Белые витязи

— Ничего?!.. Видите ли, это не наверно, конечно, это только предположение... Отчаиваться тут нечего. Ещё, может, и неправда!

Но Ольга Фёдоровна поняла всё. Румянец сбежал с её щёк, глаза потухли, и она вся как-то опустилась.

— Говорите всё, что вы знаете, — твёрдым, глухим голосом сказала она.

— Последний раз мы с ним были в поиске князя Кудашева. Потом я его не видел. Спрашивал атаманцев в Париже, говорят, что уехал ещё в феврале на разведку за Рейн и пропал. Две сотни шарили целую неделю кругом. Осмотрели всю окрестность на семьдесят пять вёрст, а его не нашли.

— Быть может, он у Платова? — ещё тише спросила Ольга Фёдоровна.

— Нет, при Платове его нет.

— Нет? Наверно нет?

— Нет.

Последняя надежда лопнула.

— Значит, он... убит?

— Да...

Тихо стало. Слышно, как муха летит. Ольга Фёдоровна была бледна как полотно: в лице ни кровинки.

Она медленно, широко, по православному перекрестилась и тихо сказала:

— Да будет воля Господня!

Потом встала и вышла.

Грустный сидел Воейков один, не зная, ожидать ли ему кузину или уйти. Прошло с полчаса. Дверь медленно открылась, и на пороге показалась Ольга Фёдоровна. Это уже была не та весёлая, приветливая барышня — это была женщина, перенёсшая тяжёлое испытание.

— Простите, Владимир Константинович, что я вас покинула. Мне надо было оправиться. Было тяжело. Ведь я его так любила.

— Не смею более задерживать, — начал было Воейков.

— Нет, напротив, мне легче с вами, вы его так хорошо знали. Расскажите мне всё, всё про него, без утайки...

Воейков начал откровенно рассказывать, как он влюбился было за храбрость и за геройство в Петра Николаевича, как его поразила мнимая жестокость, как он убедился в своей ошибке и как они порешили говорить друг другу «ты».

— Ах, его нужно было очень хорошо знать, чтобы понимать, — воскликнула Ольга Фёдоровна.

— Он нарочно рисовался своей жестокостью и стыдился добрых дел.

— Он был истинный герой!

— Таких людей мало, — вымолвил Воейков.

Ольга Фёдоровна благодарно взглянула на гусара, и опять мысли её побежали своим черёдом.

— И его тела не нашли?

— Нет, не нашли.

— Значит, он нигде не похоронен?

— Нет, нигде.

— А крестьян опрашивали?

— Да.

— И никто ничего не знает?

— Никто не слыхал.

— Я поеду туда.

— Поздно. Помилуйте, это было в феврале. Теперь июль. Размен пленных был — он не вернулся.

— Его могли забыть.

— Человек не иголка, его не забудешь. Он сам о себе напомнит.

— Правда.

Снова молчание. Воейков неловко встаёт и гремит саблей по полу.

— Непременно приходите и рассказывайте мне про него всё, что вспомните, много, много.

— Слушаю-с...

Только к вечеру заплакала Ольга Фёдоровна и проплакала и прорыдала всю ночь.

А утром так же, как и всегда, поливала она из длинной лейки цветы, ходила с Аннушкой на рынок, читала книги, смотрела за обедом. Только весёлая песенка не раздавалась по комнатам и улыбка навсегда куда-то исчезла.

XXX

...Молода жена плачет — как роса падёт:

Красно солнышко взойдёт, росу высушит!

Народная песня

Прошло полгода. Сердечная рана заживала медленно. Лето, проведённое в деревне, по соседству от Воейкова, только что женившегося на хорошенькой Наташе Песковатской, ухаживание и утешение молодых, необыкновенное внимание со стороны старика отца, незаметно делали своё дело. Слабый румянец опять покрыл щёки, только улыбка всё ещё не появлялась. Воейковы делали всё, что можно, чтобы развлечь молодую девушку. Предпринимались катания на тройках, верховая езда, далёкие прогулки пешком; молодой гусар с увлечением рассказывал про походы, про «Пидру Микулича», про казаков и их подвиги, и в сердце Ольги вырастало что-то светлое, идеальное. Настоящий Коньков теперь, пожалуй, её и не удовлетворил бы, — такой чистый и высокий образ создало её воображение.

В январе 1815 года и Воейковы и Клингель вернулись в Петербург. В первое же воскресенье, когда Ольга Фёдоровна только что пришла из церкви, раздался в квартире звонок, и девушка, войдя, доложила: «Оскар Рейхман». Густой румянец покрыл лицо Ольги Фёдоровны, и она тихо сказала: «Проси».

Пять лет тому назад ей, восемнадцатилетней девушке, сделал предложение Оскар Рейхман, известный доктор. Она не ответила тогда ни «да», ни «нет». «Нет» она сказала бы потому, что была совершенно равнодушна к нему. Он был на десять лет старше её, был серьёзен, умён; Ольга Фёдоровна его уважала и боялась, но сердце её молчало. Она могла бы быть примерной женой, она ни разу не изменила бы, но и сердце её не билось бы никогда от сознания близости к Оскару. «Да» она ответила бы потому, что вообще он ей не был противен, нравился даже, был богат и всеми уважаем, наконец, это был такой идеально честный человек, с высокими гуманными воззрениями, что за одну его честность и благородство к нему можно было привязаться.

Тогда, при самом начале знакомства, Ольга Фёдоровна просила подождать. Рейхман уехал за границу, провёл целый год в Англии. Вернувшись, он первым делом отправился к Клингель. У Ольги Фёдоровны сидел молодой, статный казак. Их представили друг другу. Рейхман внимательно посмотрел на казака, потом на Ольгу Фёдоровну, опять на казака и опять на Ольгу Фёдоровну, потемнел как-то и начал весело рассказывать про своё путешествие. Он остался обедать, просидел весь вечер и ни слова не сказал про то, что его мучило и волновало целый год. Только прощаясь, он сильнее обыкновенного пожал ручку Ольги Фёдоровны и тихо сказал: «Благодарю вас. Я получил ваш ответ. Что делать! Не по плечу себе выбрал». Ольга Фёдоровна покраснела. Слёзы показались у ней на глазах, — ей было жаль этого высокого, сильного человека, с широкой курчавой бородой, с добрыми, умными серыми глазами.

— Я вас очень люблю! — потупившись, сказала она.

— Охотно верю, — спокойно ответил он.

— Мне вас так жаль! — она своей маленькой ручкой сжала его большую руку, и они расстались.

На другой день Оскар Рейхман на корабле уехал в Америку, а оттуда в Индию.

Вернулся он в самый разгар войны 1813 года, когда Ольга Фёдоровна была в Саксонии. Он поселился уединённо на Васильевском острове, и весь отдался научным изысканиям, он почти никуда не выходил и кроме науки ничем не интересовался. Впрочем, Ольга Фёдоровна находилась ещё в его сердце. По крайней мере, портрет её висел в его кабинете, и чрез старика Клингель он знал всё, что происходит в их доме. Он первый узнал и про смерть своего соперника. Он не пошёл сейчас же, он выждал почти год, и в ясное январское воскресенье, когда сама природа ободряла людей на решительные шаги, он пешком прошёл с Васильевского острова в Шестилавочную.

Ольга приняла его в чёрном платье. Когда Оскар вошёл, спокойный, твёрдый, умный и она увидела этого крепкого, на диво сложённого мужчину, с густой, окладистой бородой, севшего против неё, она почувствовала тишину и спокойствие кругом, словно к ней, терзаемой врагами, пришли непобедимые, несокрушимые войска.

Она пожал её руку и сел в кресло против неё. Несколько секунд было тихо. Сильнее лили свой запах гиацинты и парниковые ландыши, и солнце ярче освещало мебель и ковры.

— Я слыхал про ваше несчастье, — тихо сказал Рейхман, и его нежный, рассудительный тон так хорошо гармонировал с его мощным, крепким сложением.