Белый ферзь

Вот и не разминулись. Но размялись.

Колчин придержал «предводителя» в загривке, чтобы тот падал мягко, без грохота (пробирки, стекляшки, кюветки — от сотрясения атмосферы тоже могут ненароком дребезнуть). Секунда. Ну, две. Не больше.

— Э! Слышь! — словарный запас у оставшихся «быков» на этом иссяк, они тупо поперли на Колчина.

Нет бы сообразить. Но «бык» очень туго соображает, и тореро завсегда вынудит «быка» броситься туда, где никакого тореро уже нет. Только что был — и нет! Как же так?! Поздно, тупица. Получи промеж рогов. И ты, второй, тоже получи.

И всё. Два точных тычка. Всякие эффектные маэ-, маваши- и йоко-гери годятся, если имеешь перед собой сколько-нибудь просвещенного партнера-партнеров. Эти трое — несерьезно. Опять же, пробирки, стекляшки, кюветки…

— Надолго? — со специфическим профессиональным интересом спросил Давид Енохович, имея в виду беспамятство бойцов.

— Минута-другая.

— А чтобы нам не вызывать персонал и не перетранс-портировать ЭТО в третью холодильную камеру. Я им сейчас укольчик… Полежат пока. У меня как раз есть три подходящих клиента, замучили телефонными звонками.

Нашатырь не понадобился. Троица очнулась резче, чем от нашатыря. Если и не начитались отечественного бестселлера «Ливер а-ля рюс», то импортных видеокошмаров насмотрелись точно. Очнулись-то они очнулись, однако Подняться с пола — ноги кисельные.

— Сырье поганое… — совещательным голосом подыграл Колчин. — Водку жрут от нервов, чуть что — депрессия и водку жрать. Требуха неликвидная, Давид Енохович.

— Полагаете, коллега?

— Полагаю, коллега. Обратите внимание — мгновенная испарина. А вонь?

— Отпускаем? — сожалея о сырье, засомневался ведущий патологоанатом: само в руки пришло и — отпускаем…

— Надо, Давид Енохович, надо, — урезонил коллега коллегу и уже иным, «авторитетным» тоном навис над «предводителем»: — Чьих будешь?!

— Н-н…

— Не понял! Не понял?

— Н-н…

— Ты что, смертник, ничьих?!

— Н-н… М-мы первый раз… М-мы-ым-м…

— Залетные? — «авторитетно» удивился Колчин. — Ты хоть знаешь, смертник, на чью территорию залетел?!

— Н-н… М-мы-ым-м…

— Пшли вон! — пощадил «авторитет»-ЮК. — И запомни, смертник, номерок вашего «форда» уже срублен, так что если появитесь ближе Кольцевой…

— Н-н… М-мы-ым… — Так надо понимать, что новобранцы-добровольцы малого рэкета не появятся ближе Кольцевой в обозримом будущем.

Троица наконец-то встала на ноги, пшла вон. «Предводитель» замялся на выходе у порога. Ни дать ни взять — канюка-переросток у дверей учительской: отда-айте дневник, отда-а-айте…

— Что?! — непреклонным злорадным завучем соизволил обратить внимание ЮК.

— Н-н… — пшел вон «предводитель»-переросток, осознав, что дневника, то бишь револьвера «RG-89», не получит, и так-то слишком долго испытывает терпение.

— Рад вас видеть, Юрий Дмитриевич! — уже нормально и действительно радушно сказал Штейншрайбер. — Извините, что я вас немного того… использовал. Мы просто как раз заканчивали, и — вы… У этих глупых мальчиков извращенное представление о благосостоянии нищих столичных патологоанатомов. Так что мы как раз заканчивали…

— Я помешал?

— Да как вам сказать… — Дважды еврей распахнул белый халат в подозрительных, но не кровавых, нет, не кровавых пятнах, и потому еще более подозрительных. Полез куда-то под свитер, извлек оттуда «мыльницу»-диктофон и отдавил клавишу перемотки, стопанул, включил. «Занято!» — рявкнул диктофон голосом «предводителя». — Вот! Вот отсюда мы и сотрем… Я, понимаете ли, Юрий Дмитриевич, всегда соблюдаю закон, даже когда он, закон, не работает. А ваши энергичные действия, Юрий Дмитриевич, несколько разрушили мои планы…

Оказывается, гоп-компания приходила к дважды еврею уже дважды.

Первый раз с места в карьер затребовала денег, если ты патологоанатом и «сидишь» на золотых коронках и человечьих запчастях.

Давид Енохович со свойственной ему убедительностью растолковал, что денег надо собрать, что в тумбочке он их не держит, что деньги должны крутиться, что приходите в следующий раз, тогда непременно, какие могут быть возражения, он, патологоанатом, ведь знает, в каком ужасном мире мы живем. Это не мир, это кош-шмар! (Да какой-такой особенный кошмар?! На-армальный кошмар, ха-ароший кошмар!)

Второй раз, то есть вот только что, гоп-компания пришла, раскатав губу, но Давид Енохович уже побывал в своем отделении милиции, где ему присоветовали не нервничать, а записать на пленку разговоры и обязательно (обязательно, гражданин Штерн… Шейн… райбер, понимаете, обязательно!) вынудить рэкетиров произнести, во-первых, «давай денег!», во-вторых, сумму. Тогда правоохранители получат все основания брать быка за рога, всех троих, когда гоп-компания явится в третий раз. Только так, и не иначе. Убедить вымогателей, что при повторном их визите им не морочат голову, а в самом деле необходима еще одна, третья встреча, — это головная боль заявителя, но не правоохранительных органов.

Ну да Штейншрайбер всегда отличался талантом убеждения. И ведь они, мальчики, сказали-таки всё требуемое. Поэтому Давид Енохович был весьма удовлетворен в тот момент, когда Юрий Дмитриевич постучался, и даже позволил себе немножко пошутить. Дело-то уже сделано, можно скинуть с себя личину еврея-кровопивца, испуганного бравой гоп-компанией, уверенной, что еврей-кровопивец не пойдет к ментам, ибо обдирает покойников и, ясное дело, пьет кровь христианских младенцев.

— Я вас не очень огорошил, Юрий Дмитриевич? — спросил Штейншрайбер, подразумевая неожиданную цитату из «Незабвенной». Мол, как я их, а?!

— Не очень.

— А вы узнали откуда?

— Узнал. Во. Ивлин.

— Точно! Я думаю, у мальчиков стало холодно в штанах. Вы уж простите мне мою маленькую слабость.

— А вы мне мою.

— Что-о вы, Юрий Дмитриевич! Наоборот. Я, правда, полагал, что всё будет немножко иначе, но… Я почему-то сейчас думаю, что мальчики в третий раз не появятся. Я бы с ними тоже мог договориться иначе. И санитары у нас подходящие… Но хотелось все-таки с соблюдением формальностей… Кстати, Юрий Дмитриевич, а ЧЬЯ у нас территория? Просто чтобы знать.