Белоснежный лайнер в другую жизнь

– Значит, вино и бисквит предназначались ей?

– Говорю же, я не был уверен, что она дома одна. В конечном счете, даже если бы никого дома не оказалось, я бы поехал к себе: такое случалось много раз… Я же не мог всякий раз звонить и предупреждать о своем приходе. Я на машине, а потому перемещение в пространстве не является для меня проблемой. Понимаю, моя сентиментальность, пожалуй, сейчас никого не тронет, если я признаюсь в том, что мне доставляло удовольствие даже стоять под дверью квартиры, в которой живет женщина, которая была для меня всем на свете… Желая предупредить иронию, которая может просквозить в ваших вопросах, скажу сразу: я простоял перед дверью не слишком долго, всему есть мера. Но и уходить мне не хотелось. Бывало и такое, что я некоторое время поджидал под дверью в надежде, что вот-вот появится кто-то из домочадцев… Но в этот раз я просто нажал на ручку двери, желая проверить: а может, она открыта?.. Думаю, каждому из вас приходилось проделывать подобное: так, на всякий случай, а вдруг дома кто-то есть, в ванной, к примеру, кто-то плещется или стирает, и не слышит моего звонка… или просто забыли запереть дверь, хотя – это вряд ли… Во всяком случае, еще ни разу такого не было, чтобы дверь была открытой… А на этот раз дверь действительно оказалась открытой! Не хочу показаться излишне чувствительным, но, видимо, это действительно так… Я сразу почувствовал что-то неладное. У человека много чувств, помимо известных, существуют и другие, малоизученные. К примеру, передача мыслей на расстоянии. Или мы чувствуем что-то кожей, наша кожа, возможно, передает или принимает какую-то информацию. Возможно, и я принял информацию от Ирины, когда ей было совсем плохо, поэтому внезапно принял решение поехать к Бантышевым. Говорю же, шансов застать в квартире кого-то из них было ничтожно мало. Я же приехал к ним днем, а не вечером. Словом, квартира была открыта, я вошел и сразу понял (не знаю, повторюсь, каким чувством), что произошло что-то непоправимое. И еще этот запах… Я никогда прежде не чувствовал этот тяжелый, страшный запах! Не бывал, знаете ли, в моргах… А тут, не чувствуя своих ног, я двинулся прямо к его источнику… Вы извините, что я так подробно обо всем этом рассказываю… Но вы же сами хотели подробности.

Дальше рассказывать так же гладко он не смог. Замолчал. Рука его повисла в воздухе с рюмкой, в которой янтарно блеснул подсвеченный солнцем коньяк. Набрал в легкие воздуха и вдруг неожиданно икнул. Извинился.

– Я нашел ее в спальне, на кровати… Она, бедняжка… Словом, на нее невозможно было смотреть. И мухи, знаете ли… Я бросился открывать балконную дверь, словно это могло ей помочь… А потом было все как-то странно, словно я не двигался, а плавал, и все, что окружало меня, казалось мне стайкой раздутых, цветных рыбок. Мне было очень плохо. Я никак не мог понять, где я, что я и почему мне так грустно и невыразимо одиноко… Мысли возвращались к Ирине, и я откуда-то знал, что ей уже не больно, что она не страдает, бедняжка, что ей теперь все равно, изменяет ли ей Сергей с этой «испанкой» или нет… Я не знал, что с ней, думал – сердце. Вызвал «Скорую помощь»… Или нет, не «Скорую помощь», видимо, я понял, что врачам здесь делать нечего. Я позвонил ее участковому врачу, телефон нашел в телефонной книжке, на столике, в передней… Можете взглянуть, вы тоже без труда найдете этот номер… Это была женщина, довольно-таки молодая, и по тому, как она вела себя, я понял, что она хорошо знала эту семью, была знакома с Ириной, поэтому вопрос опознания отпадал сам собой…

– Вы не догадались вызвать милицию?

– Нет, а зачем?

– А если бы ее отравили?

– К счастью, нет.

– Вы не запомнили фамилию врача?

– Запомнил. Чеснокова Клара… А вот отчество запамятовал. Но она до сих пор в поликлинике работает.

– Она приехала, и что же дальше?

– Знаете, ее визит я помню смутно… Она только сказала мне, что Ирина была у нее на приеме за пару дней до этого, жаловалась на боли в боку, и докторша эта, Клара… вспомнил, Клара Александровна, осмотрела ее и предположила, что у нее увеличен этот… аппендицит… и предложила ей обследоваться и даже выписала направление на ультразвук… Но Ирина, по всей видимости, ничего не предприняла… Сказанное мною вы сможете без труда проверить в поликлинике или же взглянув на медицинскую карты Ирины… Думаю, она где-то у нее дома. Да вы у Сергея спросите. Во всяком случае, смерть ее была нелепой, нелепой и такой несвоевременной… Хотя… разве смерть когда-либо бывает своевременной?

Соловьев что-то писал в своем блокноте. Желтухин подумал, что через первую часть своего рассказа он уже перемахнул («Они все проверят, убедятся в том, что я не солгал, равно и как эта Чеснокова, здесь все чисто»), теперь же оставалось самое, пожалуй, сложное.

– Что было потом?

– Ее увезли. Чеснокова куда-то позвонила, приехали какие-то люди и отвезли мою Ирочку в морг.

Тут Желтухин вдруг почувствовал, как Пирс, этот англичанин, буквально пожирает его взглядом. Почему Соловьев не объяснил, кто это такой и почему он присутствует при беседе? Какое отношение он имеет к вопросу о смерти Бантышевой? И почему он, Желтухин, не задал этого вопроса с самого начала? Как-то не совсем естественно он себя ведет, словно в чем-то виноват. Но ведь он совершенно ни в чем не виноват!

– Потом? Что было потом? – Он услышал голос Пирса и очень удивился. Эк его проняло!

– Я понимаю, ваш визит ко мне чем-то обусловлен, ведь не просто же так вы приехали ко мне и задаете эти вопросы… И этот господин…

– Оливер Пирс, – напомнил Соловьев несколько нервно. – Я скажу вам, почему этот господин так заинтересовался смертью Бантышевой. Существует определенная вероятность того, что у Ирины Бантышевой за границей есть родственники, которым не безразлична судьба Кати, дочери Ирины… В частности, жена Оливера, по происхождению русская, утверждает, что она является сестрой Ирины Бантышевой…

– Родной? – Желтухин был потрясен.

– К сожалению, нам пока неизвестно, родная она сестра или двоюродная, потому что Рита, так зовут жену Оливера, каждый раз говорит все по-разному… То утверждает, что Ирина – ее родная сестра, то одной знакомой сказала, что двоюродная. Но она очень переживает за свою племянницу…

– Но Ирочка никогда не говорила мне, что у нее за границей есть родственники…

– Родственница. Одна, – произнес Пирс. – Моя жена говорит, что она как-то связана с семьей Бантышевых, но не может объявиться, потому что когда-то давно произошло нечто, что сделало их чужими… Мы, собственно, хотели бы от вас услышать, почему вы, узнав о смерти Ирины, сообщили об этом лишь Сергею, ее мужу, но не позвонили и не послали телеграмму ее матери? Ведь она жива, не так ли?

– Да, она жива, но адреса я ее не знал до тех пор, пока не заглянул в записную книжку Ирины… Ее мать проживает в Волгоградской области, в деревне… Она не старая еще женщина, Ирина мне рассказывала, что у нее большое хозяйство… Но они редко виделись. И кто вам сказал, что я не посылал ей телеграмму? Я послал, но она почему-то не приехала. Возможно, она не получила это известие или была больна… Знаете, я тогда находился в таком состоянии… Меня меньше всего интересовала ее мать.

– Вы не могли бы сообщить ее адрес?

– Конечно, я переписал его в свою записную книжку. На всякий случай. Видимо, как раз на такой вот случай… Но если вы не верите, то можете проверить на почте, там же сохраняются данные…

– Как вы думаете, если бы у Ирины была сестра, ее мать могла бы рассказать нам об этом?

– Конечно! Как же иначе?! Но мне все-таки думается, что здесь произошла какая-то ошибка… Если бы у Ирины была сестра, пусть даже и двоюродная, она бы хотя бы словом об этом обмолвилась.

– Они могли поссориться…

– Я не знаю, тут вы не по адресу… Об этом вам лучше всего спросить у Сергея, все-таки это он был ее мужем, а не я, потому он мог знать о ее родне значительно больше.

– Что было потом?

– После вскрытия я забрал тело и похоронил. Повторяю, я действовал как во сне.

– Вы могли бы вспомнить, кто был на похоронах?

– Мало кто был. Мать, я повторю, не приехала и даже не позвонила. Во всяком случае, пока я был в квартире Бантышевых, она не звонила. Сергей вот с Катей не успели. Были соседи, несколько человек…

– В том числе и нынешняя подруга Бантышева, Лиля, так?

– Да, Лилечка была. Она тоже была сама не своя. На нее смерть Ирины произвела большое впечатление, у нее даже видения какие-то начались…

– Какие видения?

– Вы с ней поговорите… Она сама вам все расскажет.

– Она рассказала, – сказал Пирс. – Сказала, что после смерти у Ирины сильно изменились пальцы и ногти на руках. Лица она не могла увидеть, оно было прикрыто… что вы можете сказать нам на это, Борис?

– Да ничего. Она маникюрша, у нее свой взгляд на… пальцы… заусеницы… Она и мне тоже сказала, что сделала Ирине маникюр незадолго до смерти, а у покойницы были совсем неухоженные руки… Словно она занималась черной работой.

– А что про туфли сказала?

– Про какие туфли?

– Розовые. Кто одевал покойницу? – спросил Соловьев.

– Люди из похоронной конторы, они и одевали.

– Одежду, понятное дело, вы дали.

– Конечно, кто же еще?

– И туфли подобрали тридцать третьего, редкого, размера… Лиля утверждает, что это были чужие туфли, Ирине принесла ей…

– Да слышал я эту историю! Будто бы Ирине эти туфли принесла какая-то знакомая женщина на продажу… А ей, в свою очередь, их кто-то откуда-то привез… Но при чем здесь я? Почему вы спрашиваете меня об этих туфлях? Неужели не понятно, что я взял первые попавшиеся мне на глаза туфли и отдал, чтобы их и обули… Мне и в голову не могло прийти, что туфли могут оказаться не впору! Не в поход же она в них собралась, извините меня за такой цинизм, но и у меня тоже есть чувства… Главное, что она была обута. Я сделал все, что от меня зависело в данной ситуации, организовал похороны, все устроил, и теперь же мне треплют нервы… Почему? За что? Почему бы вам не расспросить Сергея, как так могло оказаться, что они не успели на похороны? Пусть бы летели на воздушном шаре из Крыма, если были проблемы с билетами…