Белый олеандр

— Сколько вы ей дали?

— Не важно. — Она села на прежнее место. — Дело в том, что ты не отвечала на мои звонки. — К моему удивлению, она достала пачку сигарет из своей сумочки от «Эрмес Келли» — фирменной, не подделки, определила я. Сказалась школа Оливии. — Я закурю, не возражаешь?

Я покачала головой. Она вынула зажигалку — «Картье».

— Сигарету?

Когда я опять покачала головой, она положила на поцарапанный столик пачку и зажигалку, выдохнула дым в пыльные полоски солнечных лучей.

— Не знаю, почему я до сих пор не бросила.

— Потому что все заключенные курят, — сказала я. — И вы можете предложить им сигарету.

— Твоя мама говорила, что ты девушка неординарная, — кивнула она. — По-моему, это заниженная оценка.

Сьюзен огляделась в нашей тесной гостиной. Изогнутая вешалка для пальто, музыкальный центр с кассетами, лампа-пудель с молочно-белым абажуром, портрет краснощекой крестьянки в оранжевом платке, прочие артефакты Рининого секонд-хенда. Белый кот прыгнул ей на колени, она вскочила, отряхивая свой голубой костюм.

— В хорошем месте ты живешь. — Она снова села, следя краем глаза за перемещениями лохматого нахала. — Ждешь выпуска? Строишь планы на будущее?

Моя школьная сумка упала с кресла, подняв облако пыли в несвежем воздухе.

— Да, подумываю стать адвокатом по уголовным делам, — отозвалась я. — Или проституткой. Или мусорщиком.

Сьюзен не стала парировать, она не отклонялась от своей цели.

— Могу я спросить, почему ты не отвечала на мои звонки?

Опершись о дверной косяк, я следила за ее точными, уверенными движениями.

— Конечно, можете. Спрашивайте.

Она достала изящный портфель красной кожи, открыла его, достала папку и блокнот.

— Твоя мама предупреждала, что с тобой будет нелегко. Что ты винишь ее во всех несчастьях. — Она внимательно заглянула мне в глаза — непременно хотела использовать каждый удобный случай для такого контакта. Наверняка практиковалась перед зеркалом еще в колледже.

Я ждала продолжения. Что они еще состряпали?

— Знаю, тебе пришлось пройти сквозь тяжелые испытания. — Она пробежала глазами лист в папке. — Пять приемных семей, центр «Мак-Ларрен». Одна из приемных матерей, Клер Ричарде, покончила самоубийством, да? Твоя мама говорит, ты была к ней привязана. По-видимому, это стало для тебя серьезной травмой.

Внутри закипела злость. Клер была моя, она не имела права ее трогать, приплетать к делу матери. Хотя, может быть, это и есть тактика Сьюзен: вытащить все на поверхность, чтобы я не могла замкнуться, скрыть свое отношение к Клер. В шахматах это называется «агрессивный дебют». Она прекрасно знала, что делала — давила на больное место.

— Вы не спрашивали у своей клиентки о ее роли в этом происшествии?

— Ты же не можешь винить мать в смерти женщины, которую она видела только один раз. — Ее тон давал понять, что абсурдность этой мысли не вызывала сомнений. — Она же не ведьма, да? — Сьюзен откинулась на спинку кушетки и затянулась, следя за моей реакцией.

Мне стало страшно. Обе они действительно могли убедить в этом кого угодно. Букет из олеандра и белладонны легко превратится в лавровый венок.

— Но я действительно вижу в этом ее вину, Сьюзен.

— Объясни. — Она переложила сигарету в левую руку, а правой писала в блокноте.

— Моя мать делала все, что могла, лишь бы Клер исчезла из моей жизни, — сказала я. — Клер была хрупкая и ранимая, а мать точно знала, куда бить.

Сьюзен затянулась, прищурилась в дыму.

— Зачем это было ей?

Оторвавшись от стены, я подошла к вешалке со шляпами наверху. Мне стало невмоготу смотреть на Сьюзен, и еще больше невмоготу чувствовать на себе ее взгляд — прикидывающий, оценивающий. Я надела старую шляпу и посмотрела на себя в зеркало.

— Потому что Клер любила меня. — Это была соломенная шляпа с вуалью. Я опустила ее.

— Ты думаешь, что она ревновала, — сказала Сьюзен покровительственным тоном, выпуская дым, как осьминог свою защитную струю.

— Она ужасно ревновала. — Я поправила вуаль и подогнула края шляпы. — Клер хорошо относилась ко мне, и я ее тоже любила. Мать не могла этого вынести. Она не обращала на меня особенного внимания, когда имела такую возможность, но если это делал кто-то еще, он становился ей поперек горла.

Положив локти на колени, она наклонилась вперед, уперла взгляд в пожелтевший потолок. Я слышала тихое щелканье у нее в голове, перенастройку механизма, поворачивание моих слов так и сяк, поиск собственной выгоды.

— Но какая мать не ревновала бы? — сказала наконец Сьюзен. — Видя, как дочь растет, обожая другую женщину, а? Честно говоря? — Она потянулась к пепельнице, круглый зад был похож на вишню.

Я смотрела на нее сквозь вуаль. Хорошо, что она не видит моих глаз, страха в них.

— Честно говоря, она убила Клер. Столкнула ее со скалы, понятно? Может быть, по закону это не подлежит наказанию, но не пытайтесь всучить мне свою новую приукрашенную ерунду. Она убила Клер, убила Барри. Давайте начнем с этого.

Сьюзен вздохнула и опустила ручку. Сунула в пепельницу окурок.

— Ты крепкий орешек, да?

— А вы — адвокат, который собирается выпустить из тюрьмы убийцу. — Я сняла шляпу и бросила ее на стул. Белый кот испугался и убежал из комнаты.

— На процессе от нее просто отказались. Это зафиксировано в записи. — Сьюзен ударила ребром одной ладони по другой. Я представила, как в суде она поясняет свои слова жестами для тех, у кого плохой слух. — Общественный защитник ничего не потрудился сделать в ее оправдание. — Короткий обличающий палец с красным ногтем. — Господи, она была под действием препаратов, едва могла говорить! В деле есть всё — доза и прочее. И никто не сказал ни слова. Версия обвинения подтверждается только косвенными доказательствами и уликами. — Скрещенные руки, как жест рефери в баскетболе. Сьюзен только разошлась, но с меня было достаточно.

— А вам до этого какое дело? — оборвала я ее самым сухим и равнодушным тоном, на какой только была способна.

— Правосудие не свершилось, — решительно сказала она. Мысленно я уже видела Сьюзен на ступеньках суда перед съемочной группой.

— Свершилось, — сказала я. — Вслепую, может быть, с помощью процессуальных ошибок, но оно совершилось. Знаю, это большая редкость. Чудо нашего времени.

Сьюзен откинулась на спинку кушетки, словно моя реплика отняла у нее весь праведный гнев. По улице проехала машина с включенным радио, изрыгая оглушительное кантри. Сьюзен тут же посмотрела в окно на темно-зеленый «ягуар», поблескивающий у обочины. Убедившись, что его не угнали, она обернулась ко мне.

— Астрид, — медленно, устало, — когда молодежь так цинична, мысль о будущем этой страны приводит меня в отчаяние.

Ничего смешнее я уже давно не слышала. В последнее время вокруг было мало чего веселого, но эти слова звучали странно по любым меркам.

Усталость вдруг исчезла с ее лица, как раньше решимость бороться за справедливость. Теперь передо мной был умный и хладнокровный стратег, почти не уступающий самой Ингрид Магнуссен.

— Барри Колкер мог умереть от сердечной недостаточности, — спокойно сказала она. — Вскрытие не привело к однозначному заключению. У него был лишний вес, он употреблял наркотики, разве не так?