Белый флюгер
Шрифт:
— Верно, что вам сахару дали? — спросил он.
— Дали! — сказал Федька.
— Зря!
Федька нахохлился.
— Это ещё почему?
— Потому, что вы — большевики! С чекистами снюхались!
Братья засмеялись. Этот упрёк прозвучал для них, как похвала. А паренёк разозлился ещё больше.
— Жадюги! Сахар-то небось уже сожрали?.. Все чекисты такие! Только и умеют — обыскивать да забирать что получше!
— Федька! Дай ему в морду! — посоветовал Карпуха. — А я добавлю!
Федька собирался последовать совету брата, но взглянул на Гришу и передумал. Тот стоял и смотрел на Дороховых так, будто решил по их
— Идём! — Он потянул паренька за рукав. — Вот получишь кусок сахару — узнаешь, какие люди чекисты!
— В самом деле хочешь дать? — удивился Карпуха.
— Пусть знает — мы не жадные! — ответил Федька.
А паренёк обернулся к толпе, подмигнул кому-то и пошёл к дому Дороховых.
В конюшне Федька расстелил тряпицу, положил на неё сахарную голову и взял топор.
— Нас четверо. На четыре и расколем. Понял?.. Так все большевики и чекисты делают.
Он с чувством превосходства посмотрел на паренька и ударил топором по желтоватому конусу сахара. Головка развалилась на две половинки. Федька поставил их торчком, чтобы расколоть и их. В это время закаркал Купря.
— Слышишь? — спросил Карпуха. — Кто-то идёт!
Федька заторопился, замахнулся топором, но дверь широко распахнулась — и в конюшню ворвались мальчишки. Их было много, и они заранее знали, как действовать. Не орали, не лезли с кулаками. Передние оттолкнули и припёрли растерявшихся Дороховых и Гришу к стене, а кто-то из задних подхватил обе половинки сахара, и конюшня опустела. Убежал и паренёк, из-за которого всё это произошло.
Федька взглянул на топор, всё ещё зажатый в руке, и с каким-то невнятным возгласом выскочил из конюшни. Мальчишки были далеко. Не оглядываясь, они улепётывали в деревню. А из дома на крыльцо вышла мать.
— Что это тут у вас? Играть больше негде? Ты ещё в дом эту ораву притащи!.. А топор зачем? Положи на место!
— Положу! — буркнул Федька и вернулся в конюшню.
Топор со звоном брякнулся в угол. Карпуха нагнулся к тряпице и, послюнявив палец, стал собирать в рот мелкие крошки сахара. Федька недовольно посмотрел на Гришу.
— Ловко нас облопошили!.. А всё из-за кого?.. Тебе хотел показать, какие чекисты!.. Из-за тебя столько сахару пропало!
Федька понимал, что и сам виноват во многом, но сдержаться не мог. Очень уж было досадно. Себя ругать глупо. Ещё глупее ругать мальчишек, которые ничего не слышат, а сидят дома и сосут сахар. Гриша был рядом. Ему и досталось.
Гриша в последнее время уже начал забывать, что живёт в чужой семье, что Федька и Карпуха ему не братья. И вдруг эти злые, обидные слова!
Гриша заплакал.
— Чего захныкал? — опомнился Федька. — Сахару жалко? Плевать на него!
Гриша не ответил. Братья переглянулись и поняли, что получилось плохо.
— А он и не сладкий. Дрянь какая-то! — отплёвываясь, произнёс Карпуха. — Виноват-то ты, Федька! Это ты позвал в конюшню! А им только и надо было — узнать, где сахар спрятан!
— Чего ж ты не предупредил тогда?
— Я говорил!
И братья нарочно устроили такую перепалку, по сравнению с которой всё, сказанное раньше, стало совсем безобидным. Заметив, что Гриша вытер слёзы, Федька последний раз ругнул брата и зажал ему рот ладошкой.
— Замолчи!
Карпуха замолчал. Всё это они разыграли так естественно,
что Грише захотелось помирить братьев.— Не ссорьтесь, пожалуйста! — попросил он. — Я, конечно, виноват…
— Ничего ты не виноват! — Карпуха отшвырнул ногой тряпицу, на которой не осталось ни пылинки сахара. — Ты лучше скажи: шоколад слаще?
— А ты не ел?
— Не-а!
— Он не слаще, а вкуснее. Самый сладкий — это мёд.
— Нашли про что говорить! — проворчал Федька. — Как девчонки! Сладенького захотелось! Мне его и даром не надо!..
ЗАВАРУХА
В то утро была изумительная, по-весеннему бодрящая погода. Солнце блестело, как новенькое. На небе — ни тучки. Вокруг всё так бело, что ломило в глазах. Ночной мороз убрался в тень, а матовые сосульки стали на солнце стеклянно-прозрачными и сбросили в снег первые капли.
Тропинки на заливе до этого дня были почти незаметны, а теперь их оказалось очень много. Тёмными прожилками они рассекали искрящийся на солнце снег и все бежали в одном направлении — к Кронштадту. Он сегодня казался ближе, чем обычно. Тёмный, приземистый, массивный. И не верилось, что он стоит на острове, что вокруг него вода. Вокруг было просто поле, занесённое снегом поле, ровное — без единого бугорка, дерева или кустика.
Даже людей не видно. Обычно тропки на заливе не пустовали, а в тот день между берегом и Кронштадтом лежала мёртвая восьмикилометровая полоса.
Посасывая сорванные с крыши сосульки, мальчишки стояли на льду у камня. Солнце пригрело и подсушило его южный бок. С толстой снежной шапки падали редкие крупные капли, ударялись о боковину и разлетались на мелкие брызги. В тишине эти шлепки падающих капель казались очень громкими.
— Ишь как стреляют! — сказал Карпуха.
Гриша подставил ладонь под каплю.
— Здорово бьют! Продержишь тысячу лет — дырка будет!
— Ну да?
— Ага!.. Оттого и пещеры бывают. Кругом темно, а капли тук… тук… тук… Хоть до центра земли!.. Я читал про одно подземелье. Там каторжника цепью к стене приковали. А он взял и подставил одно звёнышко под каплю. Десять лет сидел и держал. И цепь разорвалась!
Мальчишки прислушались к неторопливо-однообразному пощёлкиванью капель. И хотя солнце сияло вовсю, им почему-то представилось подземелье. Темнотища. Никого нет — один каторжник у стены. А капли тук… тук… тук…
Карпуха поёжился.
— Чего-то как-то не так сегодня.
Гриша кивнул головой.
— Мне тоже показалось.
— Никого нет — потому, — пояснил Федька. — На всём заливе никого! Умерли они там, что ли, в Кронштадте?
— Новую революцию делают! — пошутил Гриша.
— А сколько их всего было? — спросил Карпуха.
— Три. Одна в пятом году, другая — когда царя сбросили. Потом — Временное правительство свергли…
— А теперь кого же?
— Не знаю.
— Не знаешь, так и не болтай! — рассердился Федька. — Чего голову Карпышу морочишь! Никакой новой не будет!
— Я же пошутил!
— Шуточки!.. Теперь любая новая революция против нас!.. Забыл про Яшку?.. Вот она какая новая!.. А нас как с поезда сбросили?.. Ему шуточки! Да если б не Василий Васильевич, и тебя, может, уже не было б!
Гриша согласился: