Белый ворон

– С твоей помощью, Сережка, – окончательно капитулирую перед Рябовым, вооруженного врачебными заключениями. – Серега, суперменов в той самой природе не бывает. Жизнь – не кино, если бы в тандеме не работали, хрен бы чего получалось. Да и тесто у нас с тобой одно.

– Не скажи, – чуть ли не растроганно смотрит на меня коммерческий директор, – я как ты не могу…

– Да это легко, просто читать больше надо… Кто такой Дантес, знаешь?

– Все знают. Не знали бы, если б он Пушкина не замочил.

– Так еще один Дантес есть. Эдмон.

– Граф Монте-Кристо, – с ходу ответил Рябов.

– Здесь ты не прав. Это автор сценария фильма “Бетховен”, не придуманный персонаж, а реальный человек – Эдмон Дантес… Ничего сложного, нужно только учитывать, кто перед тобой. Вот для нашего бухгалтера Первое мая – праздник международной солидарности трудящихся, зато для Кости – исключительно Вальпургиева ночь. И оба правы. Сам помнишь, как этот праздник у нас был отмечен…

– Я как ты все равно не смогу, – нагло ухмыльнулся Рябов, однако мне удалось мгновенно среагировать:

– Теперь точно сможешь. Тебе давно пора жениться.

– Ну да, – поддерживает меня Сережа, – как ты пропагандировал Сабине? Когда Костя с женой разведется, тогда мы с ним и поженимся.

– Саботажник! – упрекаю Рябова. – Ведь именно ты настаивал, чтобы Костя завел ребенка.

– Так ведь рожать его вовсе не Косте, – поддел меня Рябов.

– Ты лучше о других родах поведай, – говорю примирительным тоном.

– Когда к Вершигоре заглянешь?

– Стоит ли?

– Стоит, – убежденно сказал Рябов. – Они с Осиповым согласовали план действий. Опять-таки у генерала для тебя какая-то дискета…

– Это – блеф, – говорю, слегка задумавшись, и вопросительно смотрю на коммерческого директора. – Рассказывай.

– Так. Значит пока ты здесь бумажных человечков шугал и боялся собственной тени, в столице громкие события произошли. Расстрелян вместе с охраной Владимир Чугунов. В аэропорту, на самолетном трапе.

– Подумаешь, обычное явление, правда, уровень… Состояние Чугунова составляет чуть менее миллиарда долларов. Да, как аукнулось, так и откликнулось. Дорого ему обошелся тот давний бросок на каких-то жалких шестьдесят лимонов. Вот бы было смешно, когда сам Мельник из автомата строчил.

– Некогда избраннику народа такими глупостями заниматься, – отрезал Рябов, – И всякими газовыми королями – тоже. Это точно не он. Тем более – в аэропорту. Нападавшие лиц не скрывали, а этот деятель чаще Пугачевой в телевизоре сидит.

– Но это громкие события, а тихие?

– Подожди. Тихие. Я же сказал – громкие, а не громкое. Представляешь, сидит себе крутой бизнесмен в ресторации со скромным чиновником. Ну чисто по делу, в натуре, обкашливают, чинно-спокойно. Бизнесмен даже густо татуированными лапками не машет…

– …и вдруг…

– … и вдруг в кабак врываются бойцы “Сокола”. Точно так, как постоянно по телевизору рекламируют их налеты. Будто вражеский десант. Морды в масках; всех, вплоть до охраны, лицами вниз, кто пискнул – в стенку. Охрана бизнесмена даже тявкнуть не успела. Да и не сильно потявкаешь, если из твоих карманов всякие “ТТ”-“Вальтера” вынимают. Срок верный. Только срок им не грозит. Бойцы “Сокола” прихватили с собой чиновника и бизнесмена. Предварительно закованную охрану уложили на пол в кабинете директора. Через два дня нашлись трупы тех двоих. В леске. Неподалеку от города. Но уже тогда было ясно – никакой это не “Сокол”, а самозванцы. Просто под ”Сокол” работать легче легкого… Теперь можно и о других событиях поговорить. Только не тихих, а тихом. Всего одном. Петрович попал в реанимацию. Увы, скончался.

– Следовательно, громкие случаи могу расценивать как операции отвлечения?

– Как хочешь, – пожимает плечами Рябов, – так и расценивай.

– У господина Осипова инфаркт или инсульт?

– Это у Кости и генерального менеджера…

– Не напоминай, – взмолился я.

– Хорошо. Сердце у Петровича было здоровое. Отравился он – вот и все. Слишком любил соленое. И активный отдых. Кстати, встречался с Вершигорой тоже во время охоты…

– Так ты хочешь сказать, что Вершигора…

– Кончай прикалываться, конечно, нет. Делать ему больше нечего, чем Петровича травить. Он с преступностью сражается, – ухмыльнулся Рябов. – А господин Осипов – не преступник вовсе, тем более был генералом, когда Вершигора в майорах бегал… Слушай, Вершигора все равно догадается, он же…

– Ты мне сперва о Петровиче дорасскажи.

– Он острое любил, соль горстями в рот кидал. Докидался… Ошибся Петрович. Проглотил вместо соли селитру, предназначенную для уничтожения вредителей растений. Она по внешнему виду и вкусу от соли не отличается. Здоровый был мужик, другие от этого на месте бы померли.

– Аминь, – отозвался я. – В нашем дремучем лесу, где кое-кто хочет установить новый порядок, на каждого ему лично вредителя…

– Ты это о чем? – удивился Рябов.

– Да так, о своем. Не обращай внимания, у меня же сейчас с психикой не все ладно. А как следствие по делу Петровича?

– Тоже не все ладно. Они лучшие силы бросили на поиски похитителей крутого бизнесмена, липового “Сокола”… Опять же убийство в аэропорту не кого-нибудь… Да, какие бы солонки не обследовали, даже ту, что при покойном обнаружилась, так там была именно соль… Только обыкновенная соль… Куда бы они ни совались… Скажи, почему ты так решил? Усмехнувшись, я предельно откровенно признался:

– В этом-то вся соль, Сережа. Не та, что Петрович любил. Другая. Он ведь очень сильно хотел, чтобы я Саблю изничтожил, даже опыты надо мной ставил, как над лабораторной крысой, которая от аналогов часиков с ума сходила или на товарок набрасывалась… Добро бы только это и его психологические этюды. Если даже отбросить в сторону судьбу Арлекино, который все больше наглел, становясь опасным именно бравированием своей абсолютной безопасности, я бы о многом мог тебе рассказать, но… К чему пустые слова, если мне пришлось поступить исключительно, как желал того сам господин Осипов.

– Ну ты даешь… – пробормотал Рябов.

– Нет, это он дал. Он дал мне понять, что его противнику известно об интересе Петровича. Прямым текстом. Кроме того, Осипов вел себя, словно я ему обязан подчиняться. Не спорю, мой портрет он изучил – будь здоров. Однако при этом упустил из вида одно обстоятельство. Помнил, что я игрок, но…

Я затянулся с глубокомысленным видом, однако Рябов нетерпения не выказывал; еще бы, мы с ним выкроены по одному природному лекалу, и в этом мне всего лишь хотелось в который раз убедиться.