Белые ночи
Шрифт:
— А где же Саша? — спросил Кауров.
Джигангир потупил взгляд.
— Что с Сашей? — еще тише переспросил Кауров, — Убит?
— Нет, хуже, — тихо, не поднимая головы, ответил Джигангир, — он у гитлеровцев.
— Как, Саша в плену?
— Что?! — грозно спросил Опанас. — А ты? Ты чего смотрел?! Бросил друга в беде?
Дело, начатое Густавом Ланге так успешно, вскоре позорно провалилось. Вооруженные немецкие солдаты средь бела дня проворонили русского пленного. Выскользнуть из рук самого Ланге — для этого нужна смелость! Трудно
— Всех под арест! Всех в штрафроту! — бесновался Ланге. Потом стал себя успокаивать: «Не все ли равно сколько пленных: один или два? В пещере все равно развяжет язык!»
И снова ярость охватила Ланге. Он стал поносить Роберта Иогансона самыми последними словами. Именно его он считал виновником всех бед.
Если бы боем на скале руководил сам Ланге, все было бы иначе. Идиот — этот Иогансон!
— А-а! Ты, стало быть, убил шестерых русских? Как бы не так! Убитые воскресли и взорвали мост. Постой-постой, я разоблачу твои проделки! Ты… — Ланге в бешенстве выкрикивал все известные ему ругательства.
Саша сам идти не мог. По приказу Ланге его волокли два рыжеволосых солдата. Однажды раздался лай собак и треск автоматов. Саша радостно вскинул голову. Затеплилась надежда на спасение. Но вскоре все стихло.
Добрались до озера, окруженного камышами, и остановились. Ланге куда-то скрылся в сопровождении двух солдат. Тишину нарушили выстрелы. Но гитлеровцы продолжали лежать спокойно и с хрустом жевать сухари.
Что случилось потом, Саша помнил очень смутно. С завязанными глазами его повезли на машине. Он не мог видеть ни высоких сосен по обеим сторонам дороги, ни опрокинутого в воду моста, ни покореженных вагонов. Качало немилосердно. Саша догадывался, что на дороге много выбоин.
Примерно через полчаса машина остановилась. Сашу втолкнули не то в землянку, не то в погреб, развязали глаза.
Оставшись в темноте, Саша долго не мог понять, где находится. Потом он разглядел сырой заплесневелый потолок и окно с железной решеткой. Свет в землянку едва проникал. Не найдя ничего, на что можно сесть, Саша опустился на сырой холодный пол и прислонился к стенке. Его пальцев коснулось что-то холодное и омерзительное. Жаба! Саша отдернул руку.
Он сидел в темноте и думал о своих боевых друзьях. Помнится, еще до рейда Аркадий за любовь к белым ночам причислил его к романтикам. Что ж, Аркадий, называй меня как хочешь, а белые ночи я действительно люблю!
Вспомнились родной город Ленинград, мать, сестренка, невеста Наташа, с нетерпением ждущая его с войны. И так приятно было думать об этом, что ему на миг показалось, что он на воле, среди друзей, даже раны как будто перестали ныть, а сырая землянка с противными жабами — лишь сон.
А в это время Густав Ланге получал сильнейшую трепку от начальника.
— Из-за вашего ротозейства великая германская армия лишилась единственного на данном участке моста. А русские солдаты не будут ждать, их наступление ожидается с часу на час!
Ланге, чтобы оправдаться, всю ответственность за неудачи взвалил на Роберта Иогансона.
— Если Иогансон правильно
проинформировал бы нас, ни один бы русский не ускользнул и мост продолжал бы стоять! Но в наших руках пленный…Конечно, о побеге второго русского Ланге благоразумно умолчал.
Начальник крикнул:
— Роберт Иогансон вел себя так, как не подобает немецкому офицеру. Он будет расстрелян! Я верю, господин Ланге, вы оправдаете наше доверие, — придя в себя, заключил начальник.
Ланге, ожидавший, что в самом лучшем случае ему не миновать штрафной роты, облегченно вздохнул.
Вернувшись в свою резиденцию и насвистывая бравурный марш, он прошел в рабочий кабинет. Возле двери навытяжку стоял денщик.
— Ганс, привести пленного. Шнель! — распорядился он, самодовольно потирая руки. Ганс кинулся исполнять приказание.
Запустив в волосы длинную пятерню, Ланге прошелся из угла в угол, затем опустился в плюшевое кресло, доставленное ему из разграбленного Петрозаводского музея, и вынул из ящика лист белой бумаги для записи показаний пленного.
Отворилась дверь. Два солдата втолкнули Сашу. Он еле удержался на ногах.
Ланге с плохо скрытой злобой спросил по-русски:
— Фамилия? Какой части?
Володаров молчал.
— Фамилия! — повторил Ланге, повышая голос, — Сколько вас есть? Какой ваш цель?
Володаров по-прежнему хранил молчание. В его взгляде Ланге прочел издевку и презрение. Но разве связанный русский солдат, а не Ланге — хозяин положения? В глазах фашиста сверкнула ярость.
— Будете говорить?! — угрожающе крикнул гитлеровец. Не дождавшись ответа, он вскочил из-за стола и подступил к Саше.
— Я спрашиваю, вы глухой? Я буду научить вас! — взревел он и ударил пленного по щеке. Саша, хотя и закачался, но не упал.
Ланге шагнул к стене и дернул шнур. За радвинувшейся шторой виднелись железные крючки, плети, клещи и огромный чан. Топилась печь.
— Ну?
Фашист показал пальцем на все это.
Володаров молчал. Он старался не смотреть на застенок. Его внимание привлекло бушующее море, созданное рукой знаменитого художника. Постой-постой, где же он раньше видел эту картину? Уж не в Эрмитаже ли? Шуми, шуми, непокорное море!
Ланге достал из кармана зажигалку и поднес ее к голове Саши.
— Говори, или волос пох-пох!
Саша, рванувшись вперед и собравшись с силами, ударил немца сапогом в живот. Тот отлетел в дальний угол комнаты.
— На крюк! На крюк! — в ярости закричал он.
На Сашу набросились два немца и, повалив его, стали избивать.
Саша не просил пощады. Смерть не страшна. Главное — не дрогнуть в последнюю минуту.
Внезапно заверещал телефон. Ланге срочно вызывал начальник.
— Увести, — распорядился Ланге, кивнув головой на Володарова, и выбежал, на ходу натягивая перчатки. Возле дверей его ждали с мотоциклом. Через несколько мгновений мотоцикл скрылся из виду, оставив за собой клубы дыма.
Начальник встретил Ланге стоя. В руке он держал письменный приказ.
— Получены секретные сведения. Русские готовятся к наступлению. Как пленный? Постарайтесь поскорее дознаться и отправьте в штаб армии. Учтите, пленным заинтересовался сам командующий. Сопровождать русского будете сами.