Белый павлин. Терзание плоти

Ее муж казался очень веселым и добрым. Она бросала на него быстрые взгляды, но в глаза ему старалась не смотреть. Он с веселой искренностью подшучивал над женой и всячески расхваливал, а потом вдруг начинал подтрунивать над ней. Затем он стал проявлять легкое беспокойство. Думаю, она боялась, что он перед этим слишком много выпил. Полагаю, она была даже потрясена и напугана, увидев его нетвердую походку, и особенно перепугалась, когда убедилась, что он пьян. У них не было детей. Я заметил, что он особенно старался шутить, когда видел, как она напряжена за столом. Он часто посматривал на нее и откровенно огорчался, потому что жена избегала смотреть ему в глаза, он явно начинал беспокоиться и, как я понял, не прочь был уйти.

— Думаю, теперь нам пора с вами к викарию, — сказал он мне.

И мы покинули эту комнату с окнами, выходившими на юг, на солнечные лужайки, комнату с изысканными маленькими акварелями, выполненными в утонченной манере, со множеством проявлений милого несовершенства: пустыми вазами для цветов, закрытым пианино, примитивными чашками, отбитым носиком у чайничка, из-за чего на скатерти появлялись пятна.

Мы отправились к столяру и заказали гроб, а доктор выпил там еще стаканчик виски. Была оплачена кладбищенская работа, и доктор тут же полакомился каплей бренди. Портвейн, которым угостил его викарий, окончательно развеселил доктора, и мы дружно отправились домой.

Теперь беспокойство, таившееся в темных глазах маленькой женщины, уже не могло испортить настроение доктору. Он спешил покинуть дом, а она нервно крутила обручальное колечко на пальце. Доктор прямо-таки настаивал на том, чтобы отвезти нас на станцию, несмотря на нарастающую в комнате тревогу.

— Вы будете с ним в полной безопасности, — убеждала нас его жена своим ласкавшим слух хайлендским [3] произношением. Когда мы обменялись рукопожатием на прощанье, я отметил, что у нее хоть и маленькая, но твердая, сильная ручка… А вообще я всегда терпеть не мог старые, черные, из шерсти альпаки [4] платья.

3

Шотландским.

4

Разновидность лам.

* * *

Нам предстояло преодолеть довольно долгий путь из Эвербича домой. Часть пути мы проехали на автобусе, часть прошли пешком. Для мамы дорога оказалась непосильно длинной. Ноги ее очень устали.

Ребекка вышла из дома и из зарослей рододендрона высматривала нас. Она поспешила нам навстречу и спросила маму, не желает ли она чаю.

— Сейчас я вам приготовлю, — сказала она и побежала в дом.

Она то и дело вертелась вокруг, якобы затем, чтобы взять у мамы сначала шляпу, потом пальто. Ей хотелось поговорить с нами; ее тревожил вид моей мамы; она заметила черные круги у нее под глазами, вот и ходила теперь вокруг да около, не решаясь расспрашивать напрямую, но по всему было видно: она беспокоится и очень хочет знать обо всем, что произошло.

— Летти забегала домой, — сообщила она.

— И опять ушла? — спросила мама.

— Она приходила только сменить платье. Надела зеленое из поплина. И очень интересовалась, куда вы пропали.

— А что ты ей сказала?

— Что вы вышли куда-то ненадолго. Она обрадовалась этому. Вся такая веселая, оживленная, настоящая белочка.

Ребекка задумчиво посмотрела на маму. Наконец мама сказала:

— Он умер, Ребекка. Я видела его.

— Значит, Господь прибрал… Теперь вам не придется больше волноваться из-за него.

— Но он умирал в одиночестве, Ребекка. Совсем один-одинешенек.

— Ему выпала такая смерть, а вам по его милости — жизнь, — сказала на это Ребекка.

— Зато со мной оставались дети. Они дали мне все… Мы не будем ничего рассказывать Летти, Ребекка. Договорились?

— Ладно, не будем. — Ребекка вышла из комнаты.

— У тебя и у Летти теперь будут деньги, — сказала мне мама.

После отца осталась сумма в четыре тысячи фунтов или что-то около того. Она была завещана маме, а в случае ее отказа или смерти — Летти и мне.

— Ну, мама… это же нам, тебе.

Несколько минут мы молчали. Потом она негромко сказала:

— Ты мог бы иметь отца…

— Спасибо, что у нас его не было, мама. Благодаря тебе мы обошлись без него.

— Как ты можешь так говорить? — изумилась мама.

— Могу, — ответил я. — Я благодарен тебе за все.

— Если ты даже почувствуешь когда-нибудь презрение или отвращение к нему, постарайся быть великодушным, мой мальчик.

— Но…

— Да, — сказала она. — И не будем больше говорить об этом. Как-нибудь тебе придется рассказать все Летти… И ты сделаешь это. Расскажешь все.

Я действительно рассказал. Через неделю или чуть позже.

— Кто еще знает об этом? — спросила она, нахмурившись.

— Мама, Бекки и мы.

— Больше никто?

— Никто.

— Тогда хорошо, что он покинул этот мир, раз маме так пришлось страдать из-за него. Где она, кстати?

— Наверху.

И Летти побежала к ней.

Глава V ЗАПАХ КРОВИ

Смерть человека, который был нашим отцом, изменила нашу жизнь. Не то чтобы мы страдали, испытывали великую скорбь, хотя, конечно, мы переживали из-за постигшей нас утраты. Просто что-то изменилось в наших чувствах и в наших отношениях. Мы по-новому осознавали себя, по-новому относились к окружающему миру.

Мы с Летти жили среди лесов и озер, и она чувствовала, любила природу, по-своему общалась с ней. Ей казалось, она слышит смех воды, слышит, как переговариваются и хихикают листья, словно маленькие девочки, а осина колышет листвой, точь-в-точь кокетка своими одеждами, и голоса лесных голубей, до глупости сентиментальные.

Она все видела, все подмечала; испуганный горестный крик ежа, попавшегося в западню, капканы среди елок, поставленные на свирепых маленьких убийц, с приманкой — кишками убитого кролика.

Как-то днем, спустя некоторое время после нашего визита в Коссетей, Летти сидела у окна. Солнце играло в ее волосах, нежно целуя волнистые пряди. Солнце любило Летти и неохотно оставляло ее. Она смотрела через озеро Неттермер на дом Хайклоуз, затянутый пеленой сентябрьского тумана. Если бы не яркий румянец на ее щеках, я бы подумал, что она сегодня грустна и серьезна. Она угнездилась на подоконнике, прислонив головку к деревянной раме, и задремала. И сразу снова превратилась в прелестное дитя эта спящая семнадцатилетняя девушка со слегка приоткрытыми пухлыми губками и легким дыханием. Меня пронзило щемящее чувство ответственности; я понимал, что должен оберегать, заботиться о ней.

Послышался скрип гравия. Это пришел Лесли. Он снял шляпу перед ней, думая, что сестра смотрит на него. Его великолепное телосложение, гибкость прежде всего напоминали о животной силе; ладная, ловкая фигура впечатляла, приятно было наблюдать, как он двигается.

Зато лицо не такое симпатичное. Он не был красив. Брови слишком светлые, нос велик и уродлив. Лоб, высокий, красивый, почему-то не выглядел благородным. Тем не менее его лицо излучало искренность и добродушие, а смех был на редкость заразителен.