Бен-Гур

В эту минуту толпа устремилась обратно в город. На Бен-Гура напала тоска, он был недоволен собой. Увидев факелы посреди толпы, он догадался, что там находится назареянин. Он решил увидеть Его еще раз и задать Ему свой вопрос.

Скинув свою длинную верхнюю одежду и головной платок и перебросив их через ограду сада, он устремился за толпой. Наконец он приблизился к человеку, державшему конец веревки, которой был связан узник.

Назареянин шел медленно, с опущенной головой, со связанными назад руками. Волосы густыми прядями падали на Его лицо, и Он согнулся более обыкновенного. Казалось, Он никого и ничего не замечал. Впереди, в нескольких шагах от Него, шли первосвященник и старейшины, беседуя между собой и по временам оборачиваясь назад. Наконец, когда они подошли к мосту, Бен-Гур вырвал веревку из рук слуги и пошел за Иисусом.

– Учитель, учитель! – сказал он торопливо. – Слышишь ли Ты, учитель? Одно слово, одно только слово скажи мне...

Человек, у которого он взял веревку, потребовал ее обратно.

– Скажи мне, – продолжал Бен-Гур, – по своему желанию идешь с ними?

Толпа приблизилась к ним.

– Учитель, – торопливо говорил Бен-Гур прерывающимся голосом, – я Твой друг, я люблю Тебя. Скажи мне, прошу тебя, примешь ли Ты помощь, если я приведу ее?

Назареянин ни взглядом, ни малейшим движением не подал вида, что слышит. И однако же, как страдания без слов понимаются людьми, сочувствующими нам, так и теперь что-то нашептывало Бен-Гуру: "Оставь Его одного, Он покинут друзьями, мир отрекся от Него. Страдая духом, Он распростился с людьми и без смущения идет, не ведая куда. Оставь Его". Бен-Гур принужден был сделать это поневоле. Десятки рук протянулись к нему, и со всех сторон раздались голоса: "Это один из них! Держи его! Бей его! Смерть ему!"

Под влиянием страсти, вернувшей ему прежнюю силу, он выпрямился, вытянул руки и начал действовать ими направо и налево, так что ему удалось прорваться сквозь тесно сомкнувшийся около него круг. Платье его было разорвано и сорвано с него, и он бежал по дороге нагой. Наконец ущелье дружески скрыло его в своей темноте целым и невредимым.

Взяв за оградой свой платок и платье, он отправился в город, а оттуда отправился к своим палаткам.

Дорогой он дал себе обещание повидать Иисуса завтра же, но он не знал, что человека этого, покинутого даже друзьями, поведут прямо к дому Анны, чтобы осудить в ту же ночь.

На сердце Бен-Гура было так тяжело, что он не мог заснуть.

Теперь он ясно видел, что восстановление иудейского царства было всего лишь мечтой. Конечно, тяжело, когда один за другим рушатся наши воздушные замки, но если это случается через какие-то промежутки времени, мы все же успеваем оправиться от ударов, и впечатление, полученное от них, исчезает, но если рушится все разом, как при кораблекрушении или землетрясении, то нужно быть человеком недюжинной силы, чтобы сохранить спокойствие. Бен-Гур не был из числа этих сильных людей. Когда он заглядывал в будущее, ему начинала рисоваться безмятежно-счастливая жизнь во дворце с Эсфирью, хозяйкой этого дворца. Снова и снова в долгие ночные часы ему мерещилась вилла в Мизенуме с маленькой женщиной, бродящей по саду или сидящей в атриуме. Наверху – неаполитанское небо, а внизу, под ногами, – земля, озаренная солнцем, и синяя бухта залива.

Словом, он переживал нравственный кризис. Исцеление принесут завтрашний день и назареянин.

9. Царь Иудейский

На следующее утро двое верховых прискакали во весь опор к палатке Бен-Гура и, спешившись, потребовали с ним свидания. Он еще не встал, но отдал приказание принять их.

– Мир вам, братья! – сказал он, так как это были преданные ему галилейские воины. – Прошу садиться.

– Нет, – грубо возразил старший, – сидеть спокойно – значить допустить смерть Иисуса. Вставай, сын Иудеи, и иди с нами. Приговор уже вынесен. Даже дерево для креста уже на Голгофе.

Бен-Гур посмотрел на него изумленно. "Для креста?" – вот все, что он мог выговорить в эту минуту.

– Они схватили Его прошлой ночью и осудили, – продолжал галилеянин. – А на рассвете отвели Его к Пилату. Римлянин дважды отрицал Его виновность и дважды отказывался выдать Его. Наконец, он умыл руки, говоря: "Неповинен я в крови Праведника сего, смотрите вы". А они отвечали...

– Кто отвечал?

– Они – первосвященники и народ: "Кровь Его на нас и на детях наших".

– Святой праотец Авраам! – вскричал Бен-Гур. – Римлянин отнесся к еврею добрее, чем Его соплеменники. И если... если Он действительно Сын Божий, что смоет кровь Его с нас и наших детей? Этого нельзя допустить. Настало время для борьбы.

Лицо его выражало решимость.

– Лошадей, живо! – сказал он арабу, явившемуся на зов. – Скажи Амре, чтобы она подала мне чистое платье, и принеси мой меч. Пора умереть за Израиль, друзья! Подождите, я сейчас приду.

Он съел корку хлеба, выпил вина и вскоре уехал.

– Куда же ты отправляешься? – спросил галилеянин.

– Собирать легионы.

– Господин, – с горечью сказал воин, – только я и друг мой остались верны тебе, остальные присоединились к первосвященникам.

– Зачем? – спросил Бен-Гур, натянув поводья.

– Чтобы умертвить Его.

– Назареянина?

– Да, Его.

Бен-Гур молча посмотрел сначала на одного, потом на другого легионера. Он вспомнил вопрос предыдущей ночи: "Могу ли я не испить чаши, приуготовленной мне Отцом?" И он сказал себе: "Смерть эта не может быть предотвращена. Человек этот шел на нее сознательно с первого дня своей миссии. Она предопределена высшей волей, волей Бога. Если назареянин согласен на нее, если Он идет на нее добровольно, то что же могут сделать другие?"

Страх охватил его. Мысли путались в голове. Способность быстро принимать решения, без которой на жизненной сцене нельзя быть героем, молчала в нем.

– Едем, братья, едем на Голгофу.

Они проехали сквозь возбужденную толпу народа, направлявшегося, как и они, к югу. Казалось, что поднялась вся северная сторона города.

Прослышав, что навстречу процессии с осужденным можно проехать другим путем – близ больших белых башен, воздвигнутых Иродом, наши друзья отправились туда, обогнув Акру с юго-востока. В долине ниже Иезекийского пруда толпа была так многочисленна, что проезд сделался невозможным, всадники принуждены были сойти с лошадей и, приютившись позади одного дома, выжидать отлива этой толпы.

Полчаса, час толпа двигалась перед Бен-Гуром и его спутниками, так что к концу этого времени каждый мог сказать: "Я видел все иерусалимские касты, все секты иудейские, все племена израильские и людей всех национальностей". Двигались и пешком, и верхом, и на верблюдах, и на колесницах. Шли торопливо, волнуясь, теснясь, и только для того, чтобы увидеть смерть бедного назареянина, преступника из преступников. Но евреи составляли только часть толпы, волна увлекла вместе с ними и тысячи ненавидящих и презирающих их – греков, римлян, арабов, сирийцев, египтян. Казалось, весь мир был свидетелем распятия.

Удар копыт о камень, стук двигающихся колес, голоса разговаривающих, каждый возглас – все было слышно, несмотря на могучее движение толпы. На лицах некоторых было такое выражение, какое обыкновенно бывает у людей, поневоле идущих на какое-нибудь страшное зрелище. Бен-Гур рассудил, что это иностранцы, прибывшие к Пасхе, но не принимавшие участия в суде над Иисусом, а может быть, даже сочувствующие Ему.

Наконец со стороны больших башен Бен-Гур услышал глухие возгласы:

– Слушайте! Идут!