Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры

В стране началась оголтелая шовинистическая кампания по обработке общественного мнения. Пышным цветом расцвел джингоизм. В популярной эстрадной песенке, выражавшей чувства тех, кто был готов воевать на стороне Турции, против России, были такие слова:

Нет, воевать мы не хотим, Но коль придется в бой идти, То прочь с пути, О, джинго! Мы снарядим свои суда, Людей отыщем без труда И денег соберем тогда, О, джинго!

Для понимания антирусских настроений в Англии в то время представляет интерес переписка В. В. Стасова, русского искусствоведа и критика, почетного члена Петербургской Академии наук, с русским живописцем В. В. Верещагиным. Эта переписка дала Стасову основание опубликовать 23 июля 1879 г. в газете «Новое время» статью «Еще о выставке Верещагина в Лондоне». Стасов писал: «Прежде всего необходимо обратить внимание на любопытный факт, обнаружившийся по поводу этой самой выставки. Это необыкновенная ненависть к России и ко всему русскому, царствующая в настоящее время в целых слоях английского общества и в их выразительнице — английской печати». Такое отношение демонстрировали «все известные своим русофобством органы лондонской печати: „Глоб“, „Пэлл мэлл“, „Стандарт“, „Морнинг пост“. Но всех их превзошла „Таймс“, как известно стоящая нынче во главе русофобов».

Картины на сюжеты последней турецко-болгарской войны служили постоянной темой для комментаторов и множества являвшихся на выставку личностей. В их разговорах и прениях картины и художник оставались совершенно в стороне, но в то же время «высказывалась самая страстная, самая дикая ненависть к русскому походу и русским освободительным подвигам». «Итак, — заключает Стасов, — читатель видит: ни одного шага без политической ненависти и высокомерия, ни одного шага без „мороза“ и „самовара“, неудобств русской жизни и совершенств своей, без величия английских государственных людей и их глубокого зрения».

Такие эмоции помогали правительству Дизраэли делать все возможное, чтобы сорвать дипломатические усилия, направленные на урегулирование возникшего кризиса политическими средствами. В то же время, как убедительно показывает Сетон-Уотсон, «русская внешняя политика на протяжении кризиса преследовала в основном миролюбивые и ограниченные цели». Английские историки признают, что заверения российского посла в Лондоне графа Шувалова и канцлера Горчакова о желании найти мирный выход из кризиса были искренни.

В начале ноября 1876 г. Александр II был в Ливадии. Англичане просили, чтобы он срочно принял там английского посла лорда Лофтуса. Царь вместе с Горчаковым принял посла. Посол осведомился, не стремится ли Россия получить во владение Индию и Константинополь. Царь и его канцлер отвергли любые подозрения подобного рода. При этом они дали согласие на созыв международной конференции, которая урегулировала бы мирным путем проблему, возникающую в связи с восстанием славян в европейских владениях Турции. Россия соглашалась тем самым принять вердикт, выработанный ведущими европейскими державами, и лишь в случае срыва конференции оставляла за собой свободу действий. Была достигнута договоренность о том, что конференция состоится в декабре 1876 г. в Константинополе и ее участниками будут Россия, Англия, Германия, Австро-Венгрия и Франция. Казалось бы, дипломатические события развиваются в благоприятном направлении. Но 9 ноября на банкете у лорд-мэра Лондона Дизраэли выступил с речью, в которой угрожал России войной. Гладстон назвал это выступление «почти невероятной провокацией со стороны Дизраэли». Через два дня Александр II в Москве в ответ на выступление Дизраэли заявил, что если Турция не проведет реформ, улучшающих положение ее славянских подданных, то Россия объявит ей войну.

Заявление царя было свидетельством того, что в стране усилились позиции сторонников войны, и этому, безусловно, способствовало поведение английского правительства. В России была объявлена частичная мобилизация.

Дизраэли в пылу азарта, забыв о своих хворях, намеревался сам ехать в Константинополь. Дерби с трудом смог уговорить его не делать этого, ибо это выглядело бы странным: ведь русские назначили своим представителем на конференции всего лишь посла в Турции графа Игнатьева. В результате туда прибыл лорд Солсбери.

Солсбери был умным политиком и действовал сообразно объективным условиям. Дизраэли это возмущало. Позднее он писал Дерби: «У Солсбери, кажется, много предубеждений. И он не отдает себе отчета в том, что главная задача, с которой его послали в Константинополь, состоит в том, чтобы удержать русских подальше от Турции, а не создавать идеальные условия существования для турецких христиан. Он оказывается более русским, чем Игнатьев…» Принимая в расчет такую позицию английского правительства и ожесточенное сопротивление Турции проведению необходимых реформ, стоит ли удивляться, что конференция оказалась безуспешной?

В феврале 1877 г. граф Игнатьев направился в европейские столицы с целью добиться договоренности, которой не удалось достичь в Константинополе. В результате 31 марта был подписан Лондонский протокол, требовавший от Турции проведения реформ. Английское правительство протокол подписало, но одновременно поддержало Турцию, отклонившую протокол. Так провалилась последняя попытка предотвратить войну. В связи с приездом Игнатьева в Лондон для подписания протокола Дизраэли заметил, что русское правительство стремилось лишь построить «золотой мост» для отступления, сохранив достоинство.

В этом ему не только не помогли, но и помешали. И прежде всего Дизраэли. Отклонение Турцией при поддержке Англии Лондонского протокола привело к тому, что 24 апреля 1877 г. началась русско-турецкая война.

И все же Лондонский протокол сыграл известную положительную роль. Дизраэли и его единомышленники были лишены возможности принять участие в войне вместе с Турцией против России. Ведь Россия официально начала военные действия, чтобы заставить Турцию реализовать требования, содержавшиеся в протоколе, под которым стояла подпись английского правительства. Особенно трудно это было сделать в том морально-психологическом климате, который был создан в Англии агитацией против турецких зверств. К этому прибавлялись острые расхождения и в консервативной партии, и в оппозиции — одни выступали за войну, а другие — категорически против. Такой же раскол произошел и в самом правительстве.

Несогласные члены кабинета получили наименование «группа трех лордов». Это были Карнарвон, Солсбери и Дерби — авторитетные и политически сильные люди. Что касается самого Дизраэли, то лорд Карнарвон писал своему другу, тоже члену кабинета, лорду Солсбери: «Дизраэли, насколько это зависит от него, намерен добиваться, чтобы мы приняли участие в войне на стороне Турции». Когда в конце марта Карнарвон побывал в Виндзоре, его тревога усилилась. Он писал Солсбери: Дизраэли подготовил здесь почву, чтобы избавиться от несогласных с его политикой министров, и полностью склонил на свою сторону королеву. «Она готова к вступлению в войну и скорее сложит с себя корону, чем смирится с русским оскорблением» (подразумевалась возможная победа России в Восточной войне).

Дизраэли всячески пытался убедить российское правительство в том, что в британском кабинете царит совершенно единодушное настроение и все министры поддерживают воинственную позицию премьера. Но в Петербурге хорошо знали, что на самом деле происходит в Уайтхолле.

Здесь мы сталкиваемся с уникальным явлением в истории дипломатии. Министр иностранных дел лорд Дерби информировал русского посла в Лондоне графа Шувалова о спорах и столкновениях позиций в английском правительстве. Ценные сведения Шувалов получал и от жены Дерби. В конце концов Дизраэли и королева узнали о том, что сведения о секретах правительства Шувалову сообщают супруги Дерби.