волосы, накрывая лицо, словно теплой шелковой вуалью. Было темно, и только свет мелькавших вдоль дороги фонарей напоминал ей о скорости. Она летела вперед, навстречу свободе. Как когда-то в юности, пытаясь убежать от проблем и неприятностей.

В первый раз это произошло, когда ей было четырнадцать. Родители сообщили о том, что она едет в новую школу, да еще и в интернат. Отвратительный вкус предательства разливался внутри. Мила чувствовала ярость, ненависть, страх, клокотавшие внутри. Она выбежала на улицу, забежала в гараж и, взяв любимую машину отца, так же бешено и рвано выехала во двор. Он бежал за ней махая руками, требуя остановится, но она чувствовала эйфорию от того, что ослушалась. Она летела на бешеной скорости по дороге, так же, как сейчас, в окнах мелькали фонари, и тихий женский голос пел о любви. Все это слилось в ней в какой-то совершенно немыслимый восторг. Она не лукавила –машина всегда была для нее свободой. Правда, тогда ее свобода чуть не закончилась тюремным заключением. Ее засекла полиция и, собрав за собой несколько нарядов, она заставила их гоняться за ней по всему городу. Вот это была погоня! Конечно, они все же загнали ее в тупик, но она им показала. В участке ее посадили в клетку с проститутками. Она в первый раз увидела представительниц этой древней профессии так близко. От них разило дешёвым парфюмом, а на лицах была отвратительная несвежесть из-за обилия косметики. А еще они постоянно жевали жвачку, точно коровы, с открытым ртом, словно высказывали свое пренебрежение обществу. Ей так понравилась тогда их непосредственность, их вызов, их пренебрежение правилами.

Отец, конечно, внес залог и обо всем договорился. Буквально через час они ехали домой. В машине было тихо, не играло даже радио. Она всем телом ощущала его раздражение. Тем не менее, он молчал. Отъехав от участка на достаточное расстояние, он съехал на обочину и, заглушив мотор, строго посмотрел на нее. Ей захотелось так же, как этим шлюхам жевать с открытым ртом жвачку ему в лицо, что она, собственно, и сделала. Тогда он в первый и последний раз ударил ее. Она закрыла пылающую щеку своей прохладной ладонью и рассмеялась ему в лицо. Кажется, у нее тогда случилась истерика. Он обнимал ее, просил прощение, а она смеялась во все горло, царапаясь и толкаясь.

«Ненавижу, – орала она ему в лицо, – ненавижу вас всех».

И она ненавидела: за предательство, за то, что спустил на тормоза ее выходку, предпочитая договориться и все замять. Как всегда, как обычно… «мы не выносим сор из избы».

Воспоминания слегка отрезвили Милен и, сбавив газ, она свернула на обочину. Когда машина остановилась, она повернулась к сидящему рядом с ней пассажиру, словно забыв, что рядом с ней уже не отец.

– Вам понравилось? – выдавила она первую же глупость, что пришла в ее голову.

– Понравилось. Но можно мы поедем чуть медленнее. Не хочу испачкать салон остатками ужина.

– Хорошо, – чуть смутившись, ответила Мила.

Шины чуть слышно зашелестели по дороге, и уже через десять минут они в полном молчании въезжали в высокие кованые ворота. Все, о чем Милен могла сейчас думать, так это: как слинять к себе по-тихому. Видеть осуждение в его глазах сейчас, когда она окончательно взяла себя в руки, было невыносимо.

– Вас проводить? – уже не пытаясь замаскировать насмешку в голове спросил он Милу, которая рванула к выходу из гаража. И как бы ей ни хотелось воспользоваться его предложением, она коротко бросила: «Нет, спасибо». Понимая, что капитулирует.

– Спокойной ночи, – сказал он ей в спину, но дверь уже закрылась, и Мила не услышала его последнюю фразу.

Она наскоро разделась и, даже не умываясь, залезла под одеяло, пытаясь выбросить из головы все мысли о том, что это вообще такое было. И укрывшись с головой закрыла глаза: «Подумаю об этом завтра», – решила она.

V

Утром на Милен обрушилась вся неприглядность и смехотворность вечернего рандеву с мсье Бушеми. Она пыталась ругать себя за несдержанность, но это мало чем помогало от охватившего ее стыда. Благо, Поль счел ее замешательство переживаниями из-за их вчерашней размолвки и, уже окончательно успокоившись, старался поддержать подругу заверениями, что не злится, и даже завтраком в постель. За что Милен была ему очень благодарна, так как этот прекрасный душевный порыв давал ей время, чтобы успокоиться перед встречей с хозяином дома, которому вчера так беспардонно нагрубила. Сославшись на головную боль, она появилась за общим столом только к ужину, на котором узнала, что Жано уехал на очередную конференцию и вернется только завтра. Мила сразу почувствовала себя лучше и после ужина даже поболтала с Терезой, пока Поль ездил по каким-то делам в редакцию. Терезе не терпелось узнать все подробности их поездки, и Мила сполна потешила ее любопытство, конечно, обходя все острые моменты.

Следующий день прошел практически так же бездарно, как и предыдущий. Но это затишье давало Миле возможность окончательно прийти в себя. Что было всегда сложно после общения с матерью. Мила уже почти не нервничала перед ужином, решив для себя, что должна попросить у мсье Бушеми прощение за свою нелепую выходку. Но за ужином его не было, на вопрос Поля: «Где папа?» Тереза ответила, что он плохо себя чувствует. Милен слегка сникла, приняв эту информацию на свой счет, но отказываться от мысли извиниться не собиралась. Поэтому на следующий день с самого утра она навела справки о его местонахождении, и узнав, что Жано заболел, сделала по своему фирменному рецепту чай с медом и лимоном и направилась с небольшим подносом в его комнату.

– Можно?

Милен заглянула в приоткрытую дверь его спальни. Мистер Бушеми полусидел в подушках и читал, смешно напялив на кончик носа маленькие прямоугольные очки.

– Я болен, Тереза сказала? – неуверенно спросил он и, отложив книгу на прикроватную тумбочку, незаметно стянул с носа очки.

– Да, сказала. Я принесла вам чай с медом.

Она прошла в комнату и поставила поднос на тумбочку рядом с книгой.

– Надеюсь, я не помешала? Вы работали?

– Нет, просто пытаюсь убить скуку.

– Получается? – поинтересовалась Милен.

– Ну, худо-бедно… Если вы не торопитесь или, как Тереза, не боитесь подхватить что-нибудь смертельное, можете составить мне компанию, – предложил он.

– С удовольствием.

Милен тут же воспользовалась этой возможностью. Взявшись за спинку небольшого кресла, она придвинула его поближе к кровати больного и села.

– Что вы читали? – тут же спросила она, пытаясь побороть неловкость.

Мила вытянула шею, пыталась рассмотреть обложку книги.

– М-м-м, Бодлер, «Цветы зла».

– Читали? – поинтересовался он.

– «О, Боже! Дай мне сил глядеть без омерзенья на сердца моего и плоти наготу», – процитировала она по памяти.

– Прекрасно. Сейчас мало кто может похвастаться знанием Бодлера. Он, так же, как сердце, нынче не в моде, – улыбнулся он.

– Вечные истины всегда в моде. Просто сейчас все меньше людей хотят над ними задумываться.

– Как вы думаете, о чем он говорит? В том отрывке, что вы так блестяще процитировали.

– Думаю, речь идет о принятии себя. О том, что ни при каких обстоятельствах нельзя предавать самого себя.

Милен почувствовала неловкость за свой слишком серьезный тон. Но судя по тому, как он внимательно слушал, для него это была не просто вежливая беседа, его действительно интересовал ее ответ.

– Почему не выбор правильного пути?

– Что вы имеете ввиду под понятием правильный? Праведный? – Мила откинулась на спинку кресла, позволяя ему увлечь себя в рассуждения.

– Именно. Разве ни этого мы просим у Бога говоря: «Не введи нас во искушение»? Смиряя мысли, мы смиряем плоть. Разве не так?