Белые лодьи

Произвел Сангари над Буланом обряд обрезания, и стал каган теперь называться Сабриелем… А раввина он сделал своим советником. Тот тут же подсказал кагану перенести столицу еще дальше на север, чтобы легче держать под контролем Таврию и Киевскую Русь… Так в устье Волги возник город Итиль.

— А кстати, как еще далеко до него? — поинтересовался я.

Константин, скосив в сторону глаза, пошевелил губами, подсчитывая, и ответил:

— По-моему, еще день пути… Так вот, Леонтий. Хотя Булан и его приближенные приняли религию иудеев, но в его правление она не стала государственной. Только при кагане Обадии в 809 году она становится таковой. Современники писали о своем иша, так именовали тогда кагана: «Он (Обадия) был человек праведный и справедливый. Он выстроил дома собраний (синагоги) и дома ученых (школы) и собрал множество мудрецов израильских, дав им много серебра и золота. Он боялся Бога, любил закон и во всем слушался иудейских раввинов…» А после Обадия правили его потомки, названные еврейскими именами: его сын Езикиил, затем внук Манассия, потом Исаак, Моисей, Аарон, Менахем, Иосиф и вот — Завулон… Как мне известно, Завулон много раз менял веру: исповедовал талмуд, потом — ислам, сейчас снова поклоняется иудаизму. И теперь кажется, примеривается к христианству…

Город Итиль раскинулся по обе стороны Волги — он в основном состоит из жилищ, выстроенных из досок. Только дворец кагана к дома его приближенных сложены из камня, с башенками и колоннами. Они расположились в западной части, называемой Хазаран, восточную же часть на левом берегу — Сарашен — населяли ремесленный люд, купцы, огородники, садовники. Была и третья часть города — на острове, где находилась загородная резиденция.

Перед каждым строением был разбит сад или виноградник — деревья стояли сейчас голые, урожай собрали, и между ними прохаживались куры, утки и гуси. У палисадов, привязанные к ним веревками, ревели ишаки, а в стрехах крыш под ветром терся камыш.

Нас встретили и провели через всю западную часть, мимо синагог и большого базара, где хазары предлагали рабов и белужий клей. Торговали здесь и шкурками соболей, бобров и лисиц, мордовским медом, персидской посудой и оружием. И тут царила торговая десятина. Хазария скорее походила на таможенную заставу, на преступное сообщество сборщиков пошлин и алчных грабителей: с купца драли за все — и за въезд в страну, брали подорожную, и за место на рынке… Но торговые люди ехали, плыли, пешком шли в Хазарию, потому что даже при такой обираловке они не оставались внакладе.

Каган принял нас в своей загородной резиденции, устроив вначале богатый обед с вином и музыкой, исполняемой на персидском чанге, ситаре и нае [114] . Нас угощали севрюжными балыками, остальных карисом — блюдом из ягненка, хуламом — запеченной в сыре телятиной и разными яствами. Рядом с каганом на шелковой подушке сидел его первый советник Массорет бен-Неофалим, потомок Исаака Сангари в десятом колене, здесь присутствовал и хазарский богослов Зембрий.

Пышно расцвечивая свою речь, упомянув о птице Рух — птице души, Завулон поблагодарил василевса Михаила за бесценный подарок, заверил, что он в долгу не останется, и назначил состязание богословов через два дня, приняв после нас мусульманских факихов, что не могло не польстить нашему самолюбию.

114

Ситар — музыкальный струнный, как и чанг, инструмент; най — флейта.

Через два дня, собравшись там же, где давался обед, каган поднял чашу с набибом — финиковым вином, поприветствовал мудрецов и обратился к Константину, по левую руку от которого сидел Ктесий, по правую — я:

— Пьем во имя Бога, создавшего всю тварь!

Философ ответил, прежде чем выпить вино:

— Пью во имя Бога, единого Слова его, которым небеса утверждены, и животворящего Духа, которым содержится вся сила созданной твари…

Первыми в спор вступили и задали вопрос об Иисусе Христе иудеи, для которых особенно важен этот вопрос, уничтожающий их упование на Мессию:

— Скажи нам, христианский философ, каким это образом женщина может вместить в своем чреве Бога, на которого даже воззреть невозможно, не только что родить?

Философ указал рукой на кагана и Массорета бен-Неофалима и в свою очередь тоже спросил:

— Если бы кто сказал, что этот советник не может принять в своем доме кагана и угостить его, а последний раб может принять и угостить его, то как назвать первого — безумным или разумным?

Ответил Зембрий:

— Конечно, безумным, и даже очень.

— Какое из всех творений на земле самое достойное и почтенное? — снова спросил философ.

— Человек, — ответили иудеи. — Он высшее из всего видимого мира, потому что почтен разумной душой, созданный по образу Божию.

И Константин тогда дал достойный ответ:

— Следовательно, неразумны те, которые считают невозможным, чтобы Бог вместился в утробе человеческого естества, — Бог, который, как известно, помещался в купине Моисеевой. Неужели купина, вещь бездушная и бесчувственная, выше существа чувствующего и разумного?! Вмещался Бог и в буре, и в облаке, и в дыме, и в огне, когда являлся Иову, Моисею и Илии; что же удивительного, если он вместился в благороднейшее создание, в женщину, в ее утробу, к тому же девическую, чистую, непорочную…

Вот так Константин искусно день за днем отражал атаки богословов, как иудейских, так и мусульманских, а под конец и сам перешел в наступление. Особенно жарко он схватился с иудеем Зембрием, обвинив его в непомерной гордыне, когда тот все нееврейское человечество назвал рабочим скотом с человеческими лицами.

Каган сидел не шелохнувшись. И к нему обратился Константин:

— Великий царь, не знаю, указывали ли тебе советники на разницу между словами — нееврейское человечество и иудейское? Ведь можно быть иудеем, но не быть евреем…

Завулон как-то странно посмотрел на философа, будто что-то обдумывая, а в глазах Зембрия и других иудейских мудрецов и Массорета бен-Неофалима вспыхнула откровенная злоба.

— Гордыня эта, — продолжал далее Константин, — есть следствие измышления Соломона и других иудейских мудрецов еще за 929 лет до Рождества Христова о мировом завоевании для евреев вселенной.

И философ прочитал из Второзакония:

— «Не ешьте никакой мертвечины, иноземцу, который случится в жилищах твоих, отдай ее, он пусть ест ее, или продай ему; ибо ты народ святый у Господа Бога твоего…» «…Вы овладеваете народами, которые больше и сильнее вас, и всякое место, на которое ступит нога ваша, будет ваше».

Вот чем объясняется «Седьмой ключ Торы», или «тайна беззакония». Поэтому вы особо ненавидите святого апостола Павла, бывшего фарисея, который не мог не быть посвящен в тайну, ставшего потом верным и любимым учеником истинного Мессии — Иисуса Христа. А своих лжемессий вы не раз восторженно принимали и с отчаянием отвергали — Симона Волхва, Менандра, Февда, Вар-Кохбу, Юлиана, явившихся в Палестине, Моисея в Крите, Серена в Испании, Сирийца в Византии. Ибо не столь уж крепка ваша вера! — возвестил звонким голосом Константин. И уже спокойнее продолжал: — Наши богословы разгадали тайну — это так называемая цифра Семь — воплощение тайны. Цифра Семь есть для вас «число века и царство вашего Бога». Но наша Церковь бездумно не отвергла это число, ибо сам Бог явил верным ученикам Христа ее истинное знамение: например, книга судеб Божиих, виденная в Откровении святым апостолом Иоанном Богословом, запечатана семью печатями. Или откровение Божие явлено было семи Асийским церквам.

Но христианская вера смотрит еще дальше, и в нашей Церкви век будущий, под новым небом и на новой земле, где обитает правда, означается числом Восемь… Число Восемь есть День всеобщего воскресения и грядущего Страшного Суда Божия, который наступит с приходом на землю Иисуса Христа. Ему же подобает слава и держава, честь и поклонение со Безначальным Его Отцом и Пресвятым, Благим и Животворящим Духом, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь!

Как я торжествовал!

Но, к сожалению, не на все диспуты нас с Ктесием допускали. И подробности многих споров мы не знали. А к вечеру Константин так уставал, что я не смел его расспрашивать и оставлял в покое. Он говорил только одно: что диспут идет как надо, в нашу пользу.