Бенефис двойников, или Хроника неудавшейся провокации

– Хорошо, - Стерлингов больше спорить не стал.

Тут вошел Козлов. Был он уже помыт, в форме, причесан, и растительности на лице не было, не считая рыжих усов. Ы руках капитан держал вещи. Плеханов переключился на него.

– Шо, значит, у нас здесь?
– он принялся разбирать козловский реквизит.

– Так, вижу: плащ, пиджак, штаны... Нет, штаны не пойдцт, зашьешь приноси. Дальше: майка, носки, турсы, усы. Усы? Где усы?

Козлов опустил глаза:

– На мне усы. Не отклеиваются. Придется брить.

– Я те сбрею! Ты их сбреешь, а где я новые возьму? Одни усы на все Управление. Короче, если до завтрева не отдерешь, я тя головой в жбан с кипятком окуну и буду держать до тех пор, пока не отстанут! Ты меня хорошо понял?

– Хорошо, - буркнул Козлов и попятился к выходу.

– Погодь!
– окликнул его начсклада.
– А двушка с диркой где?

– Нет двушки, - сказал капитан.

– В десятикратном размере!
– Плеханов что-то записал на листке. Все, оба свободны.

Козлов со Стерлинговым поспешили уйти.

– Слушай, Эдик, - сказал в коридорое Козлов.
– Я тут в тюрьме стихи написал. Хочешь, прочту?

– Давай, - Стерлингов не возражал.

– Над Матросской Тишиной - тишина...
– начал Козлов и замолк. Дальше, как ни старался, вспомнить он не мог.

– Неплохо, - похвалил Стерлингов.
– Можешь опубликовать в нашей многотиражке.

Капитан посмотрел на Стерлингова, но так и не понял, смеется тот или нет.

* * *

Когда шеф контрразведки и полковник Семинард попали в коммунальную квартиру на Арбате, где жил Евлампий, когда, плутая между тазов и велосипедов, нашли они оббитую драной дерюгой дверь, когда, открыв эту дверь, вошли в холодную неотапливаемую комнату, полковник Бабель все так же лежал на диване, и грязные ботинки его свешивались вниз. Сухонькое стариковское тело не разложилось, а мумифицировалось отчего стало еще легче и суше. Невидящие глаза полковника были устремлены в потолок.

– Да, вот оно как бывает, - проговорил шеф, снимая с головы фуражку. Он подошел к телу и двумя пальцами опустил Евлампию веки.
– Не дожил старик до персональной песии.

– И вечная память, - почему-то добавил Семинард...

За окном на Арбате кипела жизнь. Уличные художники рисовали углем прямо на стенах, фарцовщики увивались вокруг иностранцев, хиппи целовались на глазах у тех и других.

– Мне снился генерал Скойбеда, только что попавший в тюрьму...
– донесся оттуда козлиный фальцет под разбитую, расстроенную гитару.

– Да, - шеф контрразведки сжал кулаки.
– Много еще всякой плесени по нашей с тобой земле ходит.
– Он посмотрел за окно.
– Давай же поклянемся, Георгий, над телом товарища, что будем давить эту нечисть, пока силы не иссякнут, до полной окончательной победы!

– Клянусь!
– произнес Семинард и смахнул украдкой побежавшую по щеке слезу.

Зима-лето 1992 г.