Бенефис чертовой бабушки

– Да она только и делала, что без конца объявляла свою волю. Правда, в основном Маринке, – фыркнула Наташка. – А вы уверены, что Брусиловы обрадуются очередному несвоевременному подъему? У меня бы точно начался спад. Виновники спадали бы со ступенек лестницы, кто как сумеет.

– Отложим это мероприятие до утра, – предложил Борис. – А пакет пусть полежит у кого-нибудь под подушкой.

– Ирина, дай-ка мне его сюда. – Димка протянул руку, и я треснула по ней ладонью.

– Не думаю, что внутри завещание Светланы Никитичны. Если оно оформлено в нотариальном порядке, наследники все равно узнают о нем после ее смерти. Стоит ли в таком случае старательно прятать второй его экземпляр? Допустим, там хранится «яблоко раздора» между братьями. Тогда какова должна быть ценность наследства? Светлана Никитична, дожив до девяностолетия, сама в деньгах не купалась и не купала в них сыновей. Сашка с Маринкой с покупкой этой дачи в долгах как в шелках. Мне кажется ей просто нечего завещать. Скорее всего, она хотела просто примирить братьев-близнецов. А с пакетом… Да как скажете! До утра, так до утра. Только мне не хочется прятать его под свою подушку. Димуля, может, повесим его тебе на шею?

– Сначала отдай пакет, я сам разберусь.

Я покорно протянула сверток мужу, но в самый последний момент отдернула руку, приведя в свое оправдание пропажу лома. Димка всерьез обиделся, и я просто вынуждена была навязать ему передачу. Не сама, конечно. Мой вклад в это действо скромный – зазевалась, благодаря чему Наташка исподтишка выхватила у меня источник раздора и со словами: «Иришка оченно извиняется» – сунула его Димке под подушку: обиженный Дмитрий Николаевич просто не взял бы его в руки.

Борис принялся освобождать выход, а я отправилась открывать окно, не забыв опустить на пол герань.

Вместе с порывом свежего воздуха в комнату проникло слабенькое мяуканье.

– Басурман, Басурман… – позвала я котяру, – дуй сюда.

Мяуканье участилось, но стало совсем слабеньким.

– Не дует… – растерянно пожаловалась я.

Участие к коту проявила только Наташка.

– Может, его собаки потрепали? Вспомни, как долго не появлялся. Где-нибудь отлеживался. Надо принести бедолагу. Не оставлять же на съедение маньякам. Если приполз, значит, надеется выжить. Только бы не придавить!

«К-куд-да!!!» в исполнении Бориса запоздало. Наташка уже сиганула в окно. Было достаточно светло, чтобы опасаться газонокосильщиков.

– Туда… – Я все-таки ответила на вопрос непонятливого Бориса и приготовилась прыгнуть следом, но меня остановило обещание мужа не открывать входную дверь. С него, пожалуй, станется. Впрочем, ерунда! Не будет он рисковать своим счастьем. То бишь мною.

– Открой мне дверь, – раздалось снизу. – По-моему, Басурман чуть живой. Как будет по-твоему, определим на кухне…

Басурман показался целым и невредимым, но при этом он совершенно не мог ходить. Кое-как опираясь на передние лапы, подволакивал к ним задние, упорно двигаясь в направлении холодильника. Насыпанный в миску сухой корм и свежая порция воды его не прельстили.

– Надо налить ему молока, – нахмурилась Наташка и достала открытую упаковку. – Блин! Даже в деревне пьют стерилизованный заменитель.

Кот остался к молоку равнодушен, и, завалившись на бок, пытался открыть лапой дверцу холодильника.

– Не знаю, что этому гурману надо! – рассердилась подруга. До слез. Значит, от великой жалости к животному.

– А пусть он сам выберет, – расстроено предложила я. – Вдруг это его последнее желание…

Басурман благодарно мяукнул. Наташка распахнула дверцу настежь. К нашему великому удивлению, кот усиленно задышал и активно пополз не к богатому внутреннему содержанию холодильника, а к пристроившейся на дверце в самом низу упаковке с надписью «Валокордин». Именно эту коробочку он безуспешно пытался добыть.

– О как! – отметила Наташка. – Это у него после валерьянового загула сердце отказывает. Давай попробуем плеснуть ему в молоко. Наверное, хуже не будет. Учитывая его вес… Думаю, трех капель достаточно.

Басурман с жадностью лакал «коктейль». Не отрывался от плошки даже тогда, когда мы пытались отодвинуть ее в сторону, чтобы закрыть холодильник. Так мы и оттаскивали их вместе. Под стол. Там же Басурман и заснул, предприняв перед этим мужественную попытку умыть лапами мордочку. Кое-как она ему удалась.

Решив не тревожить спящего кота своим чаепитием и пожелав ему и себе спокойных ночей на будущее, мы разошлись по комнатам.

Новая волна неприятностей нахлынула прямо с утра. Вначале Брусилову-старшему позвонила мама Ксюши и пообещала приложить все силы и средства к тому, чтобы он получил пожизненное заключение за убийство ее кровиночки. Александр Сергеевич больше слушал, чем говорил. А если и говорил, то только то, что понимает всю меру своей ответственности за жизнь девушки и, не являясь убийцей, готов к чему угодно, если эта мера в какой-то, пусть даже малой степени облегчит страдания Ираиды Павловны. Но сначала он вычислит настоящего убийцу и задушит его своими руками, ибо пожизненное заключение для этого выродка просто подарок.

Гнев несчастной женщины постепенно стихал, уступая место горьким слезам. Ну чем тут можно было помочь? Случилось самое страшное – она пережила свою дочь. И пока Брусилов-старший пытался сдержать скупые мужские слезы сочувствия, а Наташка с Маринкой их вообще не сдерживали, Брусилову-младшему поступил звонок из больницы о смерти матери. Не поверив этому известию, он рьяно пытался доказать, что лечащий врач ошибается. Его мать достаточно крепкий человек и имеет обыкновение «умирать» каждый раз, когда не выполняются ее требования. Вчера она как раз дала им с братом очередное поручение, но по распоряжению уполномоченных на то лиц выполнить его они не могут. У них своеобразный карантин.

– Против лома, тем более украденного, действительно нет приема, – гнусавя от слез, подсказала Наташка, и я удивилась тому, что она еще способна соображать. Я же находилась в состоянии полного отупения. Все, что происходило вокруг, воспринималось мною через призму равнодушия. Простая бесчувственная констатация фактов. То ли не выспалась, то ли переспала. А может, просто оказывали действие лишние знания – то, о чем еще никто и не догадывался.

Осоловело хлопая глазами, я попыталась выбраться из своего кокона стороннего наблюдателя. Оскорбительные слова, которые отпускала в свой адрес, совершенно не помогали. Вторая часть моего «я» отвечала на них одним и тем же: «ну и ладно». В вялых препирательствах с самой собой упустила момент, когда Маринке стало плохо. Выходом из тупикового состояния послужил Наташкин крик:

– Ирка! Блин, расселась! Быстро валокордин! Сорок пять капель в стопку и самую малость воды. Отдельно чашку с водой.

Сорвавшись с дивана, я сунулась к холодильнику. Силы оказалось больше, чем ума. Так рванула дверцу, что с ее полок повылетало все, что плохо лежало. Отсортировав из кучи на полу упаковку с валокордином, понеслась с ней к Наташке, пытавшейся уговорить бледную Маринку прилечь на диван. Головой вниз, ногами вверх. Рядом бестолково суетился Брусилов-старший, продолжая утешать по мобильнику Ираиду Павловну. К счастью, других лишних людей не было. Маринкин муж, пытаясь переспорить врача больницы в части постановки смертельного диагноза матери, чуть раньше выскочил на крыльцо. Мешал параллельный разговор брата.