Белый шаман

Поговорили и про службу мою. Решили, что как Сход решит, так и будет. Только Прохор сразу сказал, что регулярные полки мне вряд ли светят. Два сына у него уже к казачьей службе приставлены. Хватит. Ну а меня решили третьим сыном назвать. Незаконнорожденным, но признанным. Так проще будет объяснить мое появление. Ну, погулял батька в молодости, с кем не бывает. Посудачит народ, да перестанет. Еще и уважать больше начнут. Единственное условие — на наследство я не претендую. Ну, так оно мне и не надо. Могу даже бумагу подписать. Вот за бумагу чуть по шее не получил. Мол, какие бумаги, между родными людьми?! Эх, Прохор Иваныч, Прохор Иваныч, безгрешный ты человек, предок мой дорогой. Знал бы ты, на что способны самые близкие и единственные друг у друга люди ради денег или лишних квадратных метров!

Ну и единственного на всю округу колдуна предсказателя и лекаря, под пули и сабли никто не отправит. Оженить попытаются, как пить дать. Да и полечить наибольших людей придется. Тут никак не отвертеться. На счет полечить- добро дал, пусть сам решает, кого и когда. Но в виду имеет, что долго я у него не загощусь, мне еще кровников своих надо отыскать. Кстати, на счет кровников, еле отговорил Прохора от участия в этом деле. Ни к чему. Ему еще прадедушку Пашу делать! А вот насчет оженить меня, тут я сразу отрезал: «Хрен им по всей харе, хай сами женятся, кому это надо!»

Давно уже закончилась самогонка. Да и не нужна она была больше. Нам и так было хорошо. Странно, мы этим вечером впервые увидели друг друга, а такое ощущение, что знакомы всю жизнь. Горизонт потихоньку посерел, звезды тускло поморгали и совсем потухли. Мы и не заметили, как пришло утро. Вдалеке от воды послышался звонкий голос Иринки:

— Тятя! Тятька!

— Засиделись мы с тобой Митрий! — легко, одним рывком поднялся на ноги Прохор, — Потеряли нас! Ты сейчас спать ложись. С дороги, да еще ночь за разговорами, сомлеешь к вечеру.

— Не сомлею, — следом поднялся и я, — Дел много. К приставу надо. Где искать-то его, хоть?

— То не твоя забота, — усмехнулся предок, — Ирку пошлю, сам придет. Но это завтра. А сегодня со стариками поговорить надо будет. Но тут я сам. Понадобишься — позовем.

А Прохор­ ох как не прост, видать не очень-то и преувеличивали семейные предания повествуя, что был он в поселке в большом авторитете. И да, именно поселке. Станица Усть­-Каменогорская, а окрестные казачьи поселения уже к ней относятся. Поселки Новоустькаменогорский, Красноярский, Уваровский, Таврический, Донской, Ульбинский.

— Спасибо, тебе, Прохор Иваныч, — с благодарностью киваю родственнику.

— Нет, ты меня уж теперь батей привыкай величать, — с по-юношески задорной улыбкой, неожиданно возникшей на его постоянно хмуром лице, поправляет он меня, и уже серьезней добавляет, — Понимаю Митрий, что по годам старше ты, хоть и принять то тяжело. Больно молодо выглядишь. Но раз порешали с тобой так, придется и вести себя подобающе. Мир-то, он все примечает. Начнут кумушки шептаться, следом слухи по всему поселку пойдут. Ни к чему оно.

— Батей, так батей, — соглашаюсь с ним я, — Пойдем что ли, батя — я ухмыляюсь во все зубы, — А то вон сестренка как разоряется, все село сейчас поднимет. Ее пади и в Глубоком слыхать!

— Это, да! Ирка горластая у нас уродилась! А поет как! — а ведь этот суровый с виду казак с почти всегда хмуро сдвинутыми к переносице бровями очень любит свою семью и гордится каждым своим ребенком. А ведь точно таким же я запомнил деда. Хмурым, молчаливым и очень-очень добрым. И тут у меня заныло ухо, когда-то намотанное на твердый как стальной прут палец. Так ведь за дело. Я бы тоже намотал, если б у меня внучок по картохе вприпрыжку носился. Зато запомнилось. И никаких депрессий и детских травм! Вот она, где педагогика! Я даже тихонько рассмеялся от своих воспоминаний.

— Ты чего, гогочешь-то? — он подозрительно зыркнул в мою сторону. Ну, а я что? Я и рассказал. Так похохатывая и перешучиваясь, мы и предстали перед обеспокоенными взглядами Прасковьи и Степана. Господа офицеры, видимо, еще почивать изволили.

­– Вы где были? Просыпаюсь- никого! — тут же накинулся на нас Карпов.

— Ты, каво, раскудахтался, как наседка, — тут же окоротил его Прохор, — С сыном разговаривали. Было, о чем поговорить, — и посмотрел на вдруг окаменевшую, безвольно вытянувшую вдоль тела руки,жену, — Пойдем, Панюшка, — он ласково обнял ее за плечи, — Поговорим. А то напридумывала, пади, себе уже невесть что.

Не знаю, чего уж нарассказывал Прохор супруге, но относиться она ко мне стала с какой-то особой теплотой и сочувствием. Ну и я старался по возможности помочь женщине. Срок у нее уже был большой, как говорится, пузо на лоб лезло, а хозяйство и дом на ней, как были, так и оставались. Дочки в помощь, конечно, особенно Иринке с Аней доставалось. Но хозяйство большое, работы на всех хватало. А послабления женщинам в тягости тут не принято делать. Баба она и есть баба, дело ей такое Богом дадено — дом вести, да ребятишек рожать и ничего с ней с того не сделается. Вот и старался я облегчить им жизнь. Где дровишек подколю да на кухню натаскаю, где по воду схожу, где сестричкам своим названным, помогу со скотиной. А ее не мало. Бычок, три коровки, телушка. Куры с гусями. Лошади. Рабочие мерин с кобылкой, мои Байкал с Кокеткой и Кудлатый — жеребчик-трехлетка Прохора. Но он содержался отдельно и занимался им пращур сам, по какой-то своей методе, выезжая с ним каждый день на два-три часа в луга. Частенько и я с ним увязывался. Мой Байкал, конечно, Кудлатому был не ровня. Но зато выносливей и аллюр помягче. Прохор учил меня верховой езде и основам джигитовки. Так-то я в седле держаться умею, но все одно наездник так себе. Ну а я подтягивал его на кулачках, да с шашкой. В этом деле, как оказалось, равных мне здесь нет. Силен граф, ничего не скажешь, навыки-то его. Порой к нам присоединялась и местная молодежь.

После наших ночных посиделок дела завертелись практически сразу. Прохор, буквально на ходу позавтракав и попросив без него никаких действий не предпринимать, умчался к отцу. Как-то упустил я, что названный отец здесь не один Уколов и даже не самый главный в роду. Есть еще четверо братьев — двое старших — Егор с Кузьмой и двое младших — Алексей и Семен, ну и их отец глава рода — Иван Никифорович, пока живущий своим хозяйством. Потом, когда не смогут они с супругой по старости жить самостоятельно, уйдут к кому-то из сыновей. Скорее всего, к старшему Егору Ивановичу. Есть еще сестры, тетки мои, как бы. Но они давно замужем и в семейных раскладах не участвуют.

Спустя два часа прибежал незнакомый малец и через Иришку вызвал меня. В общем, ждут меня на семейный совет. Я шел, с любопытством поглядывая по сторонам. А не так уж сильно изменится село через 100 лет. Разве что, вместо деревянного моста через Красноярку поставят бетонный. Да домов прибавится. А этот сруб я помню. Тут дедов приятель жил. Говорливый деда Коля, любивший угощать меня конфетами и делиться рыбацкими своими хитростями. Свернули к центру и, пройдя метров сто, остановились у большого добротного дома с глухим деревянным забором:

— Тута, — ткнул пальцем с обгрызенными ногтями в крашеную суриком калитку мой юный проводник и тут же умчался по своим, несомненно важным, мальчишеским делам. Ну, тута, так тута. Никто меня не встречает, но кобеля в будке закрыли. Вон нос торчит из-за придавленной камнем доски и раздается низкое злобное рычание. Ничего, я не гордый и сам зайду. Подворье у Ивана Никифоровича не большое, меньше чем у Прохора. Небольшая стайка, сейчас пустая — видно в приоткрытую дверь. Огородик, наверное, соток семь-восемь. Грядки уже пустые, только картошка зеленеет в дальнем конце. Пора бы уже копать так-то.