Белые одежды

По дороге размышлял, двигал бровью. Он хорошо понимал, — ролик с фильмом у них — главное доказательство, и это доказательство надо было обязательно лишить силы.

Пропуск был уже готов. Федор Иванович вошел через третий подъезд, миновал прилавок с часовым, затем поднялся на второй этаж, попал в знакомый полутемный извивающийся дугами коридор. Оглядываясь на эти плавно выгнутые стены, прошел мимо высокой двери с номером 441 на табличке. Несмело протянул руку к двери 446. За нею была светлая приемная с зелеными диванами. Молодой молчаливый военный взял его пропуск и открыл перед ним кожаную дверь. За нею была еще одна такая же дверь, похожая на спинку мягкого кожаного кресла, и открылся просторный зал с большим розовым ковром в центре, а вдали — большой письменный стол. С интересом разглядывая этот зал, Федор Иванович не сразу понял, что это кабинет. Потом увидел поднявшуюся над письменным столом знакомую очень высокую синевато-черную шевелюру невиданной плотности и густоты. Генерал — в суконной гимнастерке и ремнях, в синих галифе, невысокий, тонконогий, изящный, как стрекоза, вышел к нему из-за стола. С первых же шагов он начал изучать лицо приглашенного эксперта. Попутно подал слабую руку, а сам изучал, изучал. Во время вялого, неуверенного рукопожатия от генерала повеяло чем-то мягким, приятным. Когда-то некая дама, жена штабного офицера разъяснила Федору Ивановичу первые и верные признаки настоящего мужчины: от него должно пахнуть — чуть-чуть хорошим табаком, чуть-чуть хорошими духами и чуть-чуть хорошим вином. Всем этим и попахивало слегка от бритого, словно бы переставшего дышать от внутреннего напряжения, скрипящего ремнями генерала Ассикритова.

— Что это у вас… товарищ эксперт? — спросил генерал, остановив сияющий взгляд на темно-лиловом желваке под глазом Федора Ивановича, подведенном тающей желтизной. — Заклеили бы. Могу вызвать медсестру…

— Боевая рана. Получена на посту, который доверен мне Кассианом Дамиановичем. Таких травм стесняться не приходится.

И они оба оскалились, беззвучно смеясь и не спуская друг с друга глаз. Сели в глубокие кресла друг против друга. Тоненький генерал занял лишь треть места в большом кресле, и это позволило ему косо раскинуться и ловко перебросить одну тонкую ногу через другую и положить руку на глянцевое голенище. Огромная шевелюра все время приковывала внимание, возвышалась над его страстной и загадочной худобой.

— Ну, какие у вас дела на фронте борьбы, товарищ завлабораторией? — спросил он. — Как там с наследством? Ничего не упустили?

— Кое-что упущено, — сказал Федор Иванович.

— А что такое? — генерал выпрямился озабоченно.

— При обыске много пакетов с семенами попорчено и исчезло. Кассиан Дамианович был огорчен.

— Значит, что же получается — хоть и вредное учение, а ценности производит?

Федор Иванович счел нужным при этих словах измениться в лице и недоуменно посмотреть на генерала.

— Материальные ценности не утрачивают своей цены от перемены хозяина, — сказал он холодно и чуть с гневом. «Правая рука» была на страже позиций академика.

— Бывают упущения поважнее, — устало сказал генерал. — Вам академик говорил?

— Говорил. Какая-то, видно, сволочь предупредила. Между прочим, из знающих.

— Скоро подберем обоих. И того и другого. И сволочь подберем. Недолго им бегать.

И они замолчали. Генерал мял свое голенище, поглядывая на сидящего против него строгого, углубленного мыслителя. Потом коричневые веки его задрожали, он как бы прицелился.

— Федор Иванович, — вдруг заговорил он по-новому и притворно потянулся в кресле. — Нам известно, что вы — непримиримый и знающий свое дело борец. Поэтому несколько удивляет расплывчатость вашего заключения. Правая рука академика, а где же на ней, хе-хе, когти? Где стальная мускулатура?

— На то она и правая, чтобы не бить мимо цели. Я привлечен в качестве эксперта. В этом качестве я не имею права давать ход эмоциям.

— Хм-м… Новая концепция экспертизы?

— Я знаю, что я действительно тот, кем меня должен был представить вам академик. И дорожу авторитетом, который помогает делу. Если я ударю, опровергнуть меня будет нелегко. Так, по крайней мере, было до сих пор. Вы же знаете, это я поднял всю историю с Троллейбусом…

— Это нам известно.

— Зачем же мне, ученому, который хочет быть полезным, сбиваться на путь выискивания мелких ошибок и приписывания мелочам не присущего им значения? На путь пустых придирок…

— Простите, что вы называете пустыми придирками? — ночь под бровями генерала несколько раз вспыхнула зарницами.

— Я дал объективное и неопровержимое заключение, и только так можно бороться с серьезным врагом. Враг будет только смеяться, если в простом студенческом фильме о делении клеток мы начнем искать опору чуждого мировоззрения. Оптические приборы, реактивы… Процесс преломляется линзами, фиксируется на пленке. Протекает вне нашего сознания, — Федор Иванович говорил мерно, словно диктуя генералу слова.

— Но там же тексты, тексты!

— Мы смотрели…

— Простите, кто это мы?

— Я подключил самых надежных сотрудников. Петра Леонидовича Варичева, Анну Богумиловну Побияхо. Задействовал этого, нового доцента из Москвы. Еще несколько человек из надежных. Мы собрались и несколько раз просмотрели фильм. В текстах только научные термины и дозировка веществ в растворах. Ни одного вывода. Типичное пособие для преподавания. Главное слово оставлено комментирующему профессору. Все зависит от того, кто будет интерпретатор.

— Но этим интерпретатором может быть враг!

— Согласен. Мы в экспертизе говорим не об интерпретаторе, который к фильму не приложен… А о том, что дано. Фильм это средство. И как таковое он индифферентен. Безразличен.

— Значит, все в цели? Это вы хотите сказать? Цель оправдывает средства?

— Нет. Не хочу этого сказать. Средства настолько индифферентны, что им плевать и на цель и на оправдание. Ведь вам не придет в голову обвинить руку, скажем, в хищении! Голова всему голова. Средство не тот объект, чтобы его оправдывать. Или обвинять. Печати — преступного умысла на этом средстве нет. Как только появится печать умысла — тут и хватайте преступника. Это уже будет не средство, а преступное действие. Пленка попала к вам, и вы, товарищ генерал, стремитесь ее использовать как средство. В целях нашей общей борьбы — я сужу по вашим вопросам в постановлении. А пленка и тут, и в нашу сторону, тоже не хочет гнуться! Ни в сторону мичуринцев, ни в сторону вейсманистов-морганистов. Хочу, говорит, быть сама по себе, вне вашей драки. Одно слово — индифферентна. Наш фильм отражает процесс, происходящий ежесекундно во всем живом мире. И в вашем теле, товарищ генерал. Деление живых клеток и зависимость этого процесса от условий обитания. Подтасовок здесь нет, все чисто, заявляю уверенно, как эксперт. Зачем фильм оказался у них, в этом…

— В этом кубле, — подсказал генерал.

— Да, зачем он оказался у них, что с ним хотели делать — если вы располагаете данными, как вы сказали, вот это и выясняйте. Это задача следствия. Кубло — это, между прочим, термин академика. Бессмертный термин.

— Да, знаю. У нас бывали беседы с Кассианом Дамиановнчем, не одна. Приходится встречаться. Глубокий ученый. Глубоко берет.

— Фильм этот, безусловно, является выдающимся достижением техники микрофильмирования. Обычно мы рассматриваем в микроскоп клетку уже убитую эфиром и окрашенную. В таком виде, как здесь, хромосомы я наблюдал впервые.

Федор Иванович сказал это, чтобы проверить информированность генерала о нем. И генерал сейчас же отреагировал.

— Мы располагаем данными, что вы видите эти хромосомы вторично, — сказал он вскользь. Федор Иванович заметил про себя его профессиональную страсть — показывать на мелочах, что он знает всю его подноготную.

— Эти данные неточны, — сказал он, показывая Ассикритову, что участвует в более высокой и ответственной игре. — Если вам нужны точные данные на этот счет, их даст вам академик Рядно.

Генерал встал с кресла и некоторое время таинственно смотрел на Федора Ивановича, и при этом можно было подумать, что он сгорает от чахотки. Потом он прошелся по кабинету и остановился где-то за спиной невозмутимого эксперта. Через минуту Федор Иванович обернулся и встретил его огненный взгляд — генерал пристально смотрел, оказывается, ему в затылок. «Что это он?» — подумал Федор Иванович. А генерал, прервав свое непонятное исследование, обошел стол, уперся рукой в лежавшее там заключение эксперта и принялся читать. Текст этот, видимо, уже не в первый раз, привел его в бешенство. Он ударил маленьким кулачком по бумаге и тут же взял себя в руки. Блеснув черными глазами, подался к Федору Ивановичу.