Бен-Гур

– О, это громадная сумма! – сказал Маллух. – Мне необходимо обеспечение.

– И ты будешь его иметь. Иди к Симониду и скажи ему, что я прошу его устроить это дело. Скажи ему, что я горю желанием разорить моего врага и что теперь для этого представляется такой удобный случай, что можно смело рискнуть. За нас будет Бог наших отцов. Иди, добрый Маллух, не медли!

И Маллух, очень довольный, поклонившись, удалился, но быстро вернулся.

– Извини, – сказал он Бен-Гуру, – ты дал мне еще поручение. Сам я не мог добраться до колесницы Мессалы и поручил другому измерить ее: по его словам, ось ее на целую ладонь выше твоей.

– На ладонь! – радостно воскликнул Бен-Гур. И затем, наклонившись к Маллуху, прошептал:

– Ты верный сын Иуды, Маллух. Добудь себе место в галерее над триумфальными воротами, как можно ближе к балкону, напротив колоннад, и хорошенько следи за нашими поворотами, потому что если мне удастся... Но там увидишь, только будь там и следи хорошенько.

В это время Ильдерим воскликнул:

– Ба! Клянусь величием Бога! Что это значит?

Он придвинулся к Бен-Гуру, указывая ему на одно место в объявлении.

– Прочти, – сказал Бен-Гур.

– Нет, лучше читай ты.

Бен-Гур взял бумагу, которая была за подписью префекта провинции. В ней публике сообщалось, что, во-первых, будет необыкновенно торжественная процессия; что затем будут воздаваться обычные почести богу Консусу, вслед за чем и откроются игры: бега, скачки, борьба, кулачные бои, все – в установленном порядке. Перечислялись имена участников, названия школ, в которых они обучались, те состязания, в которых они принимали участие, выигранные ими призы и призы, разыгрываемые в настоящее время. В этом последнем разделе суммы призов были написаны крупными буквами, указывая на то, что миновали те дни, когда победители довольствовались простым дубовым или лавровым венком, считая славу выше богатства и довольствуясь ею.

Бен-Гур быстро пробежал глазами эти разделы программы и остановился на объявлении о бегах. Любители спорта могли смело рассчитывать на небывалое в Антиохии зрелище в честь консула. Наградой служил лавровый венок и сто тысяч сестерций. Затем следовали частности. Состязавшихся было шестеро, допускались только четверки. Для большего интереса зрелища все его участники принимали в нем участие одновременно. Затем следовало описание каждой четверки:

I. Четверка коринфянина Лизиппа – пара серых, гнедая и вороная. Выступила в предыдущем году в Александрии и Коринфе, где получила приз. Ездок Лизипп. Цвет желтый.

II. Четверка римлянина Мессалы – пара белых, пара вороных. В прошлом году в цирке Максима выиграла приз Цирцензия. Ездок Мессала. Цвет алый и золотой.

III. Четверка афинянина Клеанта – три серых, одна гнедая. Победитель Истмийских игр прошлого года. Ездок Клеант. Цвет зеленый.

IV. Четверка византийца Дидея – пара вороных, одна серая, одна гнедая. Выиграла в этом году приз в Византии. Ездок Дидей. Цвет черный.

V. Четверка сидонянина Адмета – все серые. Трижды участвовала в скачках в Кесарии и трижды получала призы. Ездок Адмет. Цвет голубой.

VI. Четверка шейха Ильдерима – все гнедые. Участвует в бегах впервые. Ездок Бен-Гур, еврей. Цвет белый.

– Почему же это имя вместо Аррия?

Бен-Гур взглянул на Ильдерима – он понял причину его возгласа. Оба пришли к одному и тому же заключению: это было дело рук Мессалы.

11. Заклад

Едва в Антиохии наступил вечер, как храм Омфал, находившийся почти в центре города, стал пунктом, откуда толпы народа, служившие Бахусу и Аполлону, потянулись к Нимфеуму, на восток и запад вдоль колоннады Ирода.

Трудно вообразить себе что-нибудь более удобное для передвижения, нежели эти обширные крытые улицы в виде мраморных колоннад, тянувшиеся на целые мили и отполированные до последней степени совершенства, – дар, сделанный этому городу неги царями, не щадившими денег на то, чем они думали себя обессмертить. Тишина нигде не дозволялась – пениe, смех, шепот раздавались беспрерывно и, подобно шуму воды, журчащей сквозь гроты, смешивались с бесчисленным эхо.

Целые народы покидали свою родину и направлялись сюда в предвкушении зрелищ, неся с собой свои одежды, обычаи, языки и своих богов. Избрав себе место, они поселялись здесь, принимаясь за свойственные им занятия, строили жилища, воздвигали алтари и жили как у себя дома.

В этот вечер внимательного наблюдателя в Антиохии поразила бы одна особенность. Почти каждый ее житель носил цвет того или другого из участников завтрашних бегов – шарф, или ленту, или перо. Наблюдатель, пожелавший обратить внимание на носимые цвета, легко заметил бы преобладание трех: зеленого, белого и алого с золотым.

Но перенесемся с улиц во дворец.

Все пять ламп в зале только что зажжены. Присутствуют почти те же лица, которые были при предыдущем посещении нами этого зала. Спящие и теперь валяются на диване, одежды раскиданы, по-прежнему раздается стук игральных костей. Но большинство присутствующих теперь ничем не занято. Они расхаживают, зевая, останавливаясь при встрече друг с другом, чтобы обменяться пустыми фразами. Будет ли завтра хорошая погода? Сделаны ли все приготовления к бегам? Отличаются ли правила антиохийского цирка от правил римского? Правда, молодые люди сильно страдают от тоски. Серьезное их занятие окончено – в этом мы могли бы убедиться, если бы заглянули в их таблички, исписанные цифрами пари на все состязания, за исключением конских бегов.

Почему же?

Потому, любезный читатель, что из их числа не найдется ни одного, кто рискнул бы хоть одним динарием против Мессалы. Все в зале носят исключительно его цвет. Никто не допускает мысли о его поражении. "Разве он не совершеннейший ездок? – говорят они. – Разве он не отмечен императорским ланистой [50] ? Разве его кони не были победителями в величайшем цирке? И, наконец, он римлянин".

В углу на диване расположился сам Мессала. Стоя и сидя вокруг него, его поклонники потешали его вопросами. Конечно, все они вертелись около одного предмета.

50

Управляющий школой гладиаторов

Вошли Друз и Цецилий.

– А! – воскликнул молодой князь, опускаясь на диван у ног Мессалы. – Клянусь Бахусом, я устал!

– Ты откуда? – спросил Мессала.

– С улицы. Ходил к Омфалусу и дальше – черт знает куда! Никогда я не встречал в городе столько народа. Говорят, завтра в цирке мы увидим весь мир.

Мессала презрительно улыбнулся.

– Идиоты! Клянусь Поллуксом, они не получат и тени римского цирка с кесарем в качестве распорядителя. Но, друг мой, что ты видел интересного?

– Ничего.

– О, ты забыл, – заметил Цецилий.

– Что?

– Процессию белых.

– Чудо, – воскликнул Друз, привстав. – Мы встретили партию белых со знаменем. Но ха, ха, ха!..

Он снова опустился на диван.

– Жестокий Друз, да продолжай же! – сказал Мессала.

– Это были подонки пустыни, Мессала, и требушинники иерусалимского храма Иакова. Какое мне дело до них!

– Неправда! – возразил Цецилий. – Друз боится насмешек, но я не боюсь их, мой Мессала.

– В таком случае говори ты.

– Хорошо, мы остановили эту партию и...

– Предложили ей пари, – перебил Друз, растягивая слова, – и... ха, ха, ха!.. и один из их числа выступил вперед и выразил свое согласие. Я вынул свои таблички и спросил его, за кого он держит пари? "За Бен-Гура, еврея", – отвечал он. "На какую сумму?" Но извини, Мессала, клянусь громами Юпитера, смех не дает мне продолжать далее... Ха, ха, ха!

Слушатели были сильно заинтересованы. Мессала вопросительно посмотрел на Цецилия.