Белые клавиши

Наступила осень, любимая Ольгой золотая ее пора. За Олежкой до прихода Нади из школы присматривала Варвара, которая практически всегда находилась дома, работая машинисткой, она печатала тексты на пишущей машинке, стоящей у нее в комнате. Два последних класса Варя, разумеется, отучилась и закончила школу. Немало трудов для этого приложила Ольга, которая в каждом письме из Башкирии умоляла Варю осилить это большое дело. Для Вари Ольга всегда была образцом и кумиром, и, хоть и с трудом, она получила среднее образование.

Не прошло и месяца, как Иван проработал на заводе, как вдруг он огорошил Ольгу новым известием:

– Оленька, я тут думал-думал и надумал идти учиться дальше. Без высшего образования сейчас никак. Слышал, что фронтовиков берут в вузы охотно, не мучая сложными экзаменами. Вот я и подал документы в заочный Машиностроительный институт. Буду инженером: не хочу отставать от тебя! Оба будем дипломированными специалистами, а что? Как ты к этому относишься?

– Ну ты даешь, Ваня! Только сил стал набираться, еле откормила тебя, а ты уже дальше рвешься работать! Может, годик повременишь?

– Нет, я все решил уже. Буду заниматься по вечерам. Сессии всего 2 раза в год. Осилю! Не сомневайся!

– Я и не сомневаюсь! Раз решил, учись, пока молодой! Я постараюсь помочь, чем могу.

Ольга слегка занервничала за мужа: сколько сил еще отнимет учеба! Но в душе она понимала, что тот выбрал правильный путь.

Однажды вечером, когда было уже поздно, все поужинали и читали книги, а Иван учил Олега буквам, в дверь квартиры постучали. Это было очень странно. Майские никого не ждали так поздно. Может быть, к Варе пришли ухажеры? Но выглянувшая на стук из своей комнаты Варвара тихо проговорила:

– Я никого не жду. Дядя Ваня, поглядите в окно сначала.

Время на дворе было опасное, кругом шаталось много всякой шпаны, беспризорники шныряли по подвалам, воровали еду, выклянчивали деньги, разносили инфекции. Орудовали под Москвой и бандитские группировки. Ваня не раз предупреждал всех, чтобы вели себя осмотрительно. Воров и рецидивистов после войны расплодилось множество.

Иван выглянул в тёмное вечернее окно. Ничего не было видно из-за разросшихся ветвей деревьев. Только огромная белая луна освещала часть лестницы, ведущей к двери. Смутно различался силуэт какого-то мужчины.

– Не открывай! – со страхом в голосе зашептала Оля.

– Не бойтесь! Я все понимаю. Попытаюсь выяснить, кто это там.

За дверью был слышен топот шагов: тяжелый и глухой. Стучали в дверь несколько раз. Наконец стал различим голос за дверью.

– Иван, открой дверь, пожалуйста. Это Степан, мы с тобой вместе воевали. Не бойся, это я. Мне идти некуда.

Иван приложил ухо к самой двери, и наконец-то он четко расслышал слова говорящего человека. Он узнал голос Степы.

– Степа, ты? – закричал резко Иван. – Открываю!

Ольга со страхом смотрела на мужа, но тот дал знак, чтоб все успокоились.

– Свои, не бойтесь, – произнес тихо Ваня.

Иван осторожно открыл защелку на двери. В полутьме он с трудом узнал стоящего на пороге друга, с которым во время войны съел пуд соли.

– Степка, дорогой! – кинулся Иван к другу. – Живой, черт! Как я рад! – продолжал он с восторгом.

– Да вот видишь, живой! Только руку сильно «поцарапало». Степан показал на левую руку, ниже локтя был пустой рукав гимнастерки: рука была оторвана снарядом.

– Ох, какая жалость! Как же тебя угораздило? – участливо причитал Иван, обнимая и усаживая Степана на диван. Тот молча и тупо уставился в ночное окно.

– Ну, ничего, главное, голова цела и сердце стучит. Как ты нашел меня? Долго ехал? Почему идти некуда? – сыпал вопросами Ваня, с жалостью и любовью смотря на друга.

Тут в комнату вошли Ольга и дети. Степа встал, поклонился и дружелюбно познакомился с Олей и детьми. Мужчины вдвоем удалились во двор и долго о чем-то переговаривались.

Через какое-то время Иван вошел в комнату и вкрадчивым голосом, как бы извиняясь, спросил Олю:

– Оля, Степе негде жить. Его родители погибли во время блокады Ленинграда от голода. А дом их через какое-то время разбомбили. Власти обещают обеспечить жилплощадью, подыскать что-то подходящее. Но не раньше, чем через 2–3 месяца. Он очень ослаб за последнее время, слишком много горя и нервотрепки по поводу жилья пришлось пережить за это лето. К тому же он весь июнь и июль пролежал в госпитале, силы его и психика на пределе. Ему, конечно, нужен покой и какой-то уход. Я оставлял ему наш адрес на всякий случай. Он сначала даже не хотел брать его. Но вышло так, что кроме меня, ему и обратиться не к кому. Жалко его, хороший парень. Не повезло страшно. И полруки лишился, и старых родителей, и жилья в придачу. Неужели мы не поможем?

Ольга вся встрепенулась, стала обнимать Ивана, гладить по голове, по плечам. По лицу ее текли слезы, которые она не успевала вытирать.

– Да как же не помочь, Ванечка? – сквозь слезы еле шептала Оля. – Поможем, чем можем. Вижу, что Степан хороший человек, да и не в этом дело.

– Очень хороший, – отвечал Ваня. – Скромный интеллигент из Ленинграда, прежде работал в конструкторском бюро. Семья у него из потомственных питерских инженеров. Да и мы со Степой сразу же подружились, как встретились на сборах в Прибалтике.

– Он поживет у нас недельку-две, ладно? – продолжал Иван. – Пока я постараюсь ему какую-нибудь работенку временную подыскать, а может быть и жилье даже. Думаю, он сильно не стеснит нас.

– Да, да, – ответила спокойно Оля, – Вы со Степаном ложитесь в бабушкиной комнате. Не забудь только взять раскладушку. А Надю с Олегом я возьму к себе в комнату. Наговоритесь там вечерами со Степой вдоволь.

– В тесноте, да не в обиде, – тихо добавила она.

Так Степан поселился у Майских.

Через какое-то время Ване удалось пристроить друга у себя на заводе учетчиком. Хорошо, что правая рука у него была здоровая. С общежитием у Ивана пока не получилось, ночевал Степан у Майских дома. За прошедшую зиму Степан окреп, отвлёкся от ужасных потерь, подработал денег, разузнал все о новой квартире в Ленинграде, что ему обещали выделить.

Власти не подвели. Ему выделили три небольшие комнаты в хорошем доме, к счастью не забыв учесть, что старая его квартира была очень большая и хорошая. Степан поблагодарил друзей за приют, за все хорошее, что Майские сделали для него. За это время их семья стала для него словно родная. Через какое-то время Степан уехал к себе в Ленинград. Обещал часто писать, приглашал к себе, как обустроится.