Белый флюгер
Шрифт:
— В Ораниенбауме приказал сойти, — рассказывал Федька. — Он нас с машиной ждать будет.
— И сразу на десять суток? А мамка?
— Это ж так! Постращал просто! — успокоил Федька брата. — Ничего он нам не сделает!.. Вот про остров — он прав! Название-то мы забыли! Курицы, говорит, беспамятные!
— Так и обозвал? — обрадовался Карпуха.
Та-ак!.. А чего ты развеселился?
— Значит, ему нужно было знать, куда она поехала! Значит, она контра! Гидра!
Для ребят это было настоящим открытием. Вся их поездка теперь приобрела большой смысл, и предстоящий разговор с матерью не пугал их.
Окрылённые, вышли
Она увидела братьев, и что-то разом изменилось в её красивом спокойном лице. Какая-то тень пробежала. Глаза утонули. Губы потвердели. Она осмотрела всех, кто был поблизости, и неторопливыми шажками, какими ходят люди, вынужденные ждать, приблизилась к мальчишкам. А они всё ещё обсуждали своё открытие. Не только Ксения Борисовна, но и другие пассажиры слышали их возбуждённые голоса.
— Не Ёлкин, а Елагин! — сердился Федька.
— Всё равно — гидра! — горячился Карпуха. — Я с самого начала знал — с Яшки!
Ксения Борисовна тем же медленным шагом отошла от них. У дверей вокзала она остановилась в нерешительности, оглянулась. Поезд уже подавали. Помигивая красным фонарём, задний вагон двигался вдоль платформы. На тормозной площадке стоял проводник и изредка свистел, предупреждая пассажиров. Федька с Карпухой соскочили с платформы и перебежали через рельсы перед самым вагоном. Ксения Борисовна видела всё это и поняла, что мальчишки поедут «зайцами» на какой-нибудь подножке. Она вернулась на платформу и вошла в задний вагон.
Поезд вскоре тронулся. Когда за окнами проплыли последние пригородные домишки, она вышла в тамбур и долго стояла, привалившись к стенке и широко, по-мужски расставив ноги в жёлтых бурках. Она несколько раз взглянула на дверь, ведущую в вагон. И было в её взгляде какое-то тревожное ожидание. Словно кто-то мог выйти за ней и не выходил. А она всё ждала. Наконец, решившись на что-то, Ксения Борисовна рывком открыла наружную дверь. Уже наступали ранние зимние сумерки. Пахнуло паровозной гарью и снегом. Где-то в середине состава на подножке чернели два пятна. Она сосчитала, какой это вагон, мягко, без щелчка прикрыла дверь, опять прислонилась к стенке и перекрестилась.
На следующей остановке Ксения Борисовна соскочила на платформу, побежала вперёд и вошла в тот вагон, на подножке которого с другой стороны ехали мальчишки. Она села у окна и через протаянный кем-то глазок увидела у вагона ребят. Они грелись, по-петушиному набрасываясь друг на друга. У Карпухи слетела шапка с головы. Федька поднял её и напялил на брата. Прогудел паровоз. Мальчишки бросились к подножке.
Ксения Борисовна сидела у окна и со скучающим видом рассеянно оглядывала пассажиров. Нога у ней была закинута на ногу, левая рука лежала на колене. Спокойная, немножко задумчивая поза. И только пальцы нервно барабанили по колену.
Где-то на середине перегона она вышла в тамбур. Там обнимались два подвыпивших деревенских мужика. Они не обратили на неё внимания. Покачиваясь, поглаживая друг друга по спине, они с пьяным умилением бормотали что-то, понятное только им одним.
Ксения Борисовна вернулась в вагон. Теперь она села рядом с дверью, из-за которой, то ослабевая, то усиливаясь, доносились голоса мужиков.
Проехали еще несколько станций. Пьяные сошли на последней перед Ораниенбаумом остановке.
Следующий перегон был короткий. Иззябшие, исхлёстанные ветром и снегом мальчишки даже не поверили, что вон те приближающиеся огоньки и есть Ораниенбаум.— Никак доехали? — хрипло выдавил из себя Карпуха.
Федька мотнул головой, согнутым локтем потёр онемевший от холода нос и слезившиеся глаза. Когда он отнял руку от лица, что-то жёлтое обрушилось сверху на Карпухин затылок и сбросило брата с подножки.
— Карп! — завопил Федька, но тупой удар в шею швырнул и его прочь от поезда.
Свистнуло в ушах, обожгло судорожно вытянутые вперёд руки, толкнуло так, что болезненный звон пошёл по всему телу, и стало нестерпимо душно и тихо, как в могиле. Федька приподнялся на руках, закашлялся, выплёвывая набившийся в рот снег, и со стоном позвал:
— Карпыш!.. Ка-арпыш!
— Федька! — послышалось глухо, как из-под земли.
Снег зашевелился, показалась голова Карпухи. Федька подполз к нему, сбросил варежки, ухватил брата за лицо с кровавой царапиной на щеке и, расслабленно улыбнувшись, чмокнул его в лоб.
— Молодец, Карпыш! Молодчина! Умница!
Ошеломлённый необычно ласковыми словами брата и его совсем уж непривычным поцелуем, Карпуха сказал:
— А я-то тут при чём?.. Чего это было-то, а?
Оба посмотрели вверх на железную дорогу. Они лежали под откосом в глубоком снегу, а красный фонарь хвостового вагона уже слился со станционными огнями Ораниенбаума.
— Пьяные, что ли, столкнули? — снова спросил Карпуха, вспомнив голоса, доносившиеся из тамбура.
Но Федька знал: пьяные не виноваты.
— Это, Карпыш, она. Я бурку её заметил. Жёлтую. Она — ногой… Вперёд тебя, потом меня…
Карпуха был поражён. Он не мог сказать ни слова. Даже тогда, когда они выбрались наверх и побежали по шпалам к станции, он всё молчал. Не хотелось ему верить, что это тётя Ксюша столкнула их с поезда. Не смел он поверить в это.
А Федька часто оглядывался и торопил брата. Он боялся, что дядя Вася уедет. Увидит, что в поезде их нет, и уедет.
Минут десять бежали братья. Показалась знакомая платформа.
— Они! — услышал Федька радостный голос Алтуфьева.
ТРЕТИЙ СЫН
Машина неслась по просёлку с такой скоростью, что разговаривать было невозможно. Трясло и подбрасывало — только держись. Крутогоров торопился, требовательно поглядывал на водителя и повторял:
— Жми! Жми!
Федька с Карпухой сидели сзади, закутанные для тепла в брезент. Алтуфьев придерживал мальчишек, облапив их правой рукой, и подмигивал, когда машину подкидывало на ухабах. Братья отдыхали. Приключений за этот день было столько, что они отупели и ничему не удивлялись. Поесть бы и спать!
Перед выездом из леса водитель потушил фары. Внизу была деревня.
— Стой! — скомандовал Крутогоров. — Дальше — пешком. Машину убери с дороги.
Долетел отдалённый гудок.
— Успели! — произнёс Алтуфьев.
Мальчишки догадались, что это прогудел паровоз, подъезжая к их полустанку. Значит, поезд, с которого их столкнули, только что добрался до остановки.
В темноте торопливо спустились к дому Дороховых. Вошли во двор и на крыльце увидели мать. Мальчишки сжались, ожидая неминуемой грозы. Но Крутогоров опередил её.