Белый олень. Часть 3. Одинокий волк под луной

– Стратег с пулей в башке! Ишь ты, возле дорог он собрался дежурить, «языков» захватывать… А чё потом делать с теми «языками»? За собой таскать по всей Чечне? Отвечай, вояка хренов!

– Я отвечу, дай срок… – многообещающе произнес Тугов. Был он высок, жилист, подвижен, его сухопарая мускулистая фигура, вся какая-то натянутая и подбористая, демонстрировала агрессивную силу и стремительность. Лицо, с острыми резкими чертами, было приметно той мужественной и брутальной красотой, на которую так падки женщины с романтической натурой. Его короткостриженая голова уже светилась глубокой загорелой пролысиной, на висках серебрилась густая проседь, сединой же отливали и узенькие, татарского типа усы с круто опущенными кончиками. Какими-то необычными были глаза Тугова, черные, пронзительные, словно два пулевых выстрела, они не выражали никаких эмоций, словно их владелец находился не на войне, а нудно торговал на рынке осточертевшей картошкой.

На погонах Тугова не было никаких знаков различия, что указывало на его принадлежность к рядовому составу. Наряду с остальными СОБРовцами, имеющими старшинские и сержантские звания, это смотрелось довольно странно. На вид Тугову было уже хорошо за тридцать, в таком возрасте военнослужащие вполне могут носить на плечах даже подполковничьи звезды.

Еще перед затянувшимся вылетом, Сергей обратил внимание на то, что почти весь личный состав, включая и командиров, относился к Тугову с заметным уважением. Его же поведение было подчеркнуто независимым, свободным, в нем не замечалось абсолютно никакого заискивания и традиционной солдатской робости перед начальством. Даже с командиром группы майором Крикуновым и его заместителем старшим лейтенантом Никитиным он держал себя на равных, но общался с ними не панибратски, а так, как предписывает строевой Устав.

Сергей, по какой-то непонятной случайности, весь этот день оказывался рядом с Туговым: сначала они сидели рядом в вертолете, потом вместе, плечо в плечо, тащили параллельные жерди самодельных носилок с раненым лейтенантом Голубенко, затем шли один за другим в походной колонне.

… А Чалый, тем временем, заводясь и распаляясь, говорил все громче:

– И вообще, мужики, на хрен она сдалась, эта великая коммерческая война? Почему бы нам не договориться с «духами»? Сказать им: давайте, джигиты, разойдемся с миром, мы в вас еще не стреляли, вы в нас тоже… И мы и вы – солдаты, подневольные люди, чё нам между собой делить? – он обвел праведно-возмущенным взглядом присутствующих. – За кого мы здесь должны рвать свои жопы? За Ельцина и его кодлу? Этот алкаш Союз развалил, пол-России пропил и разбазарил со своей гребаной приватизацией, нас с чеченами стравил, чтобы еще больше бабла' за нефть нахапать, свои карманы набить да друганам-ворюгам отстегнуть.

–Ты думай, что несешь-то, Ельцин принял страну уже напрочь разграбленную! Эти грёбаные коммуняки государство до ручки довели, людей по миру пустили, золотой фонд разбазарили по всему миру, вся экономика из-за них схлопнулась! – возмущенно вскричал сержант Неёлов. – А Ельцин этим сукам кислород перекрыл! Ему уже только за это спасибо говорить надо, а не переть на него бу'ром!

– Хорош трепаться, нашлись тоже политики-аналитики… – мрачно заговорил СОБРовец Кравцов. – Лучше скажи, Чалый, за каким хреном ты сюда заявился? Волне мог отказаться.

– Да за таким же хреном, как и ты, Гришка! – резко повернулся к нему Чалый. – Я за бабками приехал, а не для того, чтобы «чехов» гасить. Дома жрать нечего, в карманах, как у латыша – ..й да душа! А у меня жена безработная и два спиногрыза! Вот получу «боевые» и хоть как-то поправлю финансовое положение…

– О каких «боевых» ты базаришь, поганый шакал? – гневно спросил сержант Доманов, коренастый широколицый силач. – За что тебе их платить, если еще и боя не было, а ты уже замиряться с «чехами» собрался!

– Захлопни варежку, колхозан! Твоя трепотня для меня никакой «роя'ли» не играет, зря пыжишься! В отличии от тебя, деревенщина, я хочу жить как нормальный «чел», понял? Так пусть эта вечно пьяная сволочуга-президент и со мной поделится! А ты бесплатно за него жизнь отдавай! Можешь еще повоевать за Березовского, Гусинского, Ходорковского, Фрадмана, и прочую картавую свору? Эти суки заставят нас стрелять до тех пор, пока не сойдутся с чеченами в цене на нефть, а сами-то мы им триста лет не всрались!

Багровея лицом, с едва сдерживаемым бешенством Доманов проговорил:

– Я на эту олигархическую шайку-лейку хрен вытаращил! Мне, как таможеннику Верещагину из «Белого солнца», за державу обидно… Ты, ссучара, не можешь понять, что эта война не только с чеченами, она еще и с международным терроризмом. И я хочу, чтобы все эти арабы, негры и прочая наёмная сволочь, помнили, где находятся и меня боялись! Уж шибко надоело, что какие-то пастухи нам морды бьют, кровавую юшку пускают! Вот поэтому я здесь, бабки для меня – дело пятое.

– Да ты бессребреник, Петька! – нарочито-взвинчено хохотнул Чалый. – Тогда ты не из моей песочницы, чувак, уж извини.

– Вот тут ты совершенно прав, – я не из твоей песочницы, тыловая шваль! – Доманов презрительно сплюнул. – Пока ты у своего папаши в яйцах кис, на мне уже мундир вис! Вторую войну воюю.

– Да навалить мне на тебя и на твои подвиги! – не остался в долгу Чалый. – Герой с дырой, отыскался, блин! Понаехала тут кацапня' и права еще качает…

– Всё сказал, нет, житель свинячьего кишечника, глистяра паскудный? – пружинисто вставая, прорычал Тугов и с нескрываемой ненавистью ткнул Чалого в бок носком шнурованного берца.

– Ты совсем приборзе'л, чувак, на старшину бочку катишь! – возмущенно вскочил и Чалый.

– На твое старшинство мне наплевать! – оскалившись в злобной усмешке, прорычал Тугов. – Насобачился, гаденыш, ростовских алкашей шмонать да вытряхивать из них бабки, а потом начальство задабривать, чтобы очередную лычку заработать!

– «Конюшня», солдатик! – оскалился в ехидной усмешке Чалый, имея ввиду слово «конечно». – Жаль, что ты мне ни разу, ко'сенький, не попался, а то бы и тебя обезжирил… – Чалый не договорил, схваченный за грудки железной пятерней Тугова.

– Слушай сюда, говнюк! – голос Семена зазвенел, как перетянутая струна. – Ты находишься на войне, где и «языков» тебе брать придется, и убивать их после допроса тоже придется, и не выстрелом, а ножом, чтобы «духов» не приманить, и воду из гнилого болота пить придется, и древесную кору жрать, и еще много чего делать… А что касаемо этой войны, – указательным пальцем Тугов ткнул в землю, – то лично я воюю за Россию, а не за Ельцина! Три горячие прошел, за это имею четыре боевых награды и два сквозняка' в фигуре…И не тебе, тыловой ушлёпок, на меня хвост поднимать! А то я тебе этот обосранный хвост на раз-два отшибу, невзирая на твои гребаные лычки, понял?

– Да понял я, Семен, понял… -таращась на Тугова, обескураженно произнес Чалый, его лицо вмиг стало бледным и растерянным. – Чё ты завелся-то? Я ж ничего такого… я просто свое предложение внес…

– А теперь послушай, что я тебе скажу, как командир, – сделав упор на слове «я», старший лейтенант Никитин крепко взял Чалого за поясной ремень и так тряхнул, что тот едва удержался на ногах. – Если продолжишь гнуть свою линию и агитировать личный состав на примирение с «духами», то девять граммов в твой тупой лобешник я лично всажу, пускай меня потом судят.