Белый Волк

Еремей тоже отвернулся от странного типа, отрывая руки детей от одежды Белокотова и подталкивая подопечного вперед. Свой портфель Костя оборонял сам. Краем уха в общем топоте Варнак различил шаги спокойные и уверенные: человек обогнул общую кучку «протестантов» и подбирался слева сзади.

— Зачем ты нас убиваешь?! — весело кричали Белокотову дети. — Мы хотим жить! Отдай нашу жизнь!

Шаги слышались совсем быстро, запах перегара и курева нарастал, как снежный ком. И когда к этому запаху вдруг примешался едкий запах пота — Еремей резко вскинул локоть и со всей силы ударил им назад. Потом, поворачиваясь, еще раз — уже падающего парня, наклонился, за ворот поддернул его к себе и добавил еще несколько прямых, стараясь бить полуоглушенную жертву так, чтобы голова, отлетая, врезалась в асфальт.

Детишки, завизжав, кинулись в стороны. Омоновцы, наоборот, к нему. Еремей быстро дернул вниз молнию чужой куртки, раздернул полы в стороны и крикнул полицаям:

— Он назвал Путина дураком! Вы слышали? Он назвал Путина дураком! — Омоновцы чуть замедлили шаг, осмысливая предупреждение, и Варнак успел охлопать парню карманы, облегченно вздохнул: — Да у него заточка… Это террорист, у него заточка! Зовите старшего!

И он, не дожидаясь стандартного отношения, вскинул руки и заложил их за голову.

Полицейские жест лояльности оценили, укладывать мордой вниз не стали, только ощупали по бокам. Проверили и мычащего паренька.

— Отпечатки осторожно! — торопливо предупредил Ерема. — Отпечатки на заточке! Она вещдоком пойдет, не запорите!

— Ты чего раскомандовался? — подошел старлей, оказавшийся еще шире Варнака в плечах.

— А руки опустить можно?

— В автозак обоих, — решил иначе омоновец.

Жертву, которая только-только начала шевелиться, пришлось тащить под руки, Варнак зашел сам, оглянулся:

— Теперь опустить можно?

— Валяй, — разрешил старлей.

Ерема с облегчением повел руками, нащупал портмоне с документами, достал визитку и протянул ее омоновцу:

— Позвоните, пожалуйста, и скажите, что Вепс взял на Батарейке исполнителя.

— Вот мне больше делать нечего… — заржал тот.

— Лейтенант, не усложняй себе жизнь, — предложил Еремей. — Пробей телефон по базе, потом позвони. Дальше решай сам, как тебе интереснее.

Омоновец хмыкнул, захлопнул дверцу. Варнак выглянул в зарешеченное окно. Без него и Белокотова митинг оказался никому не интересен, и дети уже разошлись. Остались лишь несколько брошенных у ворот плакатов и забытая кем-то на ограде полупустая бутылка лимонада.

Дверца хлопнула, внутрь легко запрыгнули два омоновца и старлей. Офицер склонился над все еще пускающим кровавые пузыри парнем, зачем-то пощупал пульс, раздраженно сплюнул:

— Хрен редьки не слаще. Теперь я, оказывается, за него головой отвечаю! Проще было вообще не звонить. — И он небрежно кинул через плечо: — Эй, ты, шпион! У тебя амнистия наступила, свободен.

Спрятавшись в джип, Варнак для очистки совести все же перезвонил Белокотову, убедился, что с ним все в порядке, и только после этого поехал отпиваться кофе: единственным крепким напитком, против которого не очень возражала его волчья галлюцинация.

За четыре дня Игорь твердо убедился, что леший-новобранец легко управляется с охраной подопечного в одиночку. Десантник оставил ему телефон Зоримиры, ключи от своей «шестерки» — и укатил в сторону Рязани, обещая вернуться назад к началу учебного года. Но едва только поезд тронулся от перрона — в кармане Варнака завибрировал телефон.

— Молодец, отличная работа. Разумно и эффективно. Был бы ты у меня на службе, получил бы благодарность с занесением и материальное поощрение.

— Вот только не надо думать, Сергей Васильевич, что я ради вашей конторы криворукой что-то делаю, — тут же предупредил Еремей. — Мне за державу обидно. Посмотрел я в инете, сколь успешно вы свою службу исполняете. Счет на многие десятки идет, блин горелый! Сталина на вас нет, он бы вас научил Родину любить!

— Ну, там еще и обычные несчастные случаи были, — явно смутился Широков. — Кто-то сам на встречную полосу выскочил, где-то все руководство университета на рыбалке утонуло.

— Ну да, я уже верю. Один за другим, как пингвины в лунку попрыгали. Мышей не ловите, а на несчастные случаи сваливаете!

— Вот все-таки жаль, что ты у меня не на службе. Сейчас бы я тебе строгача влепил с занесением, да матпоощрение и снял!

— Вот потому и не на службе. Я один больше сделал, чем вся ваша контора вместе взятая.

— А моя контора отчетов о проделанной работе в инете не вывешивает! Так что хватит качать права, у тебя нос не дорос истерики мне закатывать. Дело твое закрыто за недоказанностью, мотоцикл можешь забрать хоть завтра. Перед приездом позвони, я тебе сам все передам. Ты, как-никак, на моей шее числишься, крикун несчастный. Все, жду звонка.

По составленному Зоримирой пророчеству, в ближайшую неделю Косте Белокотову ничего серьезного не угрожало. Поэтому Варнак не стал откладывать дела в долгий ящик и тем же вечером сел в ленинградский поезд. Утром же прямо у вагона поезда его встретил Широков — в длинном драповом пальто, одетом ради утренней прохлады.

— Здравствуй, Еремей, — протянул он лешему руку. — Я решил тебя подвезти. Для пущей видимости работы с агентурой. Может, в честь твоей удачи мне тоже пара пряников перепадет. У твоего товарища оказались такие интересные отпечатки пальцев!

— Какие?

— Тайна следствия.

— Ну, и как с вами после этого разговаривать?

— А ты учись, старайся, привыкай, — улыбнулся Сергей Васильевич. — При нашей работе нужно быть более общительным.

— Это при вашей. При моей хватает навыков рукопашного боя.

— Ну, тогда не разговаривай, — разрешил Широков.

Они спустились на парковку, сели в приземистое вишневое «вольво» Сергея Васильевича, выкатились на Литовский проспект, почти сразу развернулись.

— А мы куда? — не понял Варнак.

— На склад, естественно. В центре для конторы тесновато. Там только внутренняя тюрьма и документы. Так уж сложилось.

— Это радует, — вжался в кожаное кресло Еремей.

— Верность традициям?

— То, что едем в другую сторону.

По пустынным рассветным улицам путь занял считанные минуты. Проскочив пару кварталов по Витебскому проспекту, «вольво» свернул вправо во дворы, остановился перед непримечательным двухэтажным домом, стены и окна которого заросли толстым слоем пыли и грязи.