Белые искры снега
Шрифт:
– Какое же?
– удивилась я.
– Я хочу, чтобы твое образование было полным.
– Полным?
– удивленно спросила я крестную.
– Полным. Ты учишься на пятом курсе, и, когда закончишь его, получишь диплом специалиста, так?
– спросила она.
– Так, - подтвердила я. Не совсем ее понимая, но на всякий случай добавила.
– Красный диплом.
– Знаю. Но я хочу, чтобы ты была не просто специалистом, а кандидатом наук, - сказала Матильда и внимательно глянула на меня.
– Ты думаешь, что не сможешь сдать экзамены в аспирантуру?
– Да я вообще никогда не думала о том, чтобы учиться дальше, - честно сказала ей я.
– Я хотела просто пойти работать и все.
– Ты будешь учиться и работать. И я, естественно, буду помогать тебе. Думаю, Ирина была бы в восторге,
– Слово "уважаемым" она подчеркнула.
Она никогда не использовала имя мамы, чтобы манипулировать мною. Она вообще никогда не манипулировала мною, и тогда мне показалось, что Матильда, действительно, хочет мне лучшего. Я, если честно, была в некоторой растерянности, и ничего не отвечала крестной.
– Я подумаю, - сказала я негромко.
– Просто я хотела полностью заняться журналистикой, понять, смогу ли я...
– Быть как Инесса Дейберт, я знаю, - оборвала меня крестная.
– Знаю-знаю. Она, между прочим, кандидат экономических наук.
Я кивнула - а ведь, действительно, женщина, на которую я пыталась ровняться, тоже закончила аспирантуру и меня это немного вдохновило.
– Я подумаю, Матильда, - сказала я, почему-то вспомнив отца. Он-то кандидатом никаких наук не был. В их семье вообще не было людей науки.
Женщина, сегодня облаченная в белый, как снег за окном, деловой костюм, хмыкнула, словно поймав мои мысли.
– Ладно, девочка, мне пора. Иди первой. И не раздумывая, соглашайся. Ты ничего не теряешь. А я буду помогать тебе.
Я кивнула, попрощалась с ней, еще раз поблагодарив за подарок, и направилась привычным маршрутом к лифту. Оглянувшись, я увидела, как Матильда с кем-то разговаривает по телефону и курит и подумала, что при мне она не закурила ни разу.
В лифт, большой и зеркальный, с сенсорными кнопочками, отделанный натуральным деревом, я вошла вместе с двумя весьма представительными дядечками в черных костюмах и с дорогими галстуками на плотных шея, на которых в электрическом свете блестели запонки то ли из серебра, то ли из платины. В руках обоих были кожаные портфели - один такой портфель наверняка стоил больше, чем весь мой гардероб вместе взятый. Один из мужчин, совершенно седой, и с симпатичным лицом, сохранившим следы былой красоты, рассказывающий приятным тембром что-то о приближающемся падении цен на какие-то важнейшие акции, вскользь глянул на меня, стоявшую в сторонке и обеими руками державшую перед собой сумочку, и его брови - в отличие от волос темные, почти черные, чуть удивленно приподнялись. Договорив мудрёную фразу о котировках на акции, он, кивнул в знак извинения второму мужчине, вдруг обратился ко мне:
– Простите, девушка, но вы случайно не Реутова...
– Дальше он даже договорить не успел.
– Нет, - перебив его, что мне не свойственно, ответила я куда более резким тоном, чем того требовал элементарный этикет.
– Нет. У меня другая фамилия.
Брови мужчины, так хорошо разбирающегося в акциях, вновь поднялись, выражая удивление, и в ту же секунду опустились
– Тогда прошу прощения, - сказал он.
– Не хотел потревожить вас.
– И он вновь повернулся ко второму мужчине, который тоже на меня теперь смотрел - только не удивленно, а, скорее, озадаченно. Так смотрят на только что принесенный горький ристретто, выглядевший в своей чашке демократично просто, когда как заказывал у официанта сладкий гляссе с воздушными взбитыми сливками и мороженым,
– Анатолий Иванович, вы что, - удивленно и негромко сказал второй мужчина в темном деловом костюме, - вы разве не видели дочь Реутова? Как вы умудрились перепутать столь разных девушек?
– еще тише спросил он и, кажется, развеселился. Наверное, подумал, что его друган по-тихоньку стареет умом.
– Молчите уж, Валентин Яковлевич, - строго посмотрел на него тот, кто пристал ко мне с таким глупым вопросом.
– И не смущайте девушку.
Кажется, он хотел вновь обратиться ко мне то ли с вопросом, то ли с очередным извинением, как дверь открылась, и я тут же вышла из лифта, чувствуя, как мне в спину смотрят. Больше не буду ходить в такие места, где полным полно людей, у которых одна только машина стоит, как у нас вместе все квартиры
на лестничной клетке.Из этого огромного здания, гордо возвышающегося над всеми остальными и сверкающего своими холеными прямоугольными боками под декабрьским изумительно теплым солнцем, я вышла с двойственным чувством.
С одной стороны я была рада - рада тому, что вновь встретилась с крестной, которой, видимо, я хотя бы сколько-нибудь нужна. И ее материальная поддержка меня ой как выручает! Если честно, перед нашей первой встречей на третьем курсе я уже начала подозревать, что деньги тайно мне дает тот, кто по каким-то причинам стал моим вторым родителем. Может быть, одумался, понял некоторые простые вещи? То, что помогал мне не он, а Матильда, меня это и радовало и огорчало - смесь самых разных чувств, от любви до ненависти, как обычно, вилась роем у меня в душе.
А с другой стороны, из-за встречи с Матильдой я была в смятении - новоиспеченная крестная каким-то образом внесла в мою душу сумбур, затронув самые тайные струны моей души. Почему она хочет, чтобы я была кандидатом наук? Она так пытается помочь мне подвинуться в жизни? Я сама никогда не думала о том, чтобы продолжить образование, но и отказать ей я не могу. Это не просто. И я попытаюсь объяснить, почему.
Она знала мою маму, была ее подругой - не зря ведь та успела сделать ее моей крестной, прежде чем отправиться туда, где никогда не бывает холодно. Она видела ее, общалась с ней, дотрагивалась до нее, слышала ее смех и голос, знала привычки, но почему-то не стала всего рассказывать мне. Матильда была единственным человеком, кто связывал меня с жизнью моей мамы. Единственным человеком из моих родных, кто не говорил о ней плохо, или вернее, вообще говорил о ней, хоть и скупо, но рассказывая кое-что о детстве и юности. Я не могла просто так взять и отказать крестной. Да еще и эти дядьки в лифте.
Я села на одну из лавочек - от обилия эмоций у меня даже слегка закружилась голова, что, впрочем, со мной не редкость. Рот у меня почему-то пересох, и я тут же полезла за пластиковой бутылочкой минеральной воды в сумочку, которую я машинально продолжала сжимать так, словно она была моей веревкой, а я - падающим со скалы вниз, для которого веревка - последняя надежда на выживания. Сделав несколько больших глотков, я написала смс-сообщение выздоровевшей уже Алене, с которой обещала встретиться и прогуляться.
"Я свободна, когда встретимся?", - печатала я на телефоне. Он у меня был старый - раскладушка яркого синего цвета, кое-где пообтертая, и не раз бывавшая в воде, но выживающая вопреки всему. Экран в уголке был потрескавшимся, удобные кнопки поистерлись, кое-какие даже западали, поэтому приходилось давить на них с силой.
"Ой, Насть, я освобожусь только через час, у меня работа, подождешь?", - написала мне в ответ подруга.
"Подожду:) Ты крута работать после вчерашнего! Встретимся в "Венеции", - напечатала, допивая воду, я, имея в виду не город на побережье Адриатического моря, а известный во всем городе торгово-развлекательный комплекс неподалеку от бизнес-центра и Алениной работы - идеальный вариант для нас обеих.
"Заметано)))", - была в курсе произошедшего подруга.
"Встретимся - и я тебе кое-что расскажу", - сообщила ей я. Вставив в телефон наушники и включив музыку, встала со скамейки - ноги стали подмерзать. Декабрь, как-никак. Холодный месяц. Как мои светло-серые, без примеси голубого, глаза - это не я так по себя выдумала, это мне так Дан сказал однажды, у него душа поэта ведь, поэтому он всякую чушь и несет.
Слушая музыку - комическую оперу "Кавалер роз" Рихарда Штрауса, я направила свои стопы к "Венеции". Друзья часто говорят мне, что я слушаю старомодную и непопулярную музыку, но что поделать, если я люблю оперы? Нет, поп-мьюзик и рэп, и рок я тоже могу послушать, и даже техно, но оперные партии я люблю больше. Наверное, в этом виновата моя няня, которая заботилась обо мне все детство. Она была поклонницей оперы и оперных восхитительных голосов, и я, будучи совсем еще мелкой, постоянно слушала вместе с ней их выступления на музыкальном центре. Может быть, именно из-за няни я закончила музыкальную школу по классу фортепиано, но играю я, правда, весьма и весьма посредственно.