Бен-Гур

– В таком случае благодари судьбу – я нашел врача. Слушай.

Затем Мессала обратился к Друзу.

– Рассказывай нам о нем, об этом еврее, который в то же время и римлянин. Клянусь Фебом, это такая комбинация, при которой и кентавр был бы очарователен. В какой одежде он ходит, Друз?

– В еврейской.

– Слышишь ты это, Кай? – сказал Мессала. – Он молод – раз, похож лицом на римлянина – два, предпочитает еврейскую одежду – три и в палестре нажил славу и богатство искусством побеждать людей и опрокидывать лошадей и колесницы – четыре. А теперь, Друз, скажи мне: он, вероятно, знаком со многими языками, иначе нельзя было бы принять его сегодня за еврея, а завтра за римлянина, но владеет ли он хорошо богатым афинским наречием?

– Так хорошо, что мог бы состязаться в Истмии.

– Слышишь, Кай? Он приветствовал женщину по-гречески. И в этом его пятое сходство. Что ты скажешь на это?

– Ты нашел его, Мессала, и это так же верно, как то, что я – Друз.

– Прошу тебя, Друз, и вас всех извинить нас за то, что мы говорим загадками, – сказал Мессала своим любезным тоном. – Клянусь всеми богами, я не желал бы злоупотреблять вашей любезностью. Ты видишь, – и он снова положил руку на ящик с костями, – как крепко я держу Пифию с ее тайной. Ты упоминал о том, что появление этого сына Аррия довольно таинственно: расскажи же нам о нем.

– Да ничего особенного, Мессала, – возразил Друз. – Обычная история. Когда Аррий-отец отправился преследовать пиратов, у него не было ни жены, ни детей, а обратно он вернулся с юношей, которого и усыновил на другой день.

– Усыновил? – переспросил Мессала. – Клянусь богами, Друз, твой рассказ начинает сильно интересовать меня! Где дуумвир нашел этого юношу и кем он был?

– Кто, кроме самого юноши, может ответить тебе на эти вопросы, Мессала? Клянусь Поллуксом! В битве дуумвир, тогда еще трибун, потерял свою галеру. Возвращавшийся корабль нашел его и этого юношу – из людей этой галеры только они и остались в живых – плывущими на одной и той же доске. Я передаю тебе эту историю со слов их спасителей, а их рассказ имеет то преимущество, что никогда еще не был никем опровергнут. Они говорят, что человек, плывший на доске вместе с дуумвиром, был еврей.

– Еврей... – как эхо повторил Мессала.

– И невольник.

– Как, Друз, невольник?

– Когда их доставили на палубу спасшего их корабля, дуумвир был в вооружении трибуна, а товарищ его в одежде гребца.

Мессала сидел, облокотившись на стол, но при этих словах он выпрямился.

– Галерник, – повторял он это унизительное слово и оглядывался кругом, впервые растерявшись.

Но в эту минуту в комнату вошла прислуга: одни несли сосуды, наполненные вином, другие корзины с фруктами и печеньем, третьи – чаши и кубки, большей частью серебряные. Все оживились. Мессала мгновенно вскочил на стул.

– Сыны Тибра, – громко воскликнул он, – обратим это ожидание нашего вождя в празднество Бахуса. Кого избираете вы в председатели пира?

Друз встал.

– Кого же, как не хозяина пира? – сказал он. – Ваше мнение, римляне?

Общие крики одобрения служили ответом.

Мессала снял со своей головы венок и передал его Друзу, который влез на стол и на виду у всех положил венок снова на голову Мессалы, тем самым возводя его в звание председателя пира.

– Со мной в комнату вошли мои приятели, сильно пьяные, – сказал он. – Дабы соблюсти все священные обычаи пиров, приведите сюда того из них, который наиболее пьян.

Множество голосов отвечало:

– Вот он, вот!

С пола, на который он упал, был поднят юноша такой замечательной красоты, что нимало не уступил бы в этом отношении самому Бахусу, только венок уже не мог бы держаться на его голове, а тирс [41] – в руке.

– Посадите его на стол, – сказал председатель.

Оказалось, что он не может сидеть.

– Помоги ему, Друз, как обняла бы тебя прекрасная Ниона.

Друз заключил его в свои объятия.

41

Кедровый посох Вакха

Тогда Мессала, среди глубокого молчания обратившись к пьяному юноше, сказал:

– О Вакх, величайший из богов, благослови наш пир! Я посвящаю этот венок тебе, – он почтительно снял его с головы, – и завтра возложу его на твой алтарь в роще Дафны.

Мессала поклонился, снова надел венок, затем открыл кости и, смеясь, сказал:

– Гляди, мой Друз, динарий – мой, клянусь ослом Силена!

Раздался такой взрыв смеха, что задрожал пол. Угрюмые Атланты сотрясались от смеха, и оргия началась.

13. Шейх Ильдерим

Шейх Ильдерим пользовался репутацией знатнейшего князя или патриарха из всех существовавших в Западной Сирии, а также славой богатейшего человека на всем Востоке, если не считать царей, и, будучи действительно богат, находил удовольствие в известной обстановке, вселявшей должное уважение к нему и удовлетворявшей как его тщеславие, так и любовь к комфорту. Читатель да не будет введен в заблуждение частым упоминанием о его палатке в пальмовой роще. В действительности у него там был настоящий двор – то есть три больших палатки: одна – для него, одна – для посетителей и одна для любимейшей из жен и ее прислуги и шесть или восемь меньших, занятых прислугой и теми из людей его свиты, которых он взял с собой в качестве охранителей его особы: это были люди суровые, известные своей храбростью и умением управлять луком, копьем и конем.

Конечно, ни малейшая опасность не угрожала в пальмовой роще его собственности, но так как, с одной стороны, привычка повсюду следует за человеком, а с другой – всегда благоразумно поддерживать дисциплину, то внутренность двора была отведена для коров, верблюдов, коз и тому подобных предметов соблазна для львов и любителей легкой наживы.

Нужно отдать Ильдериму должное: он был верен до мельчайших подробностей обычаям своего народа и жизнь его в пальмовой роще была продолжением его жизни в пустыне. Мало того, он служил представителем древней патриархальной и настоящей пастушеской жизни древнего Израиля.

Возвращаясь с караваном в пальмовую рощу и останавливая свою лошадь, он говорил: "Здесь, здесь раскидывайте палатки!" и при этом втыкал в землю копье. "Дверь на юг, чтобы озеро было перед входом, а здесь, сыны пустыни, мы будем преклонять колена при заходе солнца". С последними словами он направлялся к группе из трех высоких пальм и обнимал одну из них, как шею своего любимого коня.

Кто, кроме шейха, был вправе сказать каравану: "Стой, снимай палатки и раскидывай их здесь"? Копье вынималось из земли и над отверстием, проделанным им в земле, водружалась первая палатка. Затем устанавливались восемь остальных палаток с тремя подпорками, по три в ряд. По его зову являлись женщины и дети и распаковывали с верблюдов кошмы. Кто, кроме женщин, мог это делать? Разве не они собирали шерсть со стад коричневых коз, не они пряли ее, не они ткали ее, не они валяли ткань, служившую прелестным покровом, в действительности темно-коричневым, хотя издали они имели вид черных шатров Кедара? С какими шутками и смешками вся свита шейха растягивала затем кошму от одной основы до другой, вбивая колья и привязывая к ним веревочки! И когда, наконец, были поставлены красивые тростниковые стены, чем обыкновенно завершались постройки пустыни, с какой тревогой и нетерпением ожидали они, что скажет их добрый господин? Он входил и выходил, рассматривая, как они расположены относительно солнца, озера, деревьев, и говорил, потирая руки, вполне довольным тоном: "Хорошо сделано! Устройте теперь двор, как всегда, и вечером мы вкусим хлеба с араком [42] , молока с медом, и у каждого костра будет по ягненку. Бог с вами! Нужды в пресной воде у нас не будет, потому что озеро наше хорошо, а обильная зелень пастбищ в избытке доставит пищу нашим стадам и вьючным животным, сроднившимся с голодом. Бог да хранит вас всех, дети мои. Идите!"

42

Водка из риса и пальмового сока

Ликующие и счастливые, они удалялись устраивать свои собственные жилища. Немногие оставались отделывать внутренность палатки шейха, и из них мужчины навешивали на срединный ряд подпорок завесу, разделяя тем палатку на два отделения: правое – для самого Ильдерима, а левое – для его лошадей, этих перлов Соломона, которых они вводили и, целуя и ласково похлопывая, пускали на свободу. Затем устраивали козлы для оружия и наполняли их дротиками, копьями, луками, стрелами и щитами. Отдельно от них висела серповидная сабля хозяина, имевшая форму молодого месяца; и блеск его клинка соперничал с блеском алмазов, украшавших его рукоятку. На одном конце козел висели чепраки [43] , украшенные, как ливреи царской прислуги, а на другом конце – одежда самого хозяина: шерстяные и полотняные халаты, туники, шаровары и множество цветных тюрбанов. Слуги не оставляли своего занятия, пока хозяин не замечал: "Хорошо, довольно!"

43

Подстилка под конское седло