Белый ферзь
Шрифт:
Но к Борисенкам в отсутствие майора-полковника смысла не было заваливаться — да, Сёгун, да, детишки Тёма-и-Тёма, да, неизменно благожелательная Татьяна. Но — до того ль, голубчик, было? И звонок возможен не только от какого-то там Бая — и надо быть у телефона. Уже понял, что с Инной неладно, и от кого-кого, но от непосредственно Инны он сигнала не дождется, разве что по ее поводу кто-нибудь объявится, то есть предъявится. Так это называется — предъява.
По моргам-больницам — он все же пока погодит. Надо годить… Пусть и отсутствие известий — ПЛОХОЕ известие.
Он ждал звонка. Он в ожидании звонка стал ворошить прессу — свежую, сегодняшнюю, и ту, что удалось прихватить от прошедшей субботы, завалящую. «Коммерсантъ», «МК», «Независимая», «Комсомолка», «Известия», безусловно. От еженедельников воздержался — еженедельники обсасывали события той давности, которую Колчин коротал еще здесь, в Москве, до Токио. Но ворох получился все равно внушительный!
«Читатель ждет уж рифмы „розы“ — так на, возьми ее скорей!»
«ШЕСТЕРКА» ДАЕТ ПОКАЗАНИЯ
Успевшая нашуметь кража древних рукописей из Государственной национальной библиотеки в Санкт-Петербурге в ночь с 10 на 11 декабря в первые дни не привлекла какого-либо внимания в Израиле. Об этом дерзком хищении со взломом в местной
Интерес израильтян к хищению рукописей, стоимость которых была оценена специалистами в 300 млн долларов, еще более возрос, когда в мировом суде в Петах-Тикве (пригород Тель-Авива) началось слушание по этому делу, а на скамье подсудимых оказались сразу шестеро израильских граждан. Они были задержаны израильской полицией по представлению российской стороны в рамках установившегося в последнее время взаимодействия между правоохранительными органами двух стран.
Среди подсудимой «шестерки» заметно выделялись своим импозантным видом и интеллигентной внешностью профессор филологии 55-летний Вадим Сван и его моложавая супруга Сусанна 40 лет, тоже доктор филологии, — бывшие сотрудники «Публички», иммигрировавшие в Израиль три года назад и проживающие в Ашдоде.
В ходе следствия была установлена прямая и косвенная причастность «шестерки» к хищению рукописей. Правда, адвокаты четы Сван на суде пытались выгородить своих подзащитных, утверждая, что они не имеют прямого отношения к краже, совершенной другими, что понятия не имели о готовившемся похищении и искренне сообщили следователям, что им известно по делу. Однако на умудренного Опытом судью Шели Тимана доводы защиты, равно как и обильные слезы Сусанны Сван, и печальный вид «без вины виноватого» супруга, похоже, не произвели должного воздействия. Страж законности распорядился продолжать расследование, тем более что в ходе слушания выявился ряд новых фактов.
Установлено, в частности, что сам доселе уважаемый профессор, будучи в течение тридцати лет главным хранителем санкт-петербургской библиотеки, не без участия жены и раньше потаскивал редчайшие книги из вверенного ему хранилища. Его как еврея, естественно, интересовали накопленные в России за долгие годы бесценные рукописи по иудаизму. Причем Вадим Сван и сейчас считает, что это не было хищением. По его словам, он брал рукописи для работы на дому и даже готов вернуть библиотеке некоторые из них, если это инкриминируется ему как кража.
Однако выяснилось, что супруги Сван снабдили других соучастников самыми подробными сведениями об организации охраны отдела редких рукописей, о том, как проникнуть в него и что следует взять. Более того, Сусанна Сван передала непосредственным исполнителям кражи собственноручно изготовленную схему хранилища и лично выехала в Санкт-Петербург с этой «четверкой», хотя и вернулась в Израиль за три дня до хищения рукописей.
Так или иначе, но израильтян больше интересует, какое отношение к этому скандальному делу имеет Ефим Кублановский. Многие сомневаются в том, что еще недавно процветающий молодой генерал, небезызвестный в России адвокат с широкими связями, владелец шикарного офиса в фешенебельной гостинице «Россия», проживавший на одной из подмосковных дач бывшего высокого чина КГБ и получивший за последние три года в качестве официальной зарплаты 400 тысяч долларов, связался с кражей каких-то, пусть даже ценных, рукописей. Некоторые местные обозреватели не исключают, что похитители предложили Кублановскому рукописи для их продажи за границей.
Сам Е. Кублановский категорически отрицает какую-либо связь с кражей книг, но не исключает, что за его арестом стоят «заинтересованные силы». Так утверждает его адвокат Карл Рунге в опубликованном интервью израильской газете «Гаарец». По словам адвоката, единственной уликой против его подзащитного являются показания личного шофера Кублановского, имеющего в личном автопарке два бронированных БМВ, укрепленных итальянской фирмой Fontauto, «фиат-крома» и «фольксваген». Шофер был задержан сотрудниками российских правоохранительных органов на квартире в Санкт-Петербурге, где грабители оставили рукописи… После очной ставки с Кублановским водитель был отпущен, а его шеф оказался под следствием.
В своем изложении этого дела корреспондент «Гаарец» в Москве Анабелла Литвин утверждает, что Кублановский якобы не ожидал ареста и в злополучный день намеревался защищать диссертацию на степень кандидата юридических наук на ученом совете коллегии адвокатов в российской столице. Собравшиеся члены коллегии так и ушли ни с чем после получасового ожидания, поскольку «виновник торжества» не явился и уже был, как выяснилось, в другом, более укромном месте.
А. Литвин явно пытается убедить читателей «Гаарец» в том, что за арестом Кублановского стоят силовые структуры России, прежде всего Министерство обороны и Министерство внутренних дел. По словам корреспондента, это связано с тем, что Кублановский хорошо знаком с сомнительными сделками, которыми предположительно занималось командование российской группы войск в Германии при распродаже военного имущества накануне ее вывода.
Кроме того, пишет А. Литвин, арест Кублановского вызван тем, что определенные средства массовой информации наиболее резко критиковали политику руководства РФ и действия армии в Чечне. Владельцем же этих СМИ является богатейший российский еврей Борис Осинский, входящий в окружение мэра Москвы. Е. Кублановский является адвокатом и близким приятелем Б. Осинского, отмечает корреспондент «Гаарец».
А тем временем расследование кражи рукописей идет в Израиле своим чередом. Вскрываются все новые подробности…
Так что правоохранительным органам Израиля и России еще предстоит немало потрудиться, чтобы поставить все точки над «i» в этом скандальном деле.
Колчин призадумался.
Призадумаешься тут! Древние рукописи. Санкт-Петербург. Кража на третий день после отлета Колчина в Токио и на второй (?) день отъезда Инны в Питер. Два бронированных «байера» в автохозяйстве выскочки-генерала — вчерашний инцидент на шоссе. А в квартире Колчиных вчера кто-то
шуршал-шуровал, если верить майору-полковнику Борисенко. Слух у соседа хороший, да и, обжившись за годы и годы, невольно ловишь любой звук в своей и соседней обители.К примеру, необязательно иметь абсолютный слух, чтобы — ага! как раз вот и… — безошибочно определить по звукам: майор-полковник Борисенко пришел домой. И отнюдь не потому, что Ром громогласен (а — громогласен…), отнюдь не потому, что близнецы Тёма-и-Тёма пронзительно-шумливы (а — шумливы): «Папа! Папа!» Просто звуки привычны-знакомы-легкоуловимы — от истошного вопля до тишайшего шуршания.
Значит, надо готовиться к визиту. И готовиться надо — на столе должно быть что-то иное, нежели кипа газет…
На столе — ветчина, сыр, паштет и… креветки в стеклянной импортной баночке (поддался Колчин общему психозу! купил-таки!). И — сакэ. Вопреки распространенному заблуждению, это вовсе не рисовая водка, а своеобразный напиток крепостью 15–20 градусов, который потребляют (опять же вопреки распространенному заблуждению) и охлажденным, а подогревают только в сырую холодную погоду. Она и есть, впрочем, — сырая холодная.
Надо сказать, что относительная слабоградусность абсолютно не препятствует возможности надраться сакэ до беспамятства. Во всяком случае сами японцы ничего зазорного в этом не видят. Выпить в Токио можно везде, но экзотичней всего — в районе Синдзюку, в квартале Кабуки-тио, средоточии злачных мест. При всех испуганных шепотах, что квартал — под контролем тайваньской мафии, риска никакого: хасиго есть хасиго. Обычай такой — хасиго, когда принял дозу и тянет пошляться из одного кабака в другой… Шляйся на здоровье! Устал — сядь на асфальт. Достало — пой. Никто тебя не затолкает в «хмелеуборочную», никто тебя (надо же!) не обчистит до нитки. Сам-то Колчин вообще никогда не надирался до маловменяемости (разве что пива баночку-другую), а тем более в Токио (не за тем ехали!), но понаблюдать довелось.
В дверь позвонил Борисенко:
— Привет, Юр. Ну что? Сразу — к нам?
— Проходи. Звонка жду.
Борисенко прошел. Немигающе уперся взглядом в сервированный кухонный стол и резко крутанулся на сто восемьдесят градусов:
— Давай-давай собирайся. Что у тебя одна сухомятка! Собирайся. Танька утку приготовила.
— С черносливом?
— А как же!
(Фирменное блюдо Борисенок, что сподвигло простоватого мужичка Борисенко, когда все уж привыкли-усвоили про фирменное блюдо, зазвать гостей на свое сорокалетие год назад, насулив им фирменное блюдо: «Утка с черносливом! Утка с черносливом!», а когда расселись и размялись холодными закусками, шмякнуть в центр стола больничную резиновую «утку» с запиханным внутрь килограммом магазинного пыльного сморщенного чернослива… У Борисенко день рождения аккурат первого апреля. Ну да натуральное фирменное блюдо, разумеется, томилось в духовке.)
— Пошли, пошли! У нас еще есть много всего!
Да. В семье Борисенко всегда было много всего. Он был запасливым и смотрящим наперед. Даже елка в бочке на балконе — а чтобы каждый Новый год голова не болела по поводу «где достать, откуда везти, сколько платить?»… Даже телевизоров — два, большой «Gold Star» и маленькая цветная «Электроника» («Специально для Таньки взял, чтобы она по нему „Санта-Барбару“ смотрела. Без меня! Слушай, я-то думал, эта похабель кончится ну через месяц, ну через год! А они… Есть у Санта-Барбары начало — нет у Санта-Барбары конца!»). Даже детей — двое и зараз («Слушай, ни у меня, ни у Таньки никогда близнецов не было! А! Я знаю откуда! Это мы с ребятами отмечали, когда Щелоков застрелился. Наотмечались до зеленых соплей! Прихожу домой. Таня, зову, Таня, мне куртку самому не снять! А она выходит и… их — две! А?! Обе симпатишшшные такие! Друг от друга неотличимые!.. Вот и родились близнецы!»). А почему Тёма-и-Тёма, тоже объяснимо и небезразумно: их все равно не различить, вот чтоб не путать, пусть оба и откликаются, и отец родной не будет в идиотском положении, мол, собственных детей дифференцировать не в состоянии. Как так не в состоянии: вот это Тёма, а это Тёма. Ну-ка, зачем гурами удочкой в аквариуме ловил?! Это не я! Это он! Вот я и говорю: Тёма! А когда отпрыски дорастут до полных своих имен, до Тимофея и Артема, глядишь, какие ни есть различия проявятся, а не проявятся — тогда уже не отцу, а их женам мучиться.
Про запасы же еды и, с позволения сказать, пития в квартире Борисенок — и не говори! И если по части мясо-молочного, крупяно-макаронного, овоще-фруктового — Татьяна (даже в недавние голодные годы — по рынкам, по очередям с шумливыми пацанами на руках: «Пропустите ее! Она с ребенками!»), то по части пития — Ром (даже в пик антиалкогольных свирепостей. «Почему это все отказываются от верхних этажей?! А я наоборот! Это ведь сивушные пары сразу в небо улетают, соседи не унюхают!»). На укор же в том смысле, как законопослушник может попирать статью о самогоноварении, Борисенко неизменно отвечал: «Государство не имеет права вмешиваться в мои личные дела. Пока я сижу в собственной кухне, никто не должен совать нос. Разумеется, если я не угрожаю здоровью окружающих, включая моих домашних и друзей. Но поскольку мой самогон по качеству на порядок превосходит государственное пойло, я чист!»
— Пошли, пошли! Ты извини, что я немного задержался. Сейчас расскажу!
— Звонка жду, Ром… — повторил Колчин. — Сёгуна-то верни. Что-то он носа не кажет.
— А! Его пацаны на балкон загнали. Он под елкой отсиживается. Я сейчас…
Да, если и была управа на Сёгуна, то в лице… в лицах Тёмы-и-Тёмы. Мелкий, а то и крупный пакостник Сёгун был сродни Кентервильскому привидению, резвящемуся в стенах, которые почему-то считаются людьми ИХ обителью. Ну да в точном соответствии с первоисточником, на каждое привидение найдутся свои близнецы — «звезды и полосы» — и пластилином накормят, чтобы зубам волю не давал, и под елку загонят, чтобы заместо ватного Деда Мороза привыкал, — Новый год недалече!
Борисенко вернулся с котом, держа того на вытянутой руке за обрубок (или откусок?) хвоста. Такой способ транспортировки не был в обиду Сёгуну — вполне привычный способ, им пользовался и Колчин, и даже Инна, ибо иначе быть царапинам, если Сёгун не желает переместиться туда, куда его перемещают. Впрочем — уже хочет, уже заизвивался, зашипел, завидев СВОЮ дверь, СВОЮ квартиру, СВОЕГО микадо-Колчина. Он просто от балкона боялся отлучиться, боялся попасть в лапы Тёмы-и-Тёмы, извергов, в его кошачьем понимании.
Мявкнув, упал на все четыре и метнулся к миске на кухню, куда Колчин заранее высыпал львиную, а не кошачью долю «Китикэта». На хозяина Сёгун даже не глянул. Нет, глянул, но уже сунув морду в разрекламированную еду. Глянул с претензией и недовольством: пора бы усвоить! он предпочитает не рыбные, а мясные хрустики! говоришь вам, говоришь! и-иэх! ла-адно! но чтобы в последний раз!
— Его нам Инна оставила перед Ленинградом, — пояснил и без того ясное Борисенко.
— Это когда же? — как бы прикинул Колчин.