Белые витязи
Шрифт:
Двадцать шестого июня, уже к вечеру, когда казачьи полки подходили к местечку Кореличи, из передового сипаевского полка, бывшего у Новогрудка, прибежал казак с донесением, что неприятель показался в трёх колоннах, но что казаки его опрокинули и он снова ушёл за Новогрудок.
Солнце садилось и кровавым заревом обливало далёкие избы Новогрудка, перелески справа и слева таинственно чернели. Платов послал донесение Багратиону, а сам приказал отойти к селению Мир и собираться к нему.
Шибко забились казачьи сердца.
Наконец-то будет давно жданная атака. Наконец будут пленные, а быть может, и маленькая добыча в неприятельских «кошах».
Ночью крайняя избушка селения Мир ярко осветилась. Расторопный казак принёс свечи, добытые из платовской повозки, и за большим столом
Генерал-майор Кутейников ещё вчера ушёл для отыскания связи с генерал-майором Дороховым, другие полки были в далёких партиях. При атамане остались только полковник Сипаев, Каргин и Балабин и их сотенные командиры, да и те далеко не все.
Когда все собрались, платовский слуга принёс на подносе водки и солёной рыбки, и Платов любезно пригласил своих полковников закусить.
— Господа, водочки и рыбки. Прошу, с ночного похода полезно согреться.
— Спасибо на угощенье, — сказал хрипло Сипаев: он весь день ругался со своими казаками и совсем потерял голос.
— Что же, ваше высокопревосходительство, долго мы отступать будем? — спросил атамана полковник Балабин.
— Пока не будет приказания наступать, — хитро ответил Платов.
— Ну, приказания никогда не дождёмся. Нами немец командует и, говорят, изменник... — проворчал кто-то в задних рядах.
— Т-сс, — пригрозил в сторону шёпота Платов. — Я вам скажу, что приказание уже получено — задержать неприятеля у местечка Мир. Ну а чтобы задержать — надо атаковать.
— Осмелюсь доложить, — хриплым голосом проговорил Сипаев, — неприятеля три полка польских улан графа Турно, и сзади есть пехота и артиллерия.
— Я знаю это, я вам скажу, но кто же может и кто смеет сомневаться в храбрости донского казачества, притом же я полагаю, что местность, по которой мы сегодня проходили, много способствовать будет устройству «вентера» [38] .
38
Вентер — коническая рыболовная сеть. Особый вид засады. (Авт.)
Казачьи полковники насторожились — дело шло «всерьёз», два полка, да и те сборные, разбросанные, должны были победить три полка прекрасной польской кавалерии.
— Так вот я вам скажу. Пускай есаул Зазерсков со своей сотней станет впереди Мира по дороге к Кореличам. Вы будете наблюдать и заманивать неприятеля ближе к Миру, а сотни Топольскова и Кальжанова пускай скрытно станут вправо и влево от дороги, что над лесочками. Вы, полковник, — обратился Платов к Силаеву, — встанете со мною вместе здесь, у Мира, и как граф Турно увлечётся преследованием Зазерскова, мы в две линии дружно ударим на него, а вы, есаул, уже поспешайте скорее по подкрылкам, чтобы расчистить нам место. А Топольсков и Кальжанов не оставят ударить справа и слева. Да, я вам скажу, «вентер» много способствовать будет победам, и с того почин пойдёт победе и в нашу кампанию... Казаки колоть будут и, как учил блаженной памяти Александр Васильевич Суворов, жестоко бы слушали, когда французы кричать будут «пардон» или бить «шамад» [39] . Казакам самим в атаке кричать: «Бале зарм, пардон, жете лезарм» [40] , и, сим пользуясь, кавалерию жестоко рубить и на батареи быстро пускаться, что особливо внушить.
39
От франц. chamade — сигнал о сдаче.
40
От франц. «Jetez les armes! Baillez les armes!» — Бросайте оружие! Сдавайте оружие!
— Ваше высокопревосходительство, — мягко и вкрадчиво сказал Каргин, — а не лучше ли будет нам спешиться и, заняв деревню стрелками, встретить неприятеля огнём?
— Выпей лучше водочки, полковник, —
сухо ответил Платов.Уничтоженный Каргин притих. Кто-то сзади довольно громко сказал: «Письменюга».
Потолковали ещё немного казачьи полковники и есаулы и начали расходиться.
Один Коньков остался.
— Ну что, Пётр Николаевич. Дело разве есть?
— Ваше высокопревосходительство, дозвольте мне завтра при сотне Зазерскова состоять.
— Лавой помаячить захотелось? Ну изволь. С Богом, я вам скажу, это достойное для казака желание, и я охотно готов служить к его выполнению. Но когда ударит сипаевский полк на француза, то попрошу тогда ко мне. Ты мне нужен будешь.
— Покорно благодарю, ваше высокопревосходительство, — поклонился Коньков.
— Да поберегай себя. Такие казаки, как ты, дороги войску Донскому!
Ещё раз поклонился Коньков атаману и вышел из избы.
Тёплая, тихая ночь окутала его. Сильно вызвездило. Воздух напоён был ароматом отцветавшей черёмухи и зацветавшей липы, пахло мятой, ещё какими-то травами. Во дворе под тесовым навесом вповалку спали казаки, накрывшись плащами, рогожами и чем попало.
Лошади, привязанные к телеге без колёс, мирно жевали сено, одно долго приноравливалась лечь, подгибала то одну, та другую ногу под себя и наконец, грузно упавши на бок, закряхтела. Соседка её тяжело вздохнула, будто сказала: «Фу-фу-фу — тяжела служба казачья!» В растворённые ворота видно поле, недальний лесок и далеко-далеко, у Новогрудка, лёгкое зарево от костров неприятельских. Посмотрел хорунжий на небо, отыскал он семь звёздочек, что «котлом» [41] именуются, провёл по краю их взор и остановил глаза свои на одинокой яркой звезде — «сивер» обозначающей. Загляделся и задумался молодой казак, глядя на маленькую звёздочку.
41
Котлом казаки называют созвездие Большой Медведицы.
«В Петербурге я был — над головой мне светила одинокая моя, ясная звёздочка — знать, и теперь там стоишь над ясной моей Любушкой, светишь на домик её, озаряешь её постельку. Спи, моя радость, спи, светлый мой ангел, спи, моя родная голубка, спи, ясочка моя голубоглазая. Твой казак не спит за тебя. Грудью станет он завтра на твою защиту и заступится за тебя и не допустит врага оскорбить тебя. Завтра, во имя твоё, дедовской шашкой своей я положу столько французов, сколько душеньке твоей угодно. Завтра увидят, как храбр твой казак и как умеет сражаться он за свою ненаглядную душеньку! О, моя звёздочка ясная, глушь на весь сивер далёкий, глядишь ты на весь Петербург, загляни в маленькую комнатку, где цветут теперь резеда и левкой, и передай моей маленькой Олюшке, что любит, крепко любит её казак и никогда не поверит, что бы про неё ни говорили».
Расчувствовался, разнежился молодой казак от горячей мольбы, а обратил взор свой на землю, и суровая складка легла между бровями. Подошёл он к вороному коню, который узнал его и чуть-чуть заржал навстречу, накинул уздечку, положил седло и стал подтягивать подпруги.
Надувается конь! Не хочется ему затянутым быть, вытягивает он шею и белыми зубами хватает за решётку телеги.
Заседлал коня хорунжий, нацепил амуницию, плащ свой накинул, перекрестился, ещё раз взглянул на север, перекрестил воздух в том направлении и выехал за околицу.
XII
...Хоть с небольшою, однако ж и не так
малою победой на первый раз имею долг
с сим Вашего Сиятельства поздравить;
благослови Господь далее и более побеждать...
Светало. Холодный ветерок быстро сгонял туман с полей, и беловатой пеленой росы покрыта была приникшая к земле трава. Восток алел. Солнце уже встало, но за лесом его ещё не было видно, и только бесконечная тень, бросаемая лесом, свидетельствовала, что солнце уже встало.