Белый хрен в конопляном поле
Шрифт:
Килострат долго-долго вглядывался в глубину черного хрусталя и, наконец, объявил:
— Живые они. В какой-то дом стучатся. Дальше ничего не вижу… Нет, вижу. Только не Тихона с Терентием. Грядущее зрю, да такое, что лучше бы и не зреть!
— Что, что видишь? — поторапливал его Стремглав.
— Война будет, — сказал старец. — Большая война по всему материку. Великое войско пойдет, все сметая на своем пути. Бьются эти воины молчком, смерти же вовсе не боятся. И на знамени у них цветок бессмертника. Горит Ковырра, пылает Плюхен, а вот и посконские дружины
— Что ты такое несешь? Когда эта война случится?
— Может, через год. Может, через два. Но уж точно на твоей памяти.
— Значит, есть время подготовиться, — сказал король. — Только откуда бы взяться в наше время великому войску, если даже Пистон угомонился?
— Не угадал я в свое время, — сокрушенно сказал Килострат. — Не счастливый конец ждет человечество, а весьма паршивый.
— И никакого избавления нет?
Килострат осушил рюмочку и побледнел. Изо рта у него пошла пена. Он забормотал:
— Темной ли ночкою, ясным ли днем белый свет перевернется вверх дном. Тогда горбатый простится с горбом, приедет всадник пустой на белом коне вороном…
А потом лег на пол, вытянулся, вздрогнул — и помер.
По-настоящему помер. И похоронили его в простом гробу, без всяких колесиков.
Других пророков в Посконии не было.
ГЛАВА 15,
— Кто же нас без денег переночевать пустит? — жалобно сказал Тихон.
Избитые, ограбленные, в буквальном смысле опешившие близнецы подходили к покосившейся избушке, которая, вероятно, считалась на этой неустроенной дороге постоялым двором.
— Не боись, я кое-что заначил, — еле-еле выговорил Терентий.
Нижняя губа у него была порвана — один из первенцев посконской свободы просто-напросто выдернул украшавшее парня колечко и, убедившись, что никакое оно не золотое, остальных украшений трогать не стал. А заплатанного Тихона даже и обыскивать не попытались.
Потому и Василек уцелел, а то ведь наверняка разбойники со страху шарахнули бы его об камень.
— Брат, а в ту ли сторону мы идем? Это ведь другая дорога!
— Куда-нибудь да приведет… На ту дорогу мне что-то сейчас не хочется. Спросим у людей!
После катания по крутому склону оврага в бочках тела близнецов болели и ныли до последней косточки.
Над входом была приколочена обшарпанная вывеска:
Дверь постоялого двора была закрыта. Терентий грохнул по ней кулаком.
После долгого ожидания братья услышали нехороший голос:
— Кого принесло?
— Нам бы переночевать… — робко начал Тихон.
— Нету места!
— Что ты брешешь, старый пень! — заорал Терентий. — На дворе ни одной телеги! Конюшня пустая! Голосов не слышно!
— Так они же все немые! — не растерялся хозяин
нехорошего голоса.— Кто немой, ноль тебе в кошель?
— Постояльцы!
— Миленький, нам бы только передохнуть… Перекусить… — заплакал Тихон.
— А деньги есть?
— Найдутся, чуму тебе в суму! Отворяй, а то сожжем! Нам терять нечего, мы на все способны!
И шепнул Тихону:
— Только не вздумай сказать, что мы королевичи или даже купеческие дети — он цену поднимет! Пусть лучше думает, что мы лихие люди!
— Врать дурно, — пискнул Тихон и осекся.
Врать, конечно, дурно, а голодать и под звездами ночевать — еще того дурнее.
Загремели засовы.
Хозяин оказался на вид не лучше своего голоса: маленький, лысый, конопатый и безбровый. Видно, это и был старый Киндей.
— Вперед покажите деньги!
Терентий покопался в своем стоячем ярко-малиновом гребне и добыл оттуда золотой.
Сверкающая денежка возымела действие свое: дверь широко распахнулась.
Близнецов обдало спертым духом — чуть с ног не попадали.
Видно, этот постоялый двор предназначался для кого угодно, только не для людей: обеденную залу разделял пополам длиннющий высокий стол, но ни стульев, ни табуретов не наблюдалось.
Стол этот не вытирали и не сметали с него объедков лет примерно тридцать шесть или даже все тридцать восемь.
Еще дольше не сметали паутину по углам, а пауки выросли с добрый кулак. Да и как им было не вырасти, когда целая тысяча мух обитала в воздухе!
— Вы откуда такие? — ахнул хозяин, приглядевшись к гостям.
— Откуда надо! Болтай поменьше, сучок дубовый! Ты нас не видел, мы тебя не слышали! Крепче спишь — меньше знаешь! Язык долгий — век короткий!
Тихон с удивлением понял, что братец ведет себя и говорит точно так же, как неблагодарные арестанты.
— Хавку тащи, муфлон сарацинский! Берло давай, леопард отмороженный с вершины Килиманджаро! Бациллу неси, не то все чакры тебе позатыкаю!
— Так бы и сказали сразу, что правильные люди! — обиделся старый Киндей. — Сейчас все разогрею, я тоже не без понятий…
— Братец, миленький, не нравится мне тут…
— Не привередничай, Тиша. Нам выбирать не приходится…
Хозяин проявил неожиданную расторопность и вскоре притащил две большие дымящиеся миски, доверху наполненные большими кусками тушеного мяса с овощами.
Вместо ложек были какие-то замурзанные деревянные лопаточки, а вилки тут вряд ли когда и водились — небось не королевский дворец.
— А почему стульев нет или хотя бы скамеек?
— Встояка-то гости больше сожрут! — сказал Терентий.
— Так гости устанут быстрей, — объяснил Киндей. — Угомонятся, ночью бесчинствовать не будут. Ладно, ешьте, а я наверх схожу, посмотрю, что там у меня немтыри делают…
Как ни голодны были братья, как ни вкусно пахло угощение, но едва они сумели проглотить по куску.
— Что за диво? — сказал Терентий. — Вроде бы только что готов был хоть кошку съесть…
И добавил совершенно для себя несвойственное: